Я твоя Кнопка или Как включить любовь? (СИ) - Ежевика Катерина

Она сказала, что ее любовь перегорела, опала пеплом на асфальт, когда я ее высадил на пустынной трассе. Я делал ей больно не раз и не два. Вообще удивляюсь как ее сердечко сохранило ко мне теплые чувства за все это время. Наверное, методы доктора небезнадежны, раз я смотрю на нее, любуюсь и внутри не вскипает ни злость, ни ревность и нет ощущения, что если подпущу ее ближе, под кожу, вплотную к заветной дверце в сердце, то мной воспользуются, предадут, бойко топнув ножкой на тонком каблучке.

Сегодня она пришла двенадцатый раз, значит я здесь две недели. И каждый день “добрый” доктор ковыряет мне мозги по три часа к ряду, и после каждого сеанса качает головой, говоря, что терапия идет слишком медленно, дает таблетки, а медсестра ставит уколы, а после я выгуливаю зверя в специальном зале, там медбрат, инструктор, дрессировщик и еще один садист помогают моему тигру вернуть физическую форму. В форме зверя я действительно очень ослаб и исхудал.

Михаил Аркадьевич уверяет, что выздоровление мое только в моих руках, а я, видите ли, мало прикладываю усилий для этого. Мне слов цензурных и весьма грубых не хватает для этого доктора, что выразить глубину своих эмоций по этому поводу.

Уже десять минут к ряду любуюсь своей девочкой, пусть она грустная, но рядом. Замечаю, что она похудела и мне это не очень нравится.

- Настя, - произношу негромко, но она все равно вздрагивает и переводит большие карие, печальные глаза с окна на меня, - мы можем поговорить наедине?

Она молчит и смотрит на медбрата, что сегодня дежурит, чуть испуганным взглядом.

- Настя, я не обижу, правда. Вы можете нас оставить? - обращаюсь в крупному парню.

- Я сделаю так, как скажет девушка.

- Настя, ты боишься меня?

- Вы можете идти, - сказала она не мне.

- Вы уверены? Я буду за дверью, кричите, если что, - и с довольной ухмылкой вышел, но замок не щелкнул, значит, не доверяет и дверь приоткрыта.

- Настя, поговори со мной, немного. Расскажи, как у тебя дела?

- Нормально дела. Я не знаю, что тебе рассказать.

- Тебе не слишком сложно ездить ко мне?

- Все хорошо, иногда Павел подвозит, он всегда сразу к доктору идет, узнавать как у тебя дела.

При упоминании друга и начальника внутри разверзлась ледяная бездна ревности, пришлось прибегнуть к советам доктора с глубоким дыханием, чтобы справиться с приступом ярости.

Настя моя, смотрела на меня дикими, испуганными глазами, а когда я поднял голову, спросила, почему-то шепотом:

- Тебе плохо? Доктора позвать?

- Спасибо, малыш, - голос оказался очень хриплым, пришлось прочистить горло. - Со мной все в порядке уже, не нужно доктора.

- Ладно. А ты как здесь, очень скучно?

- Что ты! Замечательный Михаил Аркадьевич и его помощники не дают мне скучать! А потом приходишь ты и все становится еще лучше. Тебе не говорили сколько продлится лечение?

- Нет, твой врач на этот вопрос предпочитает давать очень туманные ответы. И прогнозов не делает, - она улыбнулась.

Почувствовал необычное тепло в груди и захотел ее обнять, но нельзя. Трогать ее доктор вообще запретил до тех пор, пока он меня не выпишет. Я даже руку ее в свою ладонь взять не могу. Какие странные у меня мечты, интересно, что на это скажет любимый врач.

Я до сих пор помню, какой нежной она была в наш первый раз. Какая на вкус и запах кожа моей Насти, как сладко в ней быть, какая она мягкая на ощупь и какая бархатная у нее кожа, прелестный румянец и ошалелый взгляд.

- Обожаю твои кудряшки. И улыбку.

Она засмущалась и я вновь увидел этот румянец.

Не знаю как это случилось и не верю, что я сам сказал это:

- Прости меня.

Настя посмотрела на меня долгим и столь пронзительным взглядом, что мурашки побежали по телу. И член встал. Жесть.

- Не знаю, как простить тебя. Я могу сказать, что прощаю, но обида так глубоко, что одним словом не могу ее выпустить. Со мной раз в неделю ведет беседы Михаил Аркадьевич. Он говорит, что я себя любить перестала, как полюблю, так и обиды отпущу. Потому что человек, который любит себя, он не обижает себя, то есть не держит обид и другого негатива. Мне всегда светлее и легче после его бесед, но все равно не могу. Он говорит, что не хочу, наверное, так и есть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Она снова грустная и смотрит в окно.

- Мне пора.

- Да, пора, - я тоже посмотрел в окно, - спасибо, что выслушала.

Она ушла, но вернулась на следующий день.

Теперь несравненный доктор Михаил Аркадьевич ковырял мои мозги еще азартнее и, наконец, выдал:

- Думаю, еще пару-тройку недель и ты почти здоров. Терапию препаратами на дому придется проводить еще месяца три. Навещай старика не реже раза в неделю.

Я понимал, что его рекомендации, читай: приказы, я обязан выполнить, иначе врач меня быстро упечет в клинику на подольше, еще и Насти лишит. Знал, что этот “добрый” доктор запросто может начать шантажировать тем, что не позволит моей паре навещать меня и я старался не давать ему такого повода.

После того дня, когда я искренне попросил прощения у своей женщины, наши встречи изменились. Стали уютнее, Настя смотрит теплее, охотнее идет на контакт, пусть не сразу, но постепенно стала подробнее отвечать на вопросы.

Я тоже старался больше рассказывать про свой быт в больнице, пусть с юмором у меня это делать не получалось, но даже то, что делюсь сухими фактами помогало общению и, смею надеяться, сближению.

В день, когда меня выписали, я считал себя самым счастливым, так как забирает меня моя Настя. Уж не знаю, как такое чудо совершил мой доктор, от которого у меня озноб по спине проходит, но я ему несказанно благодарен. Что самое интересное, Настя его не боится. На это Михаил Аркадьевич мне любезно пояснил:

- Настя твоя, добрейшей души человек, которого ты почти сломил. К ней я применял другие методы лечения, нежели к тебе. Ты делаешь из меня монстра больше, чем я есть, - он улыбался.

Жить с ней оказалось легко и сложно одновременно. Я старался к ней не прикасаться, так как боялся сорваться. Но нужно соблазнить девушку, долго так не выдержу.

Раз в неделю, как и требовал Михаил Аркадьевич, я приезжал на сеансы. Однажды рассказал о страхе прикосновения, что боюсь навредить. На что доктор отчихвостил меня в ультимативной форме и долго вещал о важности простых прикосновений, что на данной стадии лечения любые касания это лекарство для истерзанного зверя. Разумеется жесткий контроль и отслеживание своих реакции необходимы, но главное тормозить свой эгоизм, слушать реакцию девушки. В тот прием доктор увеличил на два часа занятия в зале для оборотней и назначил обязательные ежедневные пробежки зверем в нашем лесу под надзором его хорошего знакомого.

Инструкции доктора пришлось заучивать, вроде все просто и понятно, но на практике или не выходит, или получается нечто неуклюжее. Но:

- Сам проблему создал, сам ее теперь решай, - сказал я себе. - Отступать нельзя.

Сначала прикосновениями и легкими поцелуями нужно показать девушке, что ничего не случится против ее воли. Всегда быть внимательным, подмечать мелочи, что куда кладет, что больше нравится.

Михаил Аркадьевич продлил мне больничный, категорически запретил отвлекаться на что-либо кроме одной цели - Настя. Категоричный совет быть ближе к ней и во всем помогать. Доктор каждый раз допрашивал, что мне в ней нравится и давал задания на каждую неделю рядом с ней.

Она потрясающе готовит, и я помогал ей этом. В первый раз на мою инициативу Настя смотрела с таким изумлением, что я еще раз мысленно поблагодарил доктора за совет. Мы много молчали рядом, но молчание было комфортным, порой я понимал ее жесты. А однажды она сама коснулась моей руки, желая привлечь внимание, а я потом весь обед пялился на ее губы, сходя с ума от мечты их попробовать снова.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я сделал это, поцеловал ее, сорвался, поэтому поцелуй вышел крышесносным, яростным. А потом, когда мы дышали оба с трудом, я сообразил, она ответила, пусть не сразу, но все же. Не оттолкнула и сейчас, не пытается вырваться, но когда я немного сдвинул ладони с талии, она твердо остановила меня. С тех пор я все время до свадьбы питался поцелуями со вкусом страсти и сладких груш. Но большего она не допускала, хоть я и старался.