Иерусалимские дневники (сборник) - Игорь Губерман

Игорь Губерман

Иерусалимские дневники (сборник)

© Губерман И.М., 2013

© ООО «Издательство АСТ», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Для тех, кому это интересно

Очень маленькое предисловие нужно мне для посвящения читателя в нехитрую арифметическую тайну моей лени и разгильдяйства. Издав первый, второй и третий иерусалимские дневники, я решил, что всё-таки более пристойно давать сборникам стихов какое-нибудь название. В результате сложных умственных усилий появились «Закатные гарики» и «Гарики предпоследние» (то есть четвёртый и пятый дневники). После этого мой творческий пыл угас, и в результате перед вами, уважаемый читатель, – шестой и седьмой иерусалимские дневники. Уже, кстати, вышел и восьмой. А в этот сборник я ещё включил и совершенно новые стишки, которые войдут, Бог даст, в только что начатый девятый дневник. Искренне желаю вам получить удовольствие.

Шестой иерусалимский дневник

Тате – с благодарностью за прожитое время

Разговор ангела-хранителя с лирическим героем в день семидесятилетия автора

Герой:Я бабник, пьяница, повеса,я никаких святынь не чту,мой автор вылепил балбеса,чтоб утолить свою мечту.А ты? Зачем и почемуты здесь торчишь, судьбу ругая?

Ангел:Меня назначили к нему,меня тошнит от разъебая.

Герой:А я живу не без приятства,его лирический герой, —всё время пьянки, много блядства,и философствую порой.

Ангел:А я к нему приставлен свыше,чтоб дольше жил на свете он —забавно Богу то, что пишетболтливый этот мудозвон.

Герой:Однако пишет он давно,поэт известный, муз любимец…

Ангел:Да не поэт он, а гавно,мошенник, плут и проходимец!В поэтах есть парфюм эпохи,у них мечтания и звуки,поэт рождает в людях вздохи,а мой дурак – смешки и пуки.

Герой:Однако жулику и жоху —зачем Господь дал певчий дух?

Ангел:Его клюёт всё время в жопуна мыслях жаренный петух.Его Сибирь не охладила,опять бумагу стал маратьи снова принялся, мудила,херню с помоек собирать.

Герой:Оставим дурь его в покое,один интимный есть момент…

Ангел:Писать о женщинах такоеспособен только импотент!

Герой:На импотента баба злится,и сразу видно – отчего…

Ангел:Она всё терпит, ангелица,она святая у него!

Герой:Но, говорят, он весельчак,его гостей от смеха пучит…

Ангел:В уборной сядет на стульчаки там чужие шутки учит.А днём читает и лежит,бранит евреев, если жарко…Нет, он пока ещё мужик…

Герой:Дай Бог, а то ведь бабу жалко.Но так хулить его нельзя,твои сужденья угловаты,его ведь любят все друзья…

Ангел:Да все они мудаковаты.

Герой:А утром он задумчив, тих?

Ангел:И вялый, будто инвалид.

Герой:Наверно, пишет новый стих…

Ангел:Или желудок барахлит.Чужой придёт и не заметитего присутствие в квартире:он до обеда – в кабинете,потом до ужина – в сортире.А утром ест угрюмо кашку,сопит, как десять хомяков…

Герой:Постой, так ты про старикашку!А молодой он был каков?

Ангел:Да я с небес недавно спущенный,и мне уже нехорошо,а все коллеги предыдущие —кто спился, кто с ума сошёл.Недолго ангелы-хранителимогли прожить при этом падле,теперь больниц небесных жители,да только вылечатся вряд ли.

Герой:Сейчас я выпить нам найду,мне жребий твой прозрачно ясен,ты, ангел мой, попал в беду,старик ещё весьма опасен.

Ангел:Да! То лежит, как пень-колода,то захуячит, как трамвай,а я мечусь, ища урода…

Герой:Так пить не будешь?

Ангел:Наливай!

Год Собаки

Кто-то замечательно сказал однажды (кажется, Давид Самойлов), что писатель более всего похож на каракатицу: при каждом раздражении он выпускает из себя чернила. И ничего более точного я о нашем цехе не читал. А так как раздражений у меня хватало в этот год, не грех начать именно с них, поскольку я, как и в иное время, сочинял стихи попутно им, а не по дикому порыву вдохновения.

Начну с того, что я едва не стал богатым человеком. Вдруг из Минусинска донеслась благая весть, что местный водочный завод снабжает Красноярский край не менее чем миллионом в год бутылок с этикетками, где напечатаны мои стишки о пользе выпивки. Пиратские издания не внове для меня: двенадцать книжек, изданных по всей Руси добытчиками лёгких денег, уже много лет пылятся у меня на полках, молчаливо умоляя о возмездии. Когда-то я хотел сыскать этих пиратов, и приятель мой носил эти книжонки к адвокату (я ему в Москву их переправил). Адвокат сперва ужасно оживился и заверил моего приятеля, что сыщет нам немалый гонорар да плюс со штрафом, но уже дня через два упавшим тоном отказался от участия.

– Первые же три, – сказал он грустно и обиженно, – издало общество афганских ветеранов. Если я им позвоню, то жить останется мне только минут сорок, это время, что займёт у них дорога до моей конторы, я прикинул. Поищите более отважного самоубийцу.

Так я и оставил это попечение. Пиратские издания вернулись на мою большую полку и порою даже радуют мой взгляд: ведь выбрали же всё-таки меня, чтоб заработать, – значит, я чего-то стою на капризном книжном рынке. А вот водочный завод! Во-первых, это настоящее признание моей народности, но главное – тираж, ведь миллионами мои стишки ещё не издавались. «Если даже по копейке с этикетки, – радостно горланили приятели на пьянках, – да ещё за много лет, куда ты денешь столько денег?» А как раз мне предстояла длинная гастроль, где Красноярск удачно числился в маршруте. И я задолго до приезда попросил, чтоб местный импресарио сыскал координаты главного владельца этого завода.

Приехав (прилетев, точнее), я немедленно о нём спросил.

– А он сюда из Минусинска уже едет, – сказал мне импресарио, – он так по телефону мне кричал, что ваш поклонник и что счастлив будет ближе познакомиться, приятно было слышать.

– Ну-ну, – буркнул я воинственно и чуть растерянно, такой удачи я не ожидал.

И вечером, за полчаса примерно до начала, в артистическую быстро и уверенно вошёл чуть седоватый, невысокий и отменно симпатичный человек. Он радостно пожал мне руку и сказал:

– Я столько лет мечтаю выпить с вами, сразу же после концерта сядем рядом в ресторане, ладно?

– Нет, не могу с тобой я выпивать, – ответил я с какой-то хамской злобой. Я вообще с большим трудом перехожу на «ты», не знаю, что со мной происходило, очень уж приятным оказался этот человек. – Я засудить тебя на деньги собираюсь.

Его лицо выразило приветливое недоумение.

– За этикетки, – пояснил я тупо. – Кража интеллектуальной собственности.

– Но это ж вам во славу, – удивился он, – реклама же какая! Вы хоть посмотрите.

Он обернулся к здоровенному амбалу с двумя или тремя авоськами в руках. Бутылок оказалось семь сортов с какими-то названиями, явно предназначенными для широких масс трудящихся. Дня через два мы эту водку в небольшой компании распили – кошмарным оказалась она пойлом, но прекрасно и со вкусом были выполнены этикетки со стишками.

– Мне причитается за это гонорар, я в суд подам, – сказал я тоном идиотским и прескверно себя чувствуя.

– Ну в суд, так в суд, – ответил он доброжелательно. – Учтите только, что у нас всё в Минусинске крепко схвачено, ваш адвокат навряд ли и до города доедет.

– Я в Страсбург обращусь, – сказал я злобно и надменно.

Тут он повернулся и ушёл не попрощавшись. Время было начинать, и я собрался тоже. Было мне нехорошо и смутно.

А после выступления он больше не зашёл. Напрасно: я бы напрочь отказался от своих нелепых вожделений, и прекрасно мы бы выпили за глупые мои надежды.

Этикетки под водой горячей быстро отошли, и я все семь привёз с собой в Москву. И позвонил приятелю, который жутко знаменитый адвокат. «Ату их!» – лаконично и решительно ответил он, и этот клич охотничий опять вернул меня в мажорный мир иллюзий. А потом несколько месяцев приятель сочинял исковую бумагу, и ушла она по месту назначения, и вскоре я (поскольку в качестве истца имел право на копию) в Израиле читал ответ суда. Провинциальное крапивное семя оказалось поядрёней, чем столичное. Я веселился, как безумный: этот жалкий суд сибирский отыскал в заяве знаменитого российского сутяги столько чисто юридических ошибок и несообразностей, что впору бы ему сменить профессию. Но этого при встрече я ему не сообщил. А он меня заверил, что нашёл иной, заведомо победный путь к оплате.