Большой пожар - Владимир Санин

– Вася закутал нас с Бубликом в свою куртку, – сказала я. – А сверху Леша свою накинул.

– Рыцари, – с уважением произнес Клевцов, задирая голову и глядя на верхние этажи.– Погодка похожая, только тогда у нас была одно преимуществе: темнота.

– Преимущество? – удивилась я.

Клевцов засмеялся.

– Еще какое! Вот гляжу на 19-й, где кухня, и даже мурашки по коже: неужели это я туда залез? Помню, вишу где-то на 16-м или 17-м и думаю: хорошо, что темно и высоты не видно, поджилки не так трясутся.

– Кокетничаешь, Коля, – упрекнула я. – Ты – и боишься высоты?

– Насчет поджилок Коля, конечно, загнул, – сказал Вася, – страх к нашему брату приходит после, а не во время пожара. Это потом содрогаешься, что работал на такой верхотуре, в таком дыму. К высоте, особенно если лезешь по штурмовой лестнице без страховки, относишься с уважением.

– Я забыла, что без страховки.

– Страховаться там было некогда, – сказал Клевцов. – Каждая секунда была на счету, только и делали, что нарушали. Но штурмовка – она совестливая, безотказная, не автолестница, которая может закапризничать.

– Ты-то знаешь, что штурмовка надежная, а знает ли об этом штурмовка?

– сострил Дама. – Она ведь неграмотная, даже свей технический паспорт читать не умеет. Коля, твоя штурмовка не рассказывала, какие чувства она испытывала, когда в нее врезалось оконное стекло?

– Коля, это на каком этаже? – спросила я.

– На 16-м.

– А ваши чувства, товарищ капитан? – продолжай шутить Дима. – Писателю очень важно знать, какие страницы жизни промелькнули в этот момент в вашем сознании. Детство, отрочество, первая любовь?

– Совершеняе отчетливо помню, – в тон ответил Клевцов, – была единствеввая мысль: до чего же хорошо, что в тот момент никого на ступеньках не оказалась. Могло бы разрезать, как бритвой, а уж сбить – наверняка.

– Пока Леша не принес штурмовку, давайте вводить Олю в курс дела, – предложил Вася. – Значит, площадь крыши примерно пятьдесят на сорок, покрытие, – Вася ковырнул снег сапогом, – бетонное… Коля, интересно, когда вы топали по крыше, как стадо слонов, зрители в кинозале не свистели?

– Что ты, они же «Золотую лихорадку» смотрели, – ответил Клевцов. – Лично мне, когда я Чаплина смотрю, хоть из пушки стреляй. Мы-то им вряд ли мешали, а вот они нам… Когда снизу взрывы хохота доносились, мы воспринимали это как кощунство. Что ваш топот! стекла, рамы, матрасы, чемоданы сверху летели, врезались в крышу, как бомбы, разве что без взрыва. Помню, апельсины по всей крыше рассыпались… Но если с самого начала, то тридцатиметровку полковник велел подать сюда, на этот край. По ней мы и поднялись.

– Сколько вас было? – спросила я.

– Кроме Юры Кожухова, Володьки-Уленшпигеля и меня, полковник взял два отделения газодымозащитииков. И штурмовок Слава подбросил штук двадцать пять… Да, еще такое наблюдение, может, тебе пригодится, я ведь до сих пор работал с фасада, а теперь, когда оказался во дворе, то увидел, что ситуация здесь нисколько не лучше. Вон там, – Клевцов махнул рукой на правое крыло главного здания, – спасали с двух автолестниц, а на этом крыле – с одной. Еще такая деталь: оттуда, с девятого этажа, свисала спасательная веревка, какой-то растяпа бросил казенное имущество на произвол…

– Не какой-то, а майор Нестеров, – строго поправил Дима, – это когда драпал с Лешей из литобъединения… А вот он и сам, легок на помине. Где пропадал?

– Мороженое с вареньем в буфете, – честно признался Леша. – Ольга Николаевна, хотите, я вам сюда принесу?

– Бр-р, только мороженого мне здесь и не хватает!

– Ладно, потом, – обнадежил Леша, – буфетчица знакомая, я вам без очереди возьму.

Клевцов сосредоточенно смотрел наверх.

– Полковник больше всего опасался, что огонь распространится до верхних этажей, – припомнил он. – Ну, как в Сеуле – факелом… Словом, боялся опоздать. Когда мы сюда поднялись, огонь выбивался из многих окон, хотя и не на всех этажах, и в отблесках было видно, что на лоджиях скопилось порядком людей. А вот сюда, прямо где мы стоим, один с пятой лоджии на связанных простынях спустился, а за ним другой на этих же простынях, только не повезло ему – оборвался. Полковник ему кричал: «Стой, где стоишь!», а он не послушался. А может, и не слышал…

Это я уже знала: удачно спустился Соломатин, электромонтер, а разбился Филимонов, слесарь.

– Скорее всего не слышал, – продолжал Клевцов. – В первую минуту я даже артиллеристам позавидовал, у которых наушники. Был сплошной гул, но это еще ничего, а вот когда из гула вдруг вырывался чей-то пронзительный крик, очень на нервы действовало. Из окон кричали, из лоджий. Одно хорошо – раздумывать некогда, полковник сразу поставил задачу… – Клевцов взял у Леши штурмовку, ласково ее погладил. – Две стальных тетивы, тринадцать деревянных ступенек да стальной зубастый крюк – вот и вся автоматика. Палочка-выручалочка! Длина четыре метра, вес десять килограммов – пушинка, а двоих на себе запросто держит, двести килограммов. Ребята, вы тряхнете стариной или мне урок проводить?

В нескольких шагах от нас высилась бетонная громада высотки. С самого верха, из ресторана, доносилась музыка, откуда-то слышался женский смех, веселые голоса; даже не верилось, что шесть лет назад здесь был ад. Я вспоминала свое, вживалась в обстановку, и меня охватывало волнение. Да и все вдруг посерьезнели, даже Дима.

Клевцов взял штурмовку и подошел к высотке.

– Начинал я, за мной поднимались Юра Кожухов и Володька. На первых четырех лоджиях никого не оказалось, забрасываю штурмовку на пятую – это считая от крыши кинотеатра, а от земли двенадцатый этаж высотки… Значит, забрасываю – и слышу детские голоса. Дети!

2. СЕРЕЖА КУДРЯВЦЕВ И ТЕТЯ ШУРА

Удивительно переплетаются человеческие судьбы! Жили-были на свете два человека, самые обычные и простые, попроси их рассказать о своей жизни – пяти минут хватит. И вдруг волею случая дороги этих людей пересеклись, и возникло такое, чего простым и обычным никак не назовешь. Как два неприметных, заурядных с виду камня: лежат себе годами, и внимания на них никто не обращает, а возьмешь, ударишь один о другой – искры!

Ну, понятно, тысячу раз в романах было, в пьесах и поэмах, когда встречаются юные или даже не очень юные Ромео и Джульетта: ток из рук, любовь с первого или второго взгляда и все последующее. Тут уже не просто искры, а пламя бывает, всепоглощающий огонь! Но наша история развивалась совсем по-иному, да и не могла иначе, потому что Сереже Кудрявцеву было тогда чуть за двадцать, полгода как из армии пришел, а тете Шуре шестьдесят с хвостиком; и то, что эти одинокие души потянулись друг к другу, в романтические схемы никак не укладывается.