Миры Харлана Эллисона. Т. 3. Контракты души - Харлан Эллисон

А затем повернулась и вышла из ризницы. Очень быстро.

Я как стоял, так и застыл на месте, остолбенело глядя в никуда.

Когда вы забираете монеты с глаз покойника, это означает, что ему нечем будет расплатиться за переправу на небеса. Белая женщина послала Джедедию Паркмана прямиком в преисподнюю.

Я пошел за ней.

Если бы я не свалился, то перехватил бы ее еще до поезда. Она не успела уйти далеко, но в животе у меня горело так сильно, что я чуть не вырубился. Однажды в Сиэтле со мной уже было такое. Я еле успел улизнуть из палаты, пока мне не сделали рентген. Вломился в больничную кухню, запихал в бурдюк около восьми фунтов травяного салата и полбутылки шипучки и вылетел в пижамке босиком на улицы Сиэтла в самый разгар зимы.

Я об этом и не вспоминал, пока не шмякнулся мордой об асфальт за полквартала от железнодорожной станции Данвилла. Ноги вдруг стали ватными и готово дело. Хорошо еще, ума хватило почернеть, прежде чем свалился. И под колеса мог угодить запросто. Сколько я так провалялся — не знаю, но, по-моему, недолго. Пришел в себя и пополз, как змеюка, на брюхе, к газону. Приподнялся на локтях, травки пожевал. Потом встал, проковылял полквартала до станции и присосался к фонтанчику, бившему из стены. Пил, пока кассир не выглянул из окошечка и не уставился на меня. Почернеть я не мог, он смотрел мне прямо в лицо.

— Что вы там делаете, мистер?

Лава в животе улеглась. Я мог ходить. Подошел к нему, говорю:

— Моя невеста… Понимаете, мы с ней поссорились, она направлялась сюда…

Я сделал паузу. Он наблюдал за мной, не раскрывая рта.

— Видите ли, в четверг у нас свадьба. Мне жаль, что я на нее наорал. Я был вне себя… Черт, мистер, вы не видали ее? Высокая, вся в черном, с вуалью?

Ну прямо точь-в-точь Мата Хари.

Старик поскреб в щетине, отросшей с утра.

— Она купила билет до Канзаса. Поезд вот-вот тронется.

Только тут до меня дошло, что я все время слышу пыхтение локомотива. Когда бурдюк пустеет, я будто в отключке. Ко мне вернулись запахи и звуки, я почувствовал шероховатую поверхность подоконника билетной кассы под рукой. И чуть не вышиб дверь. Поезд был готов к отправке; почту уже погрузили. За спиной орал во весь голос кассир:

— Билет! Эй, мистер… Билет!

— Куплю у проводника!

Я вскочил на подножку. Поезд тронулся.

Я открыл дверь в вагон и пробежал глазами по рядам пульмановских сидений. Она сидела, глядя через окошко во мглу. Я двинулся было к ней, но передумал. Между нами были пассажиры. Не в вагоне же с ней разбираться! Я плюхнулся на плюшевое сиденье, и в воздух взметнулись клубы пыли.

Нагнувшись, я снял правую туфлю. Вот он, мой двадцатник, сложен аккуратненько. Последняя заначка. Но я знал, что скоро проводник начнет компостировать билеты. Мне не хотелось, чтобы меня поймали, как Джеда Паркмана. Я был намерен оплатить свой проезд.

Приедем в Канзас, там и разберемся.

Ехать в пульмановском вагоне довольно непривычно, но, надо сказать, приятнее, чем в товарняке.

Она вошла в телефонную будку и набрала по памяти номер. Затем направилась к стоянке напротив вокзала. Чуть погодя подкатил грузовичок с двумя женщинами на переднем сиденье, и незнакомка села рядом с ними. Я почернел, открыл заднюю дверцу и устроился сзади. Они обернулись, но ничего не разглядели в темноте. Крепко сбитая шоферюга-лесбиянка спросила:

— Что, черт возьми, это было?

Прыщавая с пластиковыми волосами, сидевшая посередине, протянула руку назад над спинкой сиденья и опустила кнопку замка.

— Ветер, — сказала она.

— Какой еще ветер? — возмутилась шоферюга, но все-таки нажала на газ.

Мне всегда нравился Канзас, да и прокатиться с ветерком люблю, даже зимой. Но женщины мне не понравились. Ни одна из них.

Грузовичок мчался по направлению к Уэстону, почти до границы с Миссури. Я знаю там один заводик, где делают лучший в мире «бурбон». Шоферюга притормозила возле большого дома, стоявшего в этом довольно-таки нищем районе особняком. У двери горел только один фонарь. Бордель, должно быть. Ну да, так и есть.

Я не понял, но решил, что непременно разберусь, в чем тут дело. Я-то прибыл на место, а Джед все еще в пути.

— Заплатишь прямо девочке, — сказала шоферюга.

Я выбрал высокую и стройную в шальварах и лифчике. Вряд ли она отличается умом. С таким-то лицом идти на панель — тупость непроходимая!

А может, тут что другое?

Мы поднялись наверх. Комната как комната, обыкновенная спальня. На кровати — куча зверюшек: жираф в розовую крапинку, коала, плюшевый суслик или ондатра, я их вечно путаю. Над зеркалом снимок кинодивы в рамочке. Девица сняла шальвары, и я сказал:

— Потолкуем.

Она бросила на меня скучный взгляд: опять извращенец попался.

— С вас еще два доллара, — сказала она.

Я покачал головой:

— Пятерки хватит за все.

Она пожала плечами и села на краешек кровати, вытянув вперед тонкие ноги. Мы уставились друг на друга.

— Почему ты послала Джеда в ад?

Голова ее дернулась, и она задрожала, как гончая, сбившаяся со следа. Даже не спросила меня ни о чем.

— Убирайся к чертовой матери!

— За пять баксов мне кое-что причитается.

Она спрыгнула с кровати и, не дойдя до двери, завизжала:

— Брен! Брен! Ко мне, Брен! На помощь!

Здание сотряслось до самого фундамента, где-то раздался артиллерийский залп, а потом на меня надвинулось нечто большое и волосатое. В дверь этому типу пришлось протискиваться боком. Он протащил меня через комнату к столу, припер к нему спиной и принялся сгибать, пока перед глазами у меня не поплыл потолок. Девушка выбежала из комнаты, не переставая визжать. Когда она скрылась за дверью, я с ним покончил.

За окном была декоративная решетка с плющом.

Я полез, цепляясь за стебли, а когда они кончились, спрыгнул вниз.

Ночь я провел на веранде ближайшего дома, в кресле-качалке. Видел, как приехала «скорая», а за ней полиция. Потом они уехали, но две полицейские машины без мигалок задержались надолго. Не думаю, чтобы по долгу службы.

Я прождал двое суток. Спал все там же, на веранде. Я мог бы почернеть до полной невидимости, но между мной и борделем было три незастроенных участка, а владельцы дома с верандой куда-то уехали. На зимние каникулы, надо полагать. Вокруг было полно сорняков и травы, в пустую молочную бутылку я набрал снега и оставил таять. Ночью я почернел и стащил печенья, молока и вяленого мяса из круглосуточного магазина. Я обычно ем немного. Только вот кофе недоставало.

На второй день я взломал в доме окно. Чтобы приготовиться к приему.