Записки русского интеллигента - Владимир Зёрнов

Как известно, Резерфорд получил исключительной важности результаты в этой работе. Он установил природу α-излучения, показал, что α-лучи представляют собой поток положительно заряженных частиц гелия. Дискретность этого потока была ещё раньше установлена при помощи спинтарископа Крукса{319}, в котором можно видеть отдельные величины (сцинтилляции) флуоресцирующего экрана, вызванные ударами отдельных α-частиц, выброшенных при взрыве атома радиоактивного элемента.

Очевидно, перед Резерфордом стоял вопрос – нельзя ли ускорить процесс радиоактивного распада, а вместе с тем получить и большую мощность излучаемой энергии, чтобы использовать её для практических целей. Но никакими ни химическими, ни физическими агентами скорость радиоактивного распада радия увеличить не удавалось. В таком случае – нельзя ли вызвать искусственную радиоактивность нерадиоактивных элементов и использовать выделяющуюся внутриатомную энергию? Другими словами, не удастся ли вызвать расщепление ядер нерадиоактивных элементов внешними агентами? Эту задачу принципиально и решил сам Резерфорд.

Мы находились ещё в комнате Резерфорда, когда по институту раздался звон колокола. Резерфорд сказал, что это всех работников института приглашают к ленчу, предложил и мне присоединиться к общей компании, которая собиралась в маленьком клубе при институте. Он познакомил меня со всеми своими помощниками, сам сел во главе стола, а рядом со мной посадил молодого ассистента, который угощал меня и занимал разговором, интересуясь главным образом революцией 1905 года. Завтрак был очень простой – какие-то овощи, фрукты; на столе лежал громадный кусок сыра, и от него не отрезали, как у нас, тонкие кусочки, а отковыривали специальным ножом «колобочки». Тут я только и понял настоящее применение этого инструмента, хотя и прежде видел такой нож в нашей хозяйственной аппаратуре, но всегда недоумевал, как можно таким ножом отрезать тонкие кусочки.

После завтрака все перешли в «смокингрум» – комнату для курения. В ней пылал камин. Отчасти для того, чтобы дым от полутора десятков трубок не повисал пеленой, как это у нас бывает в «курилке». Да и день был подлинно английский – прохладный и пасмурный. Все расселись полукругом против камина, и Резерфорд, не выпуская изо рта трубки, стал рассказывать о своём посещении Дарвиновского торжества в Кембридже. Однако я мало что понял: разговаривая с иностранцем, англичане очень старательно и чётко произносят слова, а этот рассказ на иностранца рассчитан не был. По тому, как реагировали на рассказ слушатели, в нём было что-то интересное и в некоторых местах даже смешное. Выкурив свои трубки, все разошлись по институту изучать радиоактивные явления. Это была общая тема, которой занимался персонал. Я же распростился с любезным хозяином и вечером возвратился в Лондон.

Поезд шёл без остановок. Это очень характерная особенность железнодорожного транспорта в Англии, паровозы даже воду набирают не останавливаясь – забрасывают шланг в канаву с водой, которая помещается не то между рельсами, не то рядом с ними. Начался контроль билетов, а я никак не мог найти своего обратного билета. Но контролёр не выражал подозрения, как это обычно происходит у нас, а, видя моё замешательство, махнул рукой и двинулся дальше. Вскоре в одном из моих «одиннадцати» карманов я обнаружил билет, но контролёр был уже далеко и назад не возвращался.

Пора было покидать Англию. В гостинице я предупредил с вечера, что рано утром уезжаю, просил пораньше подать мне мой «брекфест» – ранний завтрак и приготовить счёт. Рано утром в столовой на столе лежал счёт, и я, позавтракав и расплатившись, на такси отправился на вокзал. Там я опять встретил Тимирязевых, с Климентом Аркадьевичем была ещё жена{320}, и супругов Заленских. Они также направлялись в Дувр, чтобы оттуда переехать в Кале. Было очень приятно после напряжённого выслушивания английской речи поболтать с земляками по-русски.

До Дувра поезд шёл, как обычно, без остановок. Мы сидели все вместе в купе и весело делились впечатлениями от пребывания в Англии. И тут я вспомнил, что все свои немецкие деньги, которые я передал на хранение в контору гостиницы, получить обратно забыл. Что же мне делать? Придётся возвращаться в Лондон! И я сразу закис. M – me Заленская, заметив это, спросила:

– Что это вы вдруг так завяли?

– Да, знаете, завянешь! Мне придётся возвращаться в Лондон. Я оставил в конторе гостиницы все свои деньги.

Климент Аркадьевич опять как-то язвительно заметил:

– Да что вы! Разве вы в Москве?! Приедете в Дувр, позвоните по телефону в гостиницу, и вам сейчас же переведут деньги через банк.

По приезде в Дувр я так и поступил: зашел в ближайшую гостиницу и совершенно легко соединился с Лондоном и со своей гостиницей, вызвал директора. Он стал извиняться, сто тоже забыть об этих деньгах и не приложил их к счету, но через банк перевести ихв этот суботний день невозможно: все английские данки по субботам закрываются с 12 часов дня до понедельника. Ждать до понедельника мне не хотелось, и директор гостиницы предложил прислать деньги с «боем». Хотя такой способ пересылки стоил значительно больше, но я рассчитывал, что лишний день в Дувре обойдется дороже, и просил прислать деньги с мальчиком, а сам отправился гулять. Ходил в порт, где множество судов разгружалось и нагружалось хлебом и другими товарами, ходил к старинной крепости. Меня застал небольшой дождь, и я спрятался от него на крытом балконе, но хозяин дома вышел и сказал, что это частный дом и что здесь сидеть нельзя.

А вернулся в гостиницу – выяснилось, что «бой» уже приезжал и привёз деньги. Гостиница оплатила его счёт: мальчишка показал билет первого класса туда и обратно и плотно пообедал в Дувре. Конечно, я без возражений принял все расходы. Но последний пароход в Кале уже ушёл, и мне пришлось заночевать в гостинице в Дувре.

На следующее утро первым же пароходом я переправился в Кале и на железнодорожной станции снова встретил Тимирязевых. И опять вместе мы ехали до Кёльна, где мне предстояло пересесть на поезд, направлявшийся в сторону Карлсбада, а Тимирязевы поехали прямо в Россию.

По пути от Кале до Кёльна Климент Аркадьевич все время ублажал свою капризную жену и никак не мог угодить ей. Приносил то еды, то питья, но каждый раз оказывалось, что делал не то, что ей хотелось бы. Мне даже жалко стало старика. Поздно вечером мы расстались.

В Кёльне дожидался утра на вокзале. Сначала я сел в подземном помещении, вполне благоустроенном. Хотелось спать. Но засыпать я не решался – боялся, что, проснувшись, не найду своих вещей. Тут же, в подземном помещении, находилась какая-то компания девиц не то эстрадного театра, не то другого «учреждения» во главе с препротивным антрепренёром. И я взял свой чемоданчик и отправился гулять по Кёльну. Была тёплая туманная ночь. Чудесный кёльнский собор стоял как какой-то великан, и его остроконечные башни уходили в бесконечность.