Государственный преступник - Евгений Сухов

— Робяты, сюды! Он здеся, он тута!

Вот когда магнетизер пожалел, что у него нет револьвера. Правда, в его саквояже имелся ручной работы ятаган, подаренный одним турецким пашой, коему он оказал лет пять назад одну весьма значимую частную услугу. И хотя магнетизеру ни разу не пришлось воспользоваться им, он считал ятаган своим счастливым талисманом и всегда возил с собой. Но что может сделать один кривой кинжал против десятка винтовок и револьверов?

Модзалевский отпрянул от окна, схватил саквояж и бросился к черному ходу. За спиной уже слышался хруст выламываемой входной двери. Свернув в небольшой коридор, магнетизер пролетел несколько ступенек и уперся в дверь черного хода. Затем медленно отодвинул смазанную загодя задвижку и распахнул дверь.

Три фигуры метнулись к неожиданно открывшейся двери. Магнетизер, видевший в потемках так же, как и при свете дня, отбросив саквояж, вытянул навстречу полицейским руки ладонями наружу. Попеременно глядя каждому из них в глаза и мысленно представив их единым целым, он стал совершать ладонями дугообразные движения наружу, как бы размазывая тела полицейских по черному холсту ночи. Все свершилось так быстро, что они даже не успели закричать и позвать на помощь. Застыв каждый на своем месте, они только и могли, что вращать глазами и медленно и беззвучно открывать рты. Магнетизер быстро поднял с земли саквояж и скрылся в чернильной темени приютского сада.

Глава 46 ШЕСТЬ ВЕРСТ

— Как это никого не обнаружено? — зашелся в негодовании полковник Дагер, дырявя взглядом пристава Звягина. — Искать!

— В доме действительно никого нет, — подтвердил Федотов.

— Как нет, как нет?! Должны быть!

— Нет, Адриан Андреевич.

— А куда подевались? — стал жечь глазами уже своего помощника полицмейстер. — Сбежали?

— Я же вам говорила, что никого нету, — пробасила Шитникова, сидящая за столом гостиной против Дагера.

— Я не с вами сейчас разговариваю, мадам, — одернул ее Адриан Андреевич и снова перевел взор на Федотова. — Искать!

— Он ушел, — буркнул Артемий Платонович Михаилу, наблюдая за выражением лица Шитниковой. — Вы вот что: обойдите-ка флигель, посмотрите все вокруг. Впрочем, нет, я с вами.

Выйдя из флигеля, они разошлись в разные стороны и встретились у заднего входа. Когда подошел Михаил, Аристов пытался привести в чувство одного из полицейских, что так и стояли, застыв столбами у раскрытой двери.

— Куда, куда он ушел?! — проделав над ним несколько раппортов, стал допытываться Артемий Платонович.

— Туда, — смог, наконец, ответить полицейский, указав в сторону приютского сада.

Оглянувшись на Михаила, Аристов бросился в темные заросли. Глаза, привыкшие к темноте, уже различали детали: вот тут след на траве, тут сломана ветка…

Сад кончился невысоким забором, за которым начиналась Малая Каменная улица. Выйдя на улицу, Артемий Платонович и Михаил увидели двух городовых, которые хлопотали возле третьего, навзничь лежащего на мостовой. Увидев Аристова, он заморгал вытаращенными глазами и промычал, не разжимая губ:

— Ды… ды… бы…

— Что, что? — наклонился над ним Аристов.

— Дым… бы.

— Дамба? Он ушел по дамбе? — догадался Артемий Платонович.

Городовой замолчал и медленно прикрыл глаза. Аристов, не говоря более ни слова, повернулся и бегом припустил по улице в сторону крепости. Несмотря на пусть не полные, но все же семь десятков лет, бежал отставной штабс-ротмистр весьма резво, и Михаил догнал его уже под крепостью недалеко от Тайницкой башни, за которой и начиналась Кизическая дамба. Забежав на нее, они увидели в свете масляных уличных фонарей фигуру человека саженей в сорока от себя. Расстояние между ними не сокращалось.

— Быстрей! — крикнул Михаилу Аристов и прибавил скорости.

Так они пробежали почти верстовую дамбу, миновали Козью и Кизическую слободы, что прилепились по правую руку к начинающемуся от дамбы Седмиозерскому тракту, и выбежали на пустырь. За ним шла целая цепь поросших кустами и деревьями озерцов и болот, где, очевидно, и намеревался скрыться магнетизер. Теперь Артемий Платонович едва поспевал за Михаилом, обошедшим его и державшимся впереди. Расстояние между ним и магнетизером медленно, но неуклонно сокращалось.

Барон уже почти догнал его, когда магнетизер резко свернул в чащу болотных кустов.

— Не смотри ему в глаза, — только и успел крикнуть Аристов в спину Михаилу, скрывшемуся вслед за магнитизером в кустах.

Когда отставной штабс-ротмистр добежал до кустов, он услышал саженях в пяти от себя крик. Не разбирая дороги, ломая ветки, он бросился на крик и вылетел на поляну возле небольшого озерка. На его топком берегу, уткнувшись головой в камышовую поросль, лежал, зажав руками живот и подтянув к нему колени, барон Дагер. Меж пальцев его ладоней сочилась кровь, казавшаяся почти черной в предрассветной дымке.

Артемий Платонович выпрямился и, оглядывая поляну цепким взором, почти зарычал:

— Выходи-и!

Чаща молчала.

— Выходи! — вложил он всю свою силу в этот крик, но магнетизер на поляну не вышел. Лишь саженях в десяти Артемий Платонович услышал хруст веток и удаляющееся чавканье шагов по болотной жиже.

— Сволочь, — выругался Аристов и опустился перед раненым на колени. — Как ты?

— Н-ничего, — попытался улыбнуться Михаил, но вместо этого его лицо исказила гримаса боли.

— Чем это он тебя? — спросил отставной штабс-ротмистр, снимая с себя сюртук и жилет.

— Ятаган, — коротко ответил Дагер.

— Это плохо, — сказал Артемий Платонович, снимая сорочку и обнажая мощный и совсем молодой торс. — Поэтому сейчас мы сделаем тебе перевязку и пойдем назад. Я тебя буду нести, а ты будешь молчать и зажимать руками рану. Договорились?

— Я пойду сам…

— И рухнешь посередь дороги от потери крови. А потом умрешь. Ты хочешь умереть?

— Умереть… — раздумчиво протянул Михаил. — А вы очень здорово умеете успокаивать тяжело раненных.

— Так ты хочешь умереть? — не принял Аристов сарказма своего молодого товарища.

— Нет.

— Вот поэтому, — Артемий Платонович легко порвал сорочку на лоскуты, — ты все будешь делать так, как я тебе скажу. Понял?

— Понял, — снова попытался улыбнуться Михаил, и на этот раз у него получилось.

Сторож клиники открыл им не сразу. Мало ли кто может стучаться на рассвете. Может, это какой пьянчуга, заливший зенки и спутавший больницу с собственным домом или фатерой дамы сердца, к которой его вдруг потянуло после обильных возлияний. Или громилы с фомками и ножиками, вышедшие на дело раненько поутру, когда, как известно, сон крепок и сладок. Вот так откроешь сразу, не спрося, кто да что, а тебе фомкой по башке хрясь — и будь здоров. Или приставят нож к горлу: сказывай, дескать, паскуда, где больничная касса. А он не паскуда, он — сторож, лицо казенное, официальное, на государевой службе находящееся. И права такого, чтоб обзывать его всяческими поносными словами, а хуже того лупить по голове дубиной да приставлять к горлу ножики, никто не имеет. Оттого на нетерпеливый стук, раздавшийся в четвертом часу утра, сторож неторопливо поднялся со своей кушетки, накинул кацавейку и, шаркая по полу, медленно пошел к двери.

Когда он подошел, в дверь уже вовсю бухали ногами. А из-за нее доносилась такая отборная брань, какую он не слышал даже от своего барбоса-фельдфебеля, когда тянул долгую солдатскую лямку. Сторож вплотную подошел к двери, отодвинул щеколду и раскрыл небольшое оконце, вперив в него полусонный взгляд.

— Чево надоть?

— Я тебе сейчас покажу, «чево надоть», — хрипло рявкнул тот же голос, что до того изрыгал ядреную матерную брань. — А ну, открывай немедля! Раненый у меня!

Слово «раненый» произвело нужное действие. Сторож быстро открыл двери, и в коридор ввалился крупный мужчина в жилете, надетом на голое тело, со вздувшимися жилами на шее и лбу. Он тяжело дышал, и пот лился с него градом. На руках, как носят малых детей или юных невест, он держал мужчину поменьше и помоложе, прикрытого сюртуком и крайне бледного. С трудом поднявшись по ступеням в приемную, человек в жилете, не выпуская из рук своей ноши, оперся спиной о стену и прохрипел:

— Дежурного врача. Живо!

Пришли врач и санитар. Последний подкатил каталку, и Артемий Платонович бережно положил на нее Михаила. Руки разогнулись не сразу. Когда напряжение схлынуло, Аристов почувствовал, что его не держат ноги. Он сел прямо на пол и просидел так не менее получаса, пока не вернулся доктор и не принес ему его сюртук.

— Ну, что? — спросил врача отставной штабс-ротмистр, не поднимая головы.

— Не буду вас обнадеживать, рана очень тяжелая, — ответил доктор.

— Я и сам знаю, — хмуро обронил Аристов. — Дальше что?