Какое надувательство! - Джонатан Коу

И комната отозвалась эхом, когда Томас попытался изобразить неподражаемый прокуренный хохот великого комического актера.

Случилось это в конце весны 1961 года. Томас приехал на студию „Туикнем“ в обед и сразу прошел в ресторан, где за угловым столиком опознал три смутно знакомых лица. Одним человеком был Деннис Прайс, до сих пор лучше всего известный по главной роли в „Добрых сердцах и венцах“, вышедших двенадцатью годами ранее; другим — вся иссохшая, но по-прежнему чудная Эсма Кэннон[91], неодолимо напоминавшая Томасу его собственную полоумную тетушку Табиту, все еще крепко запертую в надежной психушке на краю йоркширских пустошей; а третьим — Сид Джеймс, звезда ныне снимавшегося фильма — комического вольного римейка старой картины с Борисом Карлоффом „Упырь“, только теперь он должен был называться „Какое надувательство!“.

Томас взял себе на поднос рагу из солонины и пудинг с вареньем и подошел к их столику.

— Не против, если я присоединюсь к вам? — спросил он.

— Это свободная страна, приятель, — безразлично ответил Сид Джеймс.

Томаса представили актерам несколько недель назад, но они, похоже, не узнали его, и прежде оживленная беседа с его появлением увяла.

— Мы уже встречались, я полагаю, — произнес он, положив в рот первый кусок.

Сид хрюкнул. Деннис Прайс отозвался:

— Разумеется, — и добавил: — Вы в данный момент работаете?

— Ну, э-э… да, — удивленно ответил Томас.

— В чем?

— Ну, я не знаю, как это на самом деле определить. Наверное, в акциях и ценных бумагах.

— „Акции и ценные бумаги“, а? — сказал Сид. — Это для меня новость. Боултинги, наверное, заваривают? Разоблачение всех тайн Сити: Иэн Кармайкл в роли невинного юного банковского клерка, Терри-Томас[92] — его коварный босс. Неплохо звучит. Выглядеть должно достаточно курьезно.

— Не совсем. Мне кажется, у нас с вами легкое недопо…

— Постойте-постойте, я же помню, что где-то вас видел. — Сид уже несколько секунд в него всматривался. — Разве не вы играли викария в „Растяжке в обе стороны“?

— Нет, глупенький, то был Уолтер Хадц, — вмешался Деннис, не успел Томас отречься от этой роли. — Но ведь это вы играли полицейского в „Стоматологе в своем кресле“?[93]

— Нет-нет-нет, — произнесла Эсма. — Там играл Стюарт Сондерс. Милашка Стюарт. Но разве не вас я видела в „Следи за кормой“?

— Прекрати — там я играл, — ответил Сид. — Думаешь, я забуду? Нет, я все понял: „Следи за той лошадью“. Вы были одним из шпионов.

— Или в „Гостинице хлопот“?

— Или „Жизнь как цирк“?

— Или в „Школе негодяев“?[94]

— Мне жаль вас разочаровывать, — Томас предупредительно поднял руку, — но все вы промахнулись. Боюсь, что я не лицедей. Когда я сказал, что занимаюсь акциями и ценными бумагами, я имел их в виду буквально. Я работаю в Сити. Я банкир.

— О.

Повисло более длительное молчание, которое наконец нарушила Эсма:

— Как это пленительно.

— Но что же в таком случае, — спросил Деннис, — прибило вас к чужим берегам? Если позволите спросить.

— Банк, который я представляю, вложил большие средства в эти студии, — ответил Томас. — Иногда меня сюда посылают, чтобы я посмотрел, как все движется. Вот я и подумал, что, если это не покажется слишком навязчивым, я понаблюдаю сегодня за какими-нибудь съемками.

Деннис и Сид переглянулись.

— М-да… Как мне ни жаль, — отважился Сид, — но боюсь, что вы тут сами себе яму вырыли, приятель. Площадка сегодня закрыта.

— Площадка закрыта?

— Только Кен, Ширли и техники. Снимают то, что вы бы назвали довольно интимной сценой.

Томас внутренне улыбнулся: его информация оказалась верна.

— Ну, я надеюсь, никто не будет возражать — это же всего несколько минут…

Но в тот раз, похоже, ему действительно не повезло. Когда несколько минут спустя он прибыл на съемочную площадку, выяснилось, что в сцене, которая должна была сниматься, Кеннет Коннор вламывается в спальню Ширли Итон, как раз когда она собирается раздеться. Зрители, как более чем ясно дал понять помощник режиссера, крайне нежелательны.

Внутренне закипая от ярости, Томас уполз в тень за софитами и принялся обдумывать следующий ход. Он слышал, как режиссер и оба исполнителя реплика за репликой проходят весь диалог, разводят мизансцены и обсуждают ракурсы; вскоре потребовали тишины в студии, раздался крик: „Мотор!“ — и камеры предположительно заработали.

Невыносимо. Томасу удалось увидеть прекрасную Ширли Итон в халате, когда он выходил из ресторана, и мысль о том, что такая красота будет разоблачаться вдали от его жадного взора, была нестерпима. От мысли этой черствый и рассудочный бизнесмен, привыкший бесстрастно управлять созданием и уничтожением огромных финансовых состояний, готов был разрыдаться. Ситуация складывалась отчаянная. Следовало что-то предпринять.

Рыская в полутьме по периметру студии, Томас наткнулся на спасение в виде стремянки, прислоненной к каким-то декорациям. Прислушавшись к голосам актеров за гипсовой панелью, Томас понял, что собираются снимать второй дубль сцены в спальне. Он поднял голову и заметил два лучика света из отверстий, просверленных рядом со стремянкой. Не удастся ли разглядеть сквозь них площадку? (Как он впоследствии выяснил, дырочки были прорезаны в живописном полотне — жутковатом семейном портрете, висевшем на стене: в прорезях иногда появлялись настороженные глаза убийцы, от которых кровь у зрителей леденела в жилах.) Стараясь не шуметь, Томас взобрался на стремянку и понял, что отверстия замечательно соответствуют расположению человеческих глаз. Как будто их специально просверлили для этой цели. Несколько секунд он привыкал к ярким софитам на площадке, а потом глянул вниз и понял, что ему открывается вид на запретную спальню.

Поначалу Томас не понял, что именно там происходит: судя по всему, сцена была выстроена вокруг Кеннета, Ширли и зеркала. Кеннет стоял спиной к Ширли, пока она раздевалась — почти полностью; он видел ее отражение в зеркале, подвешенном на шарнирах, которое всеми силами старался удерживать под углом, чтобы не смущать Ширли. Она стояла у кровати лицом к портрету, сквозь который за нею наблюдали расширившиеся глаза Томаса. Сейчас, похоже, была пауза между дублями. Кеннет беседовал с режиссером, а два юных ассистента выправляли наклон зеркала — в соответствии с инструкциями, которые орал им оператор. Наконец режиссер выкрикнул:

— Ладно, все по местам!

Кеннет вышел за дверь, чтобы появиться на площадке заново. Стало тихо.

Вот Кеннет открывает дверь, входит в комнату, делает изумленное лицо при виде Ширли — на ней только комбинация, и она собирается переодеться в ночную сорочку.

Кеннет:

— Послушайте, что вы делаете в моей комнате?

Ширли:

— Это не ваша комната. То есть вещи-то в ней не ваши, правда?

Она благопристойно прижимает ночную сорочку к груди.

Кеннет:

— Чтоб мне провалиться. Нет, не мои. Секундочку — кровать тоже не моя. Должно быть, я заблудился. Простите. Я… я пойду к себе.

Он направляется к двери, но через несколько шагов останавливается. Оглянувшись, видит, что Ширли по-прежнему комкает в руках сорочку, не разобравшись в его намерениях.

Томас взволнованно заерзал на стремянке.

Кеннет:

— Мисс, вы, случайно, не знаете, где моя спальня?

Ширли грустно качает головой:

— Боюсь, что нет.

Кеннет:

— О, — и умолкает. — Простите. Я пойду.

Ширли колеблется — в ней собирается решимость.

— Нет. Постойте. — Повелительный жест. — Отвернитесь на минутку.

Кеннет отворачивается и упирается взглядом в зеркало, где видит собственное отражение, а у себя за плечом — Ширли. Она стоит спиной к нему и через голову стаскивает комбинацию.

Кеннет:

— Э… секундочку, мисс.

Томас услышал за спиной какое-то движение.

Кеннет торопливо опускает зеркало.

Ширли оборачивается к нему.

— А вы милый. — Комбинацию она с себя уже стянула и теперь начинает расстегивать бюстгальтер.

Томас почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его залодыжки. Он ахнул, чуть не свалился со стремянки, а затем опустил голову. На него смотрела тяжелая физиономия Сида Джеймса в обрамлении седой шевелюры. Актер угрожающе осклабился и прошептал:

— Слезай, хохотунчик. Наверное, нам с тобой пора прогуляться.

Крепко завернув руку Томаса за спину, Сид выволок его в коридор, не обращая внимания на сдавленные протесты банкира.

— Нет, я знаю, что это может показаться некрасиво, — невнятно бормотал он, — но на самом деле я лишь проверял крепость строительных материалов. Совершенно необходимо удостовериться, что наши инвестиции совершенно…