Коробка в форме сердца - Джо Хилл

Джуд старался оглядываться назад и проверять, не гонится ли за ними полиция, не преследует ли их Крэддок, но, во второй половине дня он прислонился головой к окну и прикрыл на миг глаза. Его гипнотизировало шуршание шин по асфальту: фамп-фамп-фамп. Кондиционер, раньше никогда не шумевший, время от времени начинал звучать как трещотка. Эти циклические перемены тоже производили гипнотический эффект: яростная вибрация вентилятора – тишина, вибрация – тишина.

На ремонт «мустанга» у Джуда ушли месяцы, а Джессика Макдермотт Прайс в один миг снова превратила его в никчемный кусок металла. Из-за этой женщины с Джудом случилось такое, что, по его мнению, бывало только с героями баллад в стиле «кантри»: машина сломана, собаки погибли, он вынужден покинуть свой дом и многократно нарушить закон. Это почти смешно. Кто бы мог подумать, что отстреленный палец и потеря полпинты крови так хорошо влияют на чувство юмора? Нет. Смешного тут мало. И смеяться сейчас нельзя. Джуд не хотел пугать Мэрибет. Он не хотел, чтобы она думала, будто он сходит с ума.

– Ты сходишь с ума, – сказала Джессика Прайс – Никуда ты не поедешь. Успокойся. Давай я принесу тебе чего-нибудь успокаивающего, и потом мы все обсудим.

Звук ее голоса заставил Джуда открыть глаза.

Он сидел в плетеном кресле возле стены полутемного коридора на втором этаже дома Прайсов. Он не поднимался на второй этаж, но ни на миг не усомнился в том, что находится именно там. Подсказкой служили фотографии, большие портреты в рамах, развешанные на панелях темного дерева. На одной карточке на фоне синего занавеса стояла Риз в возрасте примерно восьми лет – с широкой улыбкой, чтобы продемонстрировать скобки на зубах, со смешными ушами торчком.

Другой портрет был сделан раньше, его краски слегка выцвели. На нем запечатлен, прямой как палка, военный – капитан с квадратными плечами. Длинное узкое лицо, небесно-голубые глаза и широкий тонкогубый рот придавали ему почти фамильное сходство с актером Чарлтоном Хестоном. Взгляд Крэддока на снимке был рассеянным и вызывающим одновременно.

Слева от Джуда начиналась широкая лестница, ведущая из прихожей на второй этаж. Анна поднялась почти до середины пролета, следом за ней шла Джессика. На слишком бледном лице Анны горели два пятна румянца, из-под кожи на руках выпирали кости запястий и локтей, а одежда висела как на вешалке. Она больше не была девушкой-готом. Ни косметики, ни черного лака для ногтей, ни сережек или колец. Только белая майка, старые спортивные шорты и незашнурованные кроссовки. Волосы она, похоже, не расчесывала неделю. Растрепанная и истощенная Анна должна была бы выглядеть ужасно – но Джуду она казалась прекрасной. Такой же прекрасной, как в то лето, которое они провели в гараже, трудясь над «мустангом» в компании двух овчарок.

При виде ее Джуда захлестнули эмоции: потрясение, тоска и обожание, слитые воедино в невыносимом накале чувств. Может быть, чувства эти были чересчур сильны не только для него, но и для окружающей реальности – мир по краям его поля зрения исказился и помутнел. Площадка перед лестницей превратилась в коридор из «Алисы в Стране чудес»: с одного конца слишком узкий, с маленькими дверями, куда пролез бы только кот, а с другого – слишком широкий, так что Крэддок на портрете вырос почти до натуральной величины. Голоса женщин на лестнице стали низкими и растянутыми до неузнаваемости. Так искажается звук на пластинке, если проигрыватель отключить от сети, оставив иглу на крутящемся диске.

Джуду хотелось позвать Анну. Больше всего на свете он желал подойти к ней, но мир вокруг него вдруг заходил ходуном, и он вжался в кресло, принуждая тело не двигаться. Через секунду зрение вернулось в норму, коридор выровнялся, и Джуд снова смог слышать разговор Анны и Джессики. Тогда он понял, что картина, которую он видит, очень хрупкая и он не должен нарушать существующий баланс. Нужно спокойно сидеть, не шевелиться, спрятать мысли и чувства. Нужно просто наблюдать.

Руки Анны сжались в маленькие худые кулачки, и в приступе гнева она стремительно зашагала вверх по лестнице. Джессика еле поспевала за сестрой. Споткнувшись, она ухватилась за перила, чтобы не упасть.

– Подожди, Анна! Стой! – крикнула Джессика и снова бросилась вверх, пытаясь поймать сестру за рукав. – У тебя истерика…

– Нет у меня никакой истерики, не трогай меня. – Анна вырвала руку из пальцев Джессики.

Наверху она развернулась лицом к старшей сестре. Та стояла двумя ступенями ниже, в светлой шелковой юбке и шелковой блузке цвета черного кофе. Икры Джессики напряглись, на шее проступили жилы. Она кривилась от избытка эмоций и казалась старой – словно ей не сорок лет, а пятьдесят с лишним – и напуганной. Бледная кожа приобрела сероватый оттенок, особенно на висках, а вокруг рта распустилась паутина морщинок.

– У тебя истерика, – повторила Джессика. – Ты видишь то, чего нет, у тебя ужасные фантазии. Ты не различаешь, где реальность, а где твоя выдумка. В таком состоянии ты никуда не можешь ехать.

Анна вскинула руку, сжимавшую какой-то конверт.

– Это тоже моя выдумка? Эти снимки – мои фантазии? – Она вынула из конверта «поляроиды», сложила их веером и швырнула в Джессику. – Бог мой! Ведь это твоя дочь. Ей одиннадцать лет.

Джессика Прайс отпрянула от россыпи глянцевых фотографий, летящих ей в лицо. Они рассыпались по ступенькам у ее ног. Джуд заметил, что один из снимков Анна не бросила, а спрятала обратно в конверт.

– Я отличаю реальность от выдумки, – повторила Анна. – Возможно, впервые в жизни.

– Папа, – слабым голосом позвала Джессика.

Анна продолжала:

– Я уезжаю. И вернусь с адвокатами. Чтобы забрать Риз.

– Ты надеешься, что он поможет тебе? – Голос Джессики срывался от издевательской насмешки.

Кто «он»? До Джуда не сразу дошло, что речь идет о нем. Его отвлекала правая рука – она горела и чесалась, как от комариных укусов.

– Он поможет.

– Папа, – опять позвала Джессика, на этот раз громче.

Справа от Джуда приоткрылась одна из дверей, выходящих на площадку второго этажа. Он повернулся туда, ожидая увидеть Крэддока, но в узкую щель между дверью и косяком выглянула Риз – девочка с золотистыми волосами, как у Анны, непослушная прядь упала наискось на лицо. Жалость и щемящая боль переполнили Джуда при виде ее больших, полных непонимания и страха глаз. Порою детям приходится видеть тяжелые вещи, но то, что выпало на долю этой девочки, было гораздо страшнее.

– Так что имей в виду, Джесси: все, что вы тут вытворяли, выплывет наружу. Все, – настойчиво произнесла Анна. – Я рада. Я хочу рассказать об этом. Надеюсь, его посадят в тюрьму.