Любовь — прекрасная незнакомка - Анита Берг

— Только не скучно! — фыркнула Энн. — Я ведь вижу, как это тебя увлекает. Ты никогда не скучаешь. Я тоже могла бы многому научиться, но ты, наверное, считаешь меня слишком глупой!

— Нет, дорогая, нет! Как ты не понимаешь? Я ежедневно часами встречаюсь с нужными людьми, оперирую цифрами, беспокоюсь о биржевом курсе, поэтому в постели мне меньше всего хочется говорить о работе. Иди же ко мне, гадкая ворчунья! — со смехом произнес Алекс, пытаясь прижать ее к себе.

Но Энн выскользнула из его объятий.

— А ты уверен, что это порядочные люди? — с беспокойством спросила она. — Не мог бы ты брать взаймы у других? Более…

— Более респектабельных, хотела ты сказать? Похожих на Родди? — усмехнулся он. — Я просто не хочу иметь дела с подобными людьми. Они часто ищут встречи со мной, надеясь заключить сделку. Родди выступает при этом в роли посредника, за что получает колоссальные комиссионные.

Порой я обращаюсь к нему, но не всегда. Как раз в ближайшее время придется прибегнуть к его услугам…

— Так у кого ты берешь деньги? Кто эти люди?

— Этот вопрос я редко себе задаю. Мне их денежки нужны, а не подтверждение того, что они нажили свои капиталы честным путем.

— В таком случае, мне кажется, ты должен быть очень осторожен. За этими деньгами может стоять все, что угодно: преступления, наркотики…

— Какое у тебя пылкое воображение, Анна! — Алекс громко расхохотался. — Нельзя быть такой подозрительной. Скажу только одно: Антонио и Марк вызывают у меня в сто раз больше доверия, чем Родди. Давай-ка прекратим этот разговор. Я хочу обнимать тебя, а не рассуждать о первоначальном накоплении капитала! — И он предупредил следующий вопрос Энн, закрыв ей рот поцелуем.

Одни они бывали только в постели. Янни и Найджел неизменно сопровождали их повсюду.

Янни с самого начала был очень предупредителен по отношению к Энн, но, хотя прошло уже довольно много времени, она чувствовала, что совсем его не знает. С Найджелом было проще. Раза два ома слышала, как он разговаривает с кем-то по телефону явно не па служебные темы, и надеялась, что у него есть девушка. Что же до Янни, то для него, казалось, кроме работы, ничего не существовало. Энн сомневалась, есть ли у него какие-нибудь другие интересы. Работал Янни спокойно и во всем добивался успеха. С Алексом он, единственный из всех служащих, держался как равный, и это восхищало Энн. Она понимала, что он действительно безупречный работник. Упрекнуть его можно было разве что в одном: он никогда не оступался и, зная это, не скрывал своего самодовольства.

Из двух помощников Алекса Энн, безусловно, предпочитала Найджела, возможно, потому, что он был гораздо более человечным и далеким от совершенства. Меньше всего он был склонен восхищаться Собой — этому препятствовала его постоянная озабоченность. Энн не раз подшучивала над его вечным беспокойством, понимая, что оно вредит не только здоровью Найджела, но и его внешности, которую портила глубокая складка между бровями. Частые придирки Алекса усугубляли его неуверенность. После таких инцидентов ему требовались целые часы, чтобы прийти в себя. Надо сказать, что Алекс кричал на всех, включая Янни, но это никак не успокаивало Найджела.

Необычайная вспыльчивость Алекса довольно скоро стала очевидной для Энн. Он был подвержен приступам ярости, появлявшейся неведомо откуда и часто без видимой причины. Тогда его черты искажались, он разражался целым потоком слов на одном из известных ему языков и кричал все громче по мере того, как гнев его возрастал. Он барабанил кулаками по стене, расшвыривал бумаги, отбрасывал мебель пинком ноги. Особое раздражение вызывали у него телефоны, и он беспощадно расправлялся с ними… Через некоторое время буря угасала так же внезапно, как и началась. Сам Алекс, по-видимому, не отдавал себе отчета в разрушительном действии своего поведения на людей. Успокоившись, он снова улыбался и становился любезным и обворожительным, как и раньше.

При первых слабых признаках надвигающейся грозы подчиненные Алекса спешили найти какое-нибудь занятие подальше от него. Бедняге, непосредственно вызвавшему его гнев, ничего не оставалось, как робко бормотать какие-то извинения. Так реагировали все, кроме Янни. Он продолжал стоять, гордо выпрямившись во весь рост, спокойно выслушивал все упреки и угрозы, а в конце концов неизменно наклонял голову, молчаливо признавая свою вину, и выходил из комнаты с легкой усмешкой на устах. Энн понимала, что такая отвага достойна уважения, но выдержка Янни почему-то раздражала ее.

Очевидно, думала она, вспышки Алекса являются следствием его напряженной работы, но так как он ничего не обсуждал с ней, то причины подобного поведения оставались для нее неясными, и она не представляла себе, что тут можно изменить.

Энн беспокоилась и о персонале, но настоящую тревогу вызывал у нее, естественно, Алекс. Эти смены настроения, которые он был не способен контролировать, не могли не вредить ему. Она никогда не забывала о потрясении, которое испытала из-за внезапной смерти мужа. Необходимо было как-то предупредить повторение подобной катастрофы.

Ситуация достигла критической точки, когда Алекс выбросил из окна лондонской квартиры пишущую машинку Фионы, вдребезги разбив при этом огромное зеркальное стекло и стоявшую на террасе очень красивую цветочную вазу. Услышав звук бьющегося стекла и женский плач, Энн выбежала из своей комнаты и застала обычно спокойную, выдержанную Фиону в ужасном состоянии — она рыдала, дрожа как осиновый лист. Энн постаралась успокоить девушку, принесла ей пачку бумажных салфеток, чтобы та привела себя в порядок, а потом ворвалась в кабинет Алекса.

— Алекс, это должно прекратиться!

— Что именно, любовь моя? — Он перестал изучать лежавшие на письменном столе бумаги и улыбнулся ей.

Энн сердито покачала головой. Как за одну минуту могла в нем произойти такая полная перемена?

— Ты чертовски хорошо знаешь, о чем я говорю, — о твоих безумных выходках! На прошлой неделе Найджел совсем уже было собрался оставить работу, а что касается Фионы, то меня не удивит, если она подаст заявление об уходе, — так она переживает! Ты терроризируешь людей, Алекс!

— Ба, да они привыкли к моим повадкам. Я уже много лет кричу на них, и они первые заволновались бы, перестань я это делать. Поверь, я бы не сердился, если бы они не были такими тупицами… — Он пожал плечами, точно все происшедшее не имело к нему никакого отношения. — Во всяком случае, — добавил он без всякой связи, — я хорошо им плачу.

— То, что ты им платишь, еще не дает тебе права кричать на них! Твои крики и вопли показывают, что ты совершенно их не уважаешь. Я этого не выношу! — Она топнула ногой.