Преобразователь - Ольга Голосова

Пожилой удовлетворенно кивнул и огляделся, откинувшись на плетеную спинку кресла. Вздохнул, склонил голову и потянулся к очкам.

— Все-таки поражает меня сегодняшняя мода на девочек. В наше время они были как-то… аппетитнее.

Зеленоглазый расхохотался.

— Надеюсь, не с гастрономической точки зрения?

— Ох уж мне эти ваши намеки…

Мужчины понимающе переглянулись и хмыкнули.

Подошла официантка. Один снова заказал себе виски, другой — молочный коктейль.

Глава 29

Стратагемы

Конечно, мы рассорились. Анна сказала, что заниматься донкихотством бессмысленно, и Машу никто мне не отдаст, даже в обмен на меня самого.

Она сказала еще, что, кажется, в голову ей пришла прекрасная идея, и если я как хороший мальчик посижу еще немного в этой квартире, то они с Петей смотаются в одно место, где, возможно, найдут одну вещицу, которая изменит дело. Я злился, потому что не знал, что делать. Я злился на дуру Машу, которая небось засыпала телефон SMS-ками, на себя — за то, что так глупо влез в авантюру с телефоном. С телефоном… И тут в мою душу закралось мрачное подозрение. Фанаты айфонов давно мусолят тему, что каждый этот аппарат оборудован чипом, благодаря которому можно отследить передвижения его владельца. И если с самого начала было известно, что она мне его отдала, то крысы знали о каждом моем шаге. А потом он попал в руки спецслужб, или кто там были люди, которые меня взяли… А Маша все звонила небось…

Холодный пот прошиб меня от всех этих мыслей, и я схватился за сигарету. Я не мог усидеть на одном месте и бродил из угла в угол однокомнатной халупы в славном микрорайоне Выхино. Надо было что-то делать? Или что-то делать было поздно?

Нет, надо понять, что именно крысы и органы знают о моих приключениях. Они потеряли меня под Бухарой. А до этого… Были засвечены цыгане, Маша, встречи с Петей, гостиница в Бухаре и, конечно, дом дядьев Анны, где у меня отобрали завещание. Я, как дурачок, водил их за собой…

Стоп! Но до того, как меня накрыли с завещанием, за мной следили крысы, телефон-то их. Значит, меня убивали крысы? Абсурд, хотя отчим был практичный человек. Если он получил завещание, зачем ему я? Но тогда Владимир Николаевич работает на крыс? Не верю. Он не крыса, и есть в нем что-то неизгладимое, некая печать, накладываемая работой на… государство. Крысы сдали меня государству в обмен на… В обмен на что? Чего нет у крыс? Стабильности у них нет. Безопасности. Значит, государство им угрожало… Отобрать скважины, что-ли? Тогда это государство просто самоубийца. Или крысам самим нужен был этот конфликт и они меня слили? Тогда выходит, что они уже сами нашли препарат. И тогда чего ж мы прячемся? Спасаем мою жизнь?

Но остается неясным, кому нужна Маша. Крысоловом она нужна, чтобы иметь хоть один козырь…

Нет, как ни крути, надо Машу вытаскивать. Она влипла из-за меня. А может, плюнуть на нее к чертям собачьим? Кто она такая, в конце концов, чтобы портить из-за нее международную обстановку?

Но бросить ее вот так означало просто предать. Пойти и сдаться?

Нет, пусть Анна попробует выяснить сначала, где они ее прячут и что они собираются с ней делать. Тогда и будем действовать.

Я налил себе кофе. Что-то во всей этой истории было не так, но я никак не мог понять что? Из этого клубка противоречий торчало множество проводков, все они были разноцветные, и обрубленные концы угрожающе топорщились, суля роковые ошибки и внезапную смерть.

Мысли мои, некоторое время побегав по кругу, устремились к медальону. Вот еще засада! А его-то куда девать? Надо заныкать — это понятно, но куда?

Конечно, на вокзал, в ячейку. А если я не приду за ним? Впрочем, если не приду, не все ли равно тогда мне уже будет?

Вдохновленный этой мыслью, я вышел на улицу и устремился в метро. Анна снабдила меня деньгами, и на абонирование камеры хранения должно было точно хватить. Мы упакуем эту вещицу в красивую коробочку и сунем туда на пару месяцев. А там видно будет. По дороге я купил рыбацкую панамку с сеточкой, мерзкие резиновые шлепанцы, очки и пакетик. Зайдя в синюю, пропахшую мочой кабинку уличного сортира, я переоделся, сунул в рот полпачки жевательной резинки и, непрерывно двигая челюстями, вихляющей походкой пижона на покое устремился в метро. Мои волосы все еще были черны, а кожа загорела уже по-настоящему.

Провернув дельце, я помотался по метро, перепрыгивая со станции на станцию, потом, поменяв несколько тачек, доехал до квартиры. По дороге я прикупил немного хлебушка с колбаской и, войдя в квартиру, которую бросил незапертой по причине отсутствия ключей, включил чайник и принял горизонтальное положение. Но успокоенные ноги создают хаос в мыслях. Правы были древние мудрецы, утверждавшие, что уныние гонит человека из дому на торжище и к распутницам, а, как только бедняга решит одуматься, все проблемы, от которых бежал, разом его и настигают. От себя, короче, не убежишь, — мораль сей басни такова.

И тревожные мысли про Машу, и многое другое навалилось на меня с утроенной силой. И еще: где Анна?

Задав себе этот вопрос, я взволновался уже не на шутку. Где же она, в самом деле? Она обещала вернуться часикам к пяти, а уже начало восьмого!

И тогда я решился.

Я вызвал такси и поехал за ними в Переделкино — именно там, по словам Анны, в доме одного родственника, могли спрятать то, что решило бы наши проблемы. Так она и сказала. А я слишком поздно догадался, что она ищет. Анна искала медальон, не подозревая, что я его уже нашел. Флейта и так была у нее — я сам видел. Еще одна вещь — и магистерские инсигнии, то бишь священные символы власти, у Анны в кармане. И тогда она бы поторговалась. В конце концов, кто знал, что она всего лишь приемыш?

Мне нужно было все ей объяснить. Адрес она не назвала, но, авось, найду и так. В месте, где все про всех знают, это будет не так уж сложно.

Долетев до поворота на бывшее Минское шоссе минут за сорок, через пятнадцать минут мы были уже в писательских эмпиреях. Я попросил остановиться у известного ресторана — там-то уж точно кто-то был. Я не ошибся.

Потерзав официанта, за небольшую мзду я узнал, где дачи таких старожилов, которые не писатели. Я не верил, что от писателей может быть прок и они хранят чужие регалии. Вся их энергия, как мне кажется, уходит на борьбу за свои. Получив нужные сведения, мы с меланхолично настроенным таксистом поехали туда.

Убив еще полчаса на разговоры с таджиками, интеллигентными старушками и девками в фееричных летних нарядах, я, как мне показалось, обрел искомое. Дом, в котором никто постоянно не живет, о владельце мало что известно, был построен «лет сто или пятьдесят назад», в старом стиле, с мезонином, сад заброшен. Но за участком смотрят, и он на охране.

Такси развернулось, нырнуло в какой-то узкий проселок и вынырнуло прямо у ворот. Я рассчитался с водителем, и он, обрадованный окончанием маршрута и чаевыми, отчалил в клубах пыли и выхлопных газов.

В доме было тихо. Свет в окнах не горел, но калитка была не заперта. Я вошел во двор и двинулся по присыпанной гравием дорожке. До одури пахло незнакомыми цветами, надрывно стрекотали кузнечики. Я поднялся по деревянным ступенькам на террасу, тронул дверь — она тоже была не заперта и легко поддалась, отворившись с тихим скрипом. Я скользнул внутрь и втянул носом воздух. Пахло старым паркетом, деревянной мебелью, застарелым трубочным дымом, пылью и еще чем-то.

— Кто там? — вдруг спросили из темноты.

Я вздрогнул и отшатнулся.

Приглядевшись, я увидел Петю.

— Петюнь, это я.

— А-а, Сережа… — с облегчением прошептал тот. — А где Анна?

— Что? Как где? Она же с тобой…

— Она велела ждать здесь и куда-то вышла. Уже час прошел. Она что-то ищет и никак не может найти. А свет включать нельзя.

— Да не найдет она ни фига. Черт! Куда ее понесло?

— Кажется, в сарай.

Я вышел обратно на крыльцо и увидел Анну.

— Беги! Беги отсю… — Она бежала прямо на меня. И вдруг упала на спину. И я услышал хлопок. Потом еще несколько. Негромких. Я сообразил, что стреляют. Я втолкнул Петю обратно в дверь, а сам упал. Над моей головой что-то просвистело и врезалось в окно. Тут же грохнуло так, что стекла со звоном посыпались из рам и в ноздри мне ударил вонючий газ.

И тогда из темноты выступили люди в странных масках на лицах. Потом я узнал в них очки ночного видения. Люди подняли Анну за руки и прямо так, лицом вниз, как куклу, поволокли в дом. Я ощутил на затылке холодную сталь.

— Тихо, Чернов. Без фокусов, — прошептал голос, который я уже где-то слышал.

И я догадался, чем таким странным еще пахло в доме. Там пахло близкой смертью.

Меня подняли за шиворот и дали в морду. Били для души, а не для дела.

* * *