Повседневная жизнь Дюма и его героев - Элина Драйтова

Во… дворе, где трава за много лет успела раздвинуть каменные плиты, по правую сторону располагались конюшни, по левую — каретные сараи, а в глубине — крыльцо с дверью, к которой с двух сторон вели лестницы в дюжину ступеней. Внизу особняк — во всяком случае на первый взгляд — состоял из громадной прихожей, столовой с огромным количеством серебряной посуды в поставцах и гостиной, которая, казалось, была обставлена совсем недавно…

В прихожей у входа в гостиную располагалась широкая лестница во второй этаж. Там помещались три комнаты хозяина дома. Однако человек, имеющий способность к геометрии, прикинув на глазок периметр особняка и подсчитав его поперечник, удивился бы тому, что в таком объеме поместилось так мало помещений. Дело было тут вот в чем: внутри здания находился как бы еще один, потайной дом, о существовании которого известно было лишь тем, кто его населял. И действительно, в прихожей, рядом со статуей бога Гарпократа, держащего палец у губ и призывающего к молчанию, символом которого он и является, среди архитектурного орнамента была маленькая неприметная дверь, открывавшаяся с помощью пружины. Она вела в узкий коридор, всю ширину которого занимала лестница на второй этаж; лестница эта заканчивалась небольшой комнатой, освещенной двумя зарешеченными окнами, смотревшими во внутренний двор. Он представлял собой как бы коробку, скрывавшую от посторонних глаз весь секретный дом.

Комната, куда вела внутренняя лестница, явно принадлежала мужчине. Коврики перед кроватью, креслами и диванами представляли собой великолепнейшие шкуры африканских и индийских зверей — львов, тигров и пантер со сверкающими глазами и угрожающе оскаленными пастями. Стены, обтянутые испанской кожей с богатым тиснением, были увешаны разнообразным оружием: от гуронского томагавка до арабского ханджара, от аркебузы XVI века, инкрустированной слоновой костью, до ружья с золотой насечкой XVIII века. Напрасно было бы искать в этой комнате другой выход — быть может, он и был, и даже не один, но никто никогда его не видел» («Жозеф Бальзамо», LV).

Другой выход из комнаты конечно же был. Он открывался нажатием пружины, скрытой в углу камина с высоким колпаком. Каминная доска поворачивалась, и через нее можно было пройти еще на одну лестницу. Ее пятнадцать ступеней вели в обитую атласом комнату.

«Два больших шкафа с позолотой и инкрустированными медью дверцами, клавесин и туалет розового дерева, красивая, пестрая кровать, и поставец с севрским фарфором составляли меблировку спальни; расставленные симметрично на площади в тридцать на тридцать футов стулья, кресла и диваны занимали остальные покои — туалетную комнату и будуар, примыкавшие к спальне.

Свет в спальню проникал через два окна, занавешенные плотными шторами… В будуаре и туалетной комнате окна отсутствовали. Там днем и ночью горели лампы; они могли подниматься к потолку, и чьи-то невидимые руки, заправляя их ароматическим маслом, постоянно поддерживали огонь» (Там же).

Однако и это еще не все. Смежным помещением служила лаборатория; наконец, при помощи подъемного механизма можно было подняться в самую секретную комнату — в жилище учителя Бальзамо колдуна Альтотаса.

Перефразируем известное утверждение — скажи мне, как ты живешь, и я скажу тебе, кто ты. Маг не может жить в обычном доме, равно как и великий писатель. Не только Дюма, но и Гюго придавал своему жилищу особые черты, например, проделав в толстой стене глухой коридор для прогулок в одиночестве. Читателю же любопытно узнать о том, как жили представители разных сословий и родов деятельности в прошлом, его увлечет таинственность, которой в жизни ему, возможно, не хватает. Так что и детали, и пространные описания, за которые Дюма иногда до сих пор поругивают критики, отнюдь не напрасно занимают страницы: они расцвечивают героев причудливыми красками жизни и поддразнивают интерес читателя.

Глава десятая

Ценности и деньги

По словам самого Дюма, его руки держали крепко все, кроме денег. Это вовсе не означает, что он их не ценил. В детстве ему пришлось жить отнюдь не в роскоши. Генерал Дюма, истинный воин, добывал славу, а не состояние. Даже обнаружив клад в доме, который он занимал в Каире во время Египетского похода Наполеона, он отослал находку главнокомандующему, прося лишь об одном: «Если меня убьют или я умру здесь от печали, вспомните, что я беден и что во Франции я оставил жену с ребенком». После того как генерал провел два года в плену в Неаполе, его здоровье окончательно расстроилось, и он вернулся в Виллер-Котре без единого су в кармане. Что касается Бонапарта, то, став Первым консулом, он не счел нужным вспомнить о генерале Дюма, тем более что тот, будучи убежденным республиканцем, не принадлежал к людям, поспособствовавшим постепенному превращению Наполеона в монарха. Когда генерал в отставке попытался вытребовать причитавшиеся ему 28 500 франков жалованья и 5 тысяч франков компенсации за плен, то не получил ничего.

Впрочем, семья не бедствовала. У генерала, по обоснованному мнению исследователей, были кое-какие сбережения, позволявшие семье жить примерно на 4 тысячи франков в год и, как мы знаем, даже держать слуг. Однако приходилось соблюдать режим строгой экономии. После смерти отца дела пошли хуже, поэтому Александр, когда подрос, пробовал зарабатывать, браконьерствуя в окрестных лесах, а затем поступил на службу к нотариусу.

Жалованье в канцелярии герцога Орлеанского в Париже поначалу показалось ему просто богатством. Впрочем, этот доход, как бы надежен он ни был, не смог привязать Дюма к карьере канцеляриста. В скором времени, как мы знаем, он ее бросил.

Первые же пьесы принесли ему приличные деньги. Впоследствии, работая столь напряженно, Дюма неплохо зарабатывал своими произведениями. Но, как человек творческий, отчаянный жизнелюб и хороший товарищ, он никогда не мог накопить средства и постоянно оказывался на мели. Дюма вкладывал деньги в театры, которые прогорали, зачастую не по его вине, а просто оттого, что для их создания было выбрано не самое подходящее время: начиналась очередная революция. Дюма издавал газеты, которые вскоре переставали выходить, не потому что были неинтересны, а потому что публика в настоящий момент больше интересовалась чем-то другим. Дюма тратил деньги на путешествия. Если правительство, заинтересованное в его поездке в Алжир, и выдало ему 10 тысяч франков, то для того, чтобы извлечь максимальное удовольствие и максимальную пользу из путешествия, Дюма вложил в него еще 40 тысяч франков.

Дюма тратил деньги на друзей. Он охотно давал в долг, даже если у него самого оставалось всего 15 франков. Он не скупился на обеды для своих товарищей, любил приглашать гостей. Гостеприимство стоило ему немалых средств, но гостеприимный человек не мелочится, тем он и замечателен. При Дюма, по выражению Моруа, состояла целая орда нахлебников, но это его не тяготило. Он не считал себя вправе гнать людей, которые в нем нуждались. Говорят, что однажды Дюма попросил безработного старика-актера пойти на берег Сены и измерить температуру воды в реке. Возможно, это было ему нужно для вящей точности описания в каком-то очередном сочинении.

За труды он дал старику 5 франков. На следующий день услужливый безработный явился вновь, чтобы сообщить результат новых измерений. Должно быть, он решил, что Дюма проводит какое-то исследование. Дюма слегка удивился, но опять поблагодарил и заплатил 5 франков. С тех пор старик являлся каждый день и каждый день уходил с той же суммой в кармане. Дюма не мог позволить себе жестокость объяснить несчастному, что больше не нуждается в его услугах, и тем самым лишить его единственного дохода. Не исключено также, что Дюма прекрасно понял стариковскую хитрость и продолжал платить, восхищаясь тонкостью подобного вымогательства.

Несколько нахлебников жили у Дюма постоянно. Друзья и знакомые часто просили писателя пристроить кого-нибудь на теплое местечко, но если такой протеже не был способен хорошо работать, он просто оставался в доме Дюма, подобно известному нам Рускони.

Конечно же, Дюма тратил много денег на женщин, и поскольку в его жизни их было немало, то каждая имела основания обвинять его в скупости. Официально эти обвинения оформила единственная законная супруга писателя Ида. Ее иск о возвращении приданого был признан обоснованным, и писатель был присужден к выплате требуемой суммы за счет принадлежавшей ему недвижимости. Замок «Монте-Кристо» пошел с молотка, Ида могла торжествовать победу, только вот денег она так и не получила. Дюма извернулся при продаже дома, сбежал от кредиторов за границу, а наличных средств по-прежнему не было. Что тут поделаешь?

Когда же наличные появлялись, то они лишь изредка шли на оплату старых амурных долгов. Писатель в очередной раз чем-то увлекался, и деньги улетали прочь, не успев отяготить карман хозяина. Они могли быть потрачены на новый причудливый дом, на какую-нибудь редкостную вещь, обладание которой, пусть временное, приносило радость, на покупку симпатичного животного.