Счастливчик - Николас Спаркс

Вечерело, и Тибо знал, что приближается время идти домой. Нана говорила по телефону. Элизабет отправилась в дом, чтобы уложить Бена, а Тибо сидел на веранде, ощущая усталость в плечах. Он мало спал со времен конфликта с Клейтоном. Той ночью, не зная, как отреагирует Клейтон, он отправился к себе домой и изобразил, как будто собирается провести вечер как обычно. Вместо этого, выключив свет, он вылез из окна спальни и побежал в лес вместе с Зевсом. Несмотря на дождь, он почти всю ночь провел на улице, высматривая Клейтона. Следующей ночью он следил за домом Элизабет. В третью ночь он метался между своим домом и ее. Бесконечный дождь совсем не беспокоил ни его, ни Зевса: он соорудил пару замаскированных навесов, так что они оба оставались сухими. Сложнее всего ему было работать, после того как поспать удавалось лишь пару часов перед рассветом. С тех пор он стал дежурить через ночь, но ему все равно не хватало времени для сна.

И все же останавливаться он не собирался. Клейтон непредсказуем, поэтому Тибо искал признаки его присутствия, когда был на работе или на посылках в городе. Вечером он ходил домой разными маршрутами, на бегу продираясь через лес, а потом наблюдая за дорогой, чтобы удостовериться: Клейтон не идет по следу. Он не боялся этого человека, но и не был глуп. Клейтон не только принадлежал к первой семье округа Хэмптон, но и работал в полиции, и Тибо скорее беспокоило последнее. Насколько сложно ему будет подбросить что-то — наркотики, украденные вещи либо пистолет, использованный при совершении преступления, — в дом Тибо? Или заявить, что они принадлежали Тибо, и устроить так, чтобы обнаружились доказательства? Не сложно. Тибо был уверен, что всякий присяжный в округе охотнее поверил бы свидетельству полицейского, чем показаниям незнакомца даже при самых неубедительных доказательствах, предоставленных первым, или достоверном алиби последнего. Добавьте к этому толстый кошелек и влияние Клейтонов — и с легкостью найдете целую ватагу свидетелей, готовых подтвердить причастность Тибо к любому числу преступлений.

Самое страшное, что он подозревал, на что способен Клейтон, именно поэтому он и отправился к нему и рассказал о карте памяти и видеокассете. Хотя ни того ни другого у него не было (карту он поломал и выбросил, как только завладел фотоаппаратом, а видеомагнитофон с датчиком движения был всего лишь плодом его воображения), блеф казался единственным вариантом, который мог дать ему достаточно времени, чтобы определиться с дальнейшими действиями. Клейтон со своим враждебным настроем был опасен и непредсказуем. Если он решился вломиться в дом Тибо, если он управлял личной жизнью Элизабет, этот человек, вероятно, мог сделать все необходимое, чтобы избавиться от Тибо.

Другие угрозы, касавшиеся газеты и шерифа, а также намек на общение с дедом помогли усилить эффект блефа. Он знал, что Клейтон искал карту памяти, потому что верил, будто Тибо может использовать ее против него. Он боялся этого либо из-за своей работы, либо из-за своей семьи, а пары часов изучения родословной в библиотеке воскресным днем оказалось достаточно, чтобы Тибо убедился: вероятно, и то и другое имело значение.

Но проблема с блефом состоит в том, что он работает, пока в него верят. Сколько времени пройдет, прежде чем Клейтон обо всем догадается? Еще пара недель? Месяц? Чуть больше? И что сделает Клейтон? Кто знает? Сейчас Клейтон думает, что преимущество за Тибо, а Тибо не сомневался, что это разъярит Клейтона еще больше. Со временем Клейтону станет все труднее сдерживаться, и он сорвет злость либо на Тибо, либо на Элизабет, либо на Бене. Когда Тибо не сможет показать карту памяти впоследствии, Клейтон будет волен поступать как захочет.

Тибо все еще не знал, что со всем этим делать. Он и представить не мог, как оставить Элизабет… или Бена, или Нану, если уж на то пошло. Чем дольше он жил в Хэмптоне, тем больше ощущал, что здесь его дом, а это означало, что ему не только следует приглядывать за Клейтоном, но и стараться избегать встреч с ним при каждой возможности. Он, видимо, надеялся, что со временем Клейтон просто смирится с произошедшим и оставит все как есть. Маловероятно, решил он, но пока на большее рассчитывать не приходилось.

— Ты опять какой-то рассеянный, — заметила Элизабет, открыв затянутую сеткой дверь позади него.

Тибо покачал головой:

— Я просто устал после трудовой недели. Я думал, тяжело в жару, но тогда я по крайней мере мог от нее спрятаться. А вот от дождя не убежишь.

Она присела подле него на качели.

— Тебе не нравится мокнуть?

— Просто сказал бы, что это отнюдь не праздник души.

— Мне жаль.

— Ничего страшного. Я не жалуюсь. По большей части меня это не заботит, и лучше уж я попаду под дождь, чем Нана. А ведь завтра пятница, верно?

Она улыбнулась:

— Сегодня я отвезу тебя домой. На этот раз никаких возражений.

— Ладно, — уступил он.

Элизабет бросила взгляд в окно, прежде чем вновь обратилась к Тибо:

— Ты ведь не врал, когда говорил, что умеешь играть на пианино?

— Я и правда умею.

— Когда ты играл в последний раз? Он пожал плечами, подумав об этом:

— Два или три года назад.

— В Ираке? Он кивнул.

— Один из моих командиров праздновал день рождения. Он любил Уилли Смита — одного из великих джаз-пианистов тысяча девятьсот сороковых — пятидесятых годов. Когда выяснилось, что я умею играть, меня ангажировали для выступления.

— В Ираке, — повторила она, не скрывая удивления.

— Даже морским пехотинцам надо отвлекаться.

Она заправила прядь волос за ухо.

— Я так понимаю, ты и по нотам играть умеешь?

— Разумеется, — ответил он. — А что? Ты хочешь, чтобы я научил Бена?

Казалось, она его не слышит.

— Как насчет церкви? Ты когда-нибудь туда ходишь?

Впервые за время их разговора он посмотрел на нее:

— У меня такое чувство, что за этим разговором стоит нечто большее, чем просто желание узнать друг о друге больше.

— Когда была в доме, я услышала, как Нана говорит по телефону. Ты ведь знаешь, как сильно Нана любит хор? И что совсем недавно она снова начала солировать?

Он задумался над ответом, догадываясь, к чему это может привести, и даже не потрудился скрыть свои мысли.

— Да.

— В воскресенье она будет петь еще более длинное соло. Она от этого в таком восторге.

— А ты?

— Пожалуй, тоже. — Она вздохнула, на ее лице отразилась боль. — Выяснилось, что вчера Абигайль упала и сломала запястье. Вот о чем Нана говорила по телефону.

— Кто такая Абигайль?

— Пианистка из церкви. Она аккомпанирует хору каждое воскресенье. — Элизабет принялась раскачивать качели, вглядываясь в дождь. — Как бы там ни было, Нана сказала, что найдет ей замену. На самом деле даже пообещала.