Наперегонки со смертью - Дмитрий Старицкий

Кофе в дороге для пассажиров без ограничений, как и биотуалет. Кожаные мягкие кресла — люкс! Кондиционер, опять же, что в жарком климате очень ценится. Только стюардессы не хватает.

Ее в армию забрали.

Новая земля. Протекторат Русской армии. Пригород Демидовска. Поселок Нахаловка

22 год 38 число 7 месяца, среда, 20:00

Ничего себе демонстрация. Весь Береговой плотно забит разнообразным автотранспортом, а со стороны Одессы пыль стоит над дорогой до горизонта. Еще колонны прут. В поселке уже ни пройти, ни проехать. Пришлось к домику диспетчера конвоев, где у меня конечная остановка, какими-то огородами добираться.

Великое переселения народов, как оказалось. Партизанская армия Свободной Кубы имени Хосе Марти вышла из лесов Латинского союза и перебралась в ПРА на ПМЖ, растянувшись длиннющей колонной через весь Техас и Конфедерацию.

Ага… Вот куда делись все русские конвои за последний месяц, — пришла догадка.

— Тысяч пять, говорят, приедет гастарбайтеров, с женами и детьми. Об этом уже весь поселок знает.

Глянул в зеркало: у кого там такой знакомый голос прорезался. А это с апломбом заявил мичман Касько, снабженец с объединенной ЧМО[84] флота. Он у меня регулярный пассажир: до ППД и обратно. Местные сплетничают, что кубинцам за какие-то заслуги часть морского побережья ПРА под автономию отдали. А этого побережья и так с гулькин нос. У Москвы его больше.

Пипец бахчам, думаю, где я теперь арбузы по дешевке покупать буду?

— Вот так всегда у нас: кубанцев погнали, а кубинцев завезли, — раздался в салоне недовольный голос.

Я сначала запарковал автобус, и лишь потом обернулся с вопросом.

— Каких кубанцев?

Гражданский мелкий мужичок, которого я подобрал в ППД в бигмачной у Равиля, шмыгнул носом.

— Каких, каких… Самых обыкновенных. Казаков. Донских там, терских, кубанских. Можа еще каких.

Пассажиры торопливо покидали салон автобуса, желая мне на прощание удачи. А этот лишь пересел на место радиста, видя мой интерес к теме. Но у него, как оказалось, и свой интерес был.

— У тебя грамулечки не найдется, а то трубы горят, — спросил он с надеждой, когда пассажиры вышли. — Контракт с вояками за обедом обмыли. У тебя в автобусе закемарил, а теперь вот…

И протянул руки, демонстрируя мне трясущееся пальцы.

— Понятно, — протянул я. — Абстинентный синдром, усугубленный тремором, гиподинамией и вялотекущей циклотимией.

— Ты эта… Бросай так выражаться. А то научусь у тебя, так пасаны на районе здороваться перестанут.

Я улыбнулся и понятливо залез в ящик под сидением. Вынул оттуда дежурную чекушку «Новомосковской» водки. Так, на всякий случай, вожу с собой мелкую емкость в четверть литра. Самая свободно-конвертируемая валюта в русском мире.

— Сам будешь? — спросил он меня, получив на руки желаемое.

— Не-а, — отказался я от предложения пить мою же водку. — Тут в одно рыло и то мало.

— Ты прав, аркашка, твоя срака шире.

Мужичонка пытался так шутить с похмелья детсадовской прибауткой.

Ахнул он винтом в один глоток полчекушки, выдохнул и сказал.

— Злобный.

— Я злобный? — не понял я такого наезда от этого организма после того как его же и опохмелил.

— Нет. Я — Злобный. Фамилие такое.

— А… Волынский я буду. Так что там с казаками?

— Вот я и говорю чего — чичи рядом. Шалят постоянно. У них же как: если в набег на Русню не сходил, то ты и не джигит вовсе, а телок подшконочный, — читал мне политинформацию этот местный всезнатец. — И замуж никто за такого не выйдет. И так никто не даст. Даже распоследняя прошмандовка. Вот они и прут на наш берег каждый год — экзамен сдают на чеченскую половую зрелость. Ну, на нашем берегу с ними егеря справляются, кого к Аллаху, а кого обратно на тот берег выгоняют. А вот казачками-то совсем хорошо было бы нам тот берег Амазонки заселить вплоть до Западного океана, северней Имамата. Закрыть территорию. А то вроде она как наша, а нас там и нет.

Мужик прервался, чтобы скушать оставшуюся водку «под мануфактурку».

— И атаманы ихние с этим вполне согласные были, только три условия выставили: церкву поставить, помощь оказать техникой и патронами, и в их войсковую автономию за рекой со своими порядками не лезть. Как до Петра Первого было. Они бы и чичей на себя оттянули. И в обратку бы сами за зипунами к ним хаживали. Край бы освоили. Пустой ведь стоит. У протектората его освоить — сил недостает. Людей не хватает. Но нет… Генералам нашим вожжа под хвост — как это не командовать, а договариваться? Зря они, что ли, полосатые штаны носят? Никакой автономии. Наотрез. Ну, казачки и на север подались за китайщину. К сербам. Там, сказали, свой Присуд сами найдут, без лишних командиров на шее.

— Много казаков было?

— Человек пятьсот с бабами и детишками в Порто-Франко ответ ждали. А сюда только десяток атаманов приезжало. Договариваться. Как-то они себя хитро так обозвали…»Зимовая станица»[85].

— Как, как?

— Вот те крест на пузе — «Зимовая станица»! Обещали, что за ними не менее ста тысяч природных казаков сюда переберутся только с территории староземельного СССР — народ свой восстанавливать после коммунячьего геноцида. Настоящих, казаков, не ряженых каких реконструкторов.

— Сам из казаков что ль? В теме-то разбираешься вона как.

— Не-е-е-е… Даже не болдырь,[86] — замахал он руками. — Кацапы мы. Деды мои иногородними были в станице Клетской. Я там все детство провел. Так что казачков знаю.

— Что ж это командование таким населением разбрасывается? Это ж половина Нью-Рино получается. Или три Порто-Франко.

— Командовать хотят анаралы наши. Всем до чего дотянутся. Что хочешь? Хунта!

— А за что кубинцам тогда автономия, раз своим в ней отказывают? — не понял я логики действий высшего руководства.

— Вот и народ гадает: за что? Что кубинцы такого вкусного командованию выкатили?

— А когда казаки приезжали?

— Да в прошлом годе. По весне. Ну, давай… — заторопился он прощаться. — Спаси тя Христос, как ты меня сегодня спас.

— Погодь.

Тот остановился в дверях.

— А почему в ПРА ни одной церкви нет?

— Командование считает, что верующие ее сами должны поставить. За свои деньги. А у нас сам знаешь: «надо лампочку повесить — денег все не соберем».

— А в Москве?

— В Москве правительство построило — Коршунов денег дал, а в Одессе — купцы. Бывай.

И, выскочив из автобуса, растворился в жарком мареве.

А я даже ни имени его не спросил, ни чем занимается.

Однако переварив информацию и выгнав из автобуса последнего сонного пассажира, тут же подорвался в традиционный отельчик — приличный номер по блату выкупать, пока не началось. Моментом все разметут, клювом щелкнуть не успеешь. Не кубинцы, так дальнобойщики. Нам с Бисянкой сегодня и потрахаться может статься придется только в автобусе. А я от какой романтики уже отвыкший.

Новая земля. Протекторат Русской армии. Город Демидовск

22 год 29 число 9 месяца, среда, 16:00

Со вкусом одетая миловидная секретарша лет сорока пяти сказала в коммутатор «да здесь», встала, открыла передо мной обитую черным дерматином дверь и жестом пригласила.

— Проходите, товарищ Волынский. Товарищ Аверьянов вас примет незамедлительно, — фамилию «Аверьянов» она произнесла с придыханием.

Надо же — «примет», как будто я сам напрашивался на эту встречу, а не был просто приволочен комендачами в ярко алых беретах. Чуть ли не в наручниках.

Кабинет был большой. Но это как раз понятно, посетитель в кабинете до небожителя должен еще ДОЙТИ. Не говоря о Древнем Египте, еще в раскопках бронзового века у более диких народов археологи обнаружили эту закономерность, что в могилы лидерам (а в дописьменной истории они пользуются только социологическими терминами) вещей кладут, минимально как в сотню простых могил, и сама могила была размерчиком поболе. И курганчик на нее насыпали нехилый, чтобы у этого организма и в посмертии никто не мог оспорить его статус лидера. И чем главнее лидер, тем большая свита прихлебателей бегает за ним, тем длиннее его автомобили и соответственно — кабинеты. Так что я не удивился размерам рабочего помещения главы протектората Русской армии.

Протектора, мать его ити.

Удивила меня как раз эстетика этого рабочего места, почти повторяющая стиль кабинета Сталина в Кремле, разве что размером это помещение было все же несколько больше, чем у отца народов.

В самом торце длинного стола для совещаний сидел глубокий старик, с коротким седым ежиком, одетый — кто бы сомневался, в куртку стального цвета с отложным воротником и двумя нагрудными клапанами карманов — сталинку.

Лицо его было чисто выбрито и морщинисто, но не как печеное яблоко, я глубокими резкими морщинами волевого человека. Под стать были и выцветшие жесткие глаза, которыми он меня оценивал пока я шел к середине кабинета.