Повелитель войны - Иван Петров

Вместо того чтобы собрать под свою руку пару сотен тысяч воинов, которых ему могли предоставить провинции, мелькавшие пред взором бегущего хорезмшаха, он принялся излучать такой ужас перед настигающими его монголами, что бо́льшая часть приближенных, сопровождающих Мухаммада, не выдержала и в панике разбежалась: кто – куда, не желая иметь ничего общего с этим подозрительным типом, преследуемым властями. Поэтому Чжирхо и Собутай уже не застали Мухаммада в Реште, он бежал в Казвин, охваченный общим стремлением покинуть проклятый город. Все бегут – и я бегу. Сдохнут преследователи в пути, по сто двадцать километров в день давать без дневок – никакие кони не выдержат. Тяжело, конечно, но для этого в монгольской кавалерии и держим по четыре коня на всадника. И люди нервничают, я бы на месте Мухаммада так Собутая злить не стал.

В Казвине сидел один из сыновей хорезмшаха, державший при себе тридцатитысячный кавалерийский корпус. Казалось бы – рука судьбы: хватай и бей монголов, их меньше! Но Мухаммаду было не до того. Выставив сына в заслон, он сам, истерично всхипывая, метнулся бежать дальше. К сыну претензий нет, у всех свои дети, поэтому, разгромив и разогнав грозно напыжившихся защитников монарха, Чжирхо и Собутай продолжили гонку, не занимаясь преследованием разбегающихся и прячущихся. И почти успели: под Каруном хорезмшах чуть-чуть не попал к ним в руки. Лошадь под ним была убита, но Мухаммад и бегуном оказался – о-го-го! Обошел уставшую конницу на прямой дорожке и скрылся за поворотом. Вот и побегай за таким.

Еще не надоело? Рассчитывая спрятаться в так удачно не взятом им Багдаде (ну, совсем голову потерял!), шах двинул в Хамадан. Мои просто висели у него на пятках. В Хамадане очередная порция защитников прогнившего режима пыталась вступиться за бродячего царя. Оставшихся в живых вылавливали, пробовали уточнить его дальнейший маршрут, и – только чудом не взяли Мухаммада. Никому в голову не пришло, что этот облезлый ишак верхом на верблюде и есть цель похода. Исчез, растворился царь-одиночка. Как его теперь опознаешь? Каждого нищего на базарах трясти? Потеряли.

Уже добрался до Мазандерана, когда был вновь обнаружен разведкой. Осторожно выслежен и аккуратно окружен на самом берегу Каспийского моря. Когда увидел на горизонте передовой отряд, залез в старую рыбачью лодку и отчалил. Залпы из луков ничего не дали, шаху везло, как покойнику. Отследили, как причалил к острову Абускун, неподалеку от устья Гуркана, чуть западнее Астробада. Сидели и ждали, пока приплыл рыбак и сказал, что нашел на острове иссохший от голода труп, который зарыл в песке у пляжа. А больше на острове никого нет и никогда не было. Скатались, отрыли. Похож. Вот и все.

…Цель выполнена, информация мне отправлена с гонцом, а руки чешутся. Не назад же возвращаться. Тохучара нет, ныть и ругаться некому. Играем в индейцев и разведчиков! Мы разведчики. Для начала: вернулись и взяли приступом Казвин. Потом поскакали вокруг, приводя к повиновению согласных и наказывая несогласных. (Пока все на пользу, разрушались центры возможной концентрации подкреплений. Правда, подкреплять было уже некого.) Затем, проскакав по степям Северо-Западной Персии, вторглись в Азербайджан. (Ну, можно, это провинция Хорезма.) Устремились к Тебризу, находящемуся в одном из оазисов центра страны. Атабек Азербайджана, Узбек, выплатил огромную дань серебром и конями, только не трогайте и не ломайте. Дань отправили мне, а также сводку о потерях в Казвине и прочих местах их развлечений. И, как нашкодившие школьники, постарались скрыться, пока учитель указкой по заднице не настучал. Пьянит их, видите ли, воздух свободы и безнаказанности, дань им просто так дают! Двинулись поближе к Каспийскому морю, на отдых и зимовку стали в Муганской степи, на берегу Аракса. Почти у его впадения в Куру. Пора отзывать. Бегом.

Понимал бы Зучи, что за город я ему под столицу вручил, он бы с него пылинки сдувал. Расположенный у впадения Амударьи в Аральское море (здесь оно пока есть!), окруженный садами и огородами, он является крупной перевалочной базой на караванных путях. Живи – не хочу, даже делать ничего особо не надо. Денежки сами в карман потекут, два-три урожая в год всех накормят. Воды навалом, город расположен по обе стороны широкой реки. Про ремесленников даже не говорю, все уже на месте. Торговля налажена. Рай, а не столица. Нам пока до нее далеко, все на своем горбу приходится завозить. А как я завезу в Каракорум море?

Нет, вообще-то Зучи понимал, что это его имущество, и хотел сохранить его в целости, но вот политической или военной изобретательности для достижения цели проявить не сумел. Сдавайтесь, ребята, я ничего ломать не буду, это все уже мое! Ну, кто так просит? Послали, конечно. А тут и инженеры подошли, этим только дай. Собрали свои игрушки: сейчас пулять начнем! А со стен смеются, не верят. Чем пулять, камней в округе нет. Песком кидайтесь. Взяли и вырубили инженеры тутовые сады в предместьях, придумали деревянные ядра.

Вот так, потихоньку, и началось. Чагатай посмеивается, у него приказ – взять город, а Зучи ничего предложить не может. Ну, думай пока. Пехота десять дней засыпала крепостной ров, затем, под руководством инженеров, начала рыть подкопы под стену. Зучи продолжал думать. Пехота уже в город ворвалась, уличные бои идут, ремесленников и торговцев режут, а идеи все нет. Баррикады появились, дома, переделанные в укрепленные пункты, Сталинград намечается. По нескольку раз кварталы из рук в руки переходят. Октай отдал приказ, стали горшками с нефтью выжигать из домов обороняющихся, полностью захватили один берег. Первая атака через мост была неудачной, около трех тысяч пехоты полегло. Разозлились, решили на горожанах отыграться. А Чагатай – что: у него приказ, и про пехоту – приказ. Новую атаку готовит, в лоб, защитники тоже гибнут. Ремесленники, торговцы, не только канглы, которых они поддерживают.

И тут Зучи придумал! «Сволочь ты, Чагатай, я тебе лицо разобью, это ты все специально подстроил, я давно знал! Ты всегда говорил, что я дурак!» Что там ответил Чагатай, неясно, но тон, я думаю, был выбран правильный. За грудки схватились. С трудом Октай смог их помирить, молодец, нашел какие-то слова. Вместе надо думать, вслух, тогда и решения будут общие: умные и правильные. И тут же мне жалобы друг на друга накатали. Пожурил, пригрозил своим гневом, подтвердил полномочия Октая. Все это заняло больше четырех месяцев. Караул устал. Кончайте свою бодягу.

С большими потерями в пехотных дивизиях форсировали мост, и бои разгорелись с новой силой. Выжигание укрепрайона продолжалось семь дней, пехота совсем озверела, хорошо, что ее почти не осталось. Последние три незахваченных квартала решили сдаться на милость Зучи: «Владей нами и правь! Яви свое милосердие!» Это после таких убытков? Зучи? Послал он их, безжалостных убийц, в жесткой форме, далеко и надолго, явил свой гнев бывшего собственника, несчастного погорельца. Оставшихся в живых горожан, безжалостных к горю Зучи, вывели в поле. Зучи отсортировал молодых женщин и детей – себе, в личное рабство, раз уж он здесь остается, для поправки материального положения и чтобы скрасить горечь потерь. Ремесленников в Монголию. Остальных приказал остаткам пехоты пустить под нож. Та, с удовольствием, поглядывая на будущего Великого Хана, все это исполнила.

Теркен-хатун вместе с женами и детьми Мухаммада успела покинуть Гургани еще до начала осады и скрыться в Мазандаране, в крепости Илал. Пары тысяч недобитой горожанами пехоты как раз хватило, чтобы решить эту задачу. В пылу борьбы во время захвата ими были вырезаны все дети Мухаммада, содержавшиеся отдельно. Октай, может быть, чуть-чуть подчистил, но в основном, можно сказать, что набранные Чжирхо бандиты сложили головы в бою. Четыре дивизии уродов – йок. Других потерь, кроме трех сотен монголов из их командования, погибших при осаде и штурме, считай, нет. Осталось женщин и детей от Зучи освободить, и со второй задачей – взятием столицы Хорезма – покончено.

…Почему бы в этом мире Джелал-ад-дину не быть трусливой размазней? Или хорошим, добропорядочным семьянином, чтобы от жен – никуда и всегда с ними советовался? На работу – домой! На работу – с песней, после хорошего завтрака, домой – с цветами, теще пасть заткнуть. Я бы от такого Джелала не отказался. А то – местная история как по писаному повторяется, и все, чего мне не хватает, это хорошего учебника или исторической энциклопедии. Насколько я помню, в нашем мире Джелал поднял знамя борьбы, выпавшее из прокаженных лапок земного Мухаммада. Здешнему Мухаммаду повезло – умер от голода, но Джелал оказался пошустрее своего исторического прототипа. Объявил, что, умирая, отец при свидетелях передал ему корону и назначил своим преемником. Заявление сделал чуть ли не быстрее, чем я о смерти хорезмшаха узнал. Так что, пока сыновья демонстрировали мне под Гургани, чего от них ожидать, когда я скопычусь, прожженный политикан Джелал призвал под свое фальшивое знамя всех борцов за свободу и независимость. Собирает войска, рассылает по городам и провинциям воззвания. Интересно, если я ничего делать не буду, мы все равно победим? Против истории ведь не попрешь? И до тысяча двести двадцать седьмого года по местному летоисчислению могу вешаться, топиться, в одиночку города штурмовать. Хрен мне чего сделается. Так?