Безумная одержимость - Даниэль Лори
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я остался стоять.
— Не знаю, как сделать это для тебя короче и слаще — Джианны для тебя больше не существует.
— Ты говоришь так, словно имеешь на нее право, Аллистер. Не забывай, что именно я привел ее на эту проклятую планету.
— Ты? Судя по тому, что я слышал, кто-то другой трахал твою жену сильнее, чем ты.
Краснота окрасила его лицо.
— Ты не хочешь делать из меня врага.
— Боюсь, что для этого может быть слишком поздно.
Наши взгляды впились друг в друга.
— Ты хочешь мою дочь? Хорошо, можешь забрать ее. Только не приходи ко мне плакаться, когда увидишь, что она трахается с твоим ремонтником. Боюсь, в этом отношении она похожа на свою мать.
Мужчина был так чертовски зол, что от него воняло. Но было что-то еще — чувство вины. Босс старел, и его совесть наполнялась. Он был слишком измучен, чтобы знать, как извиниться, и вместо этого душил свою дочь.
— Я рискну.
Когда я проходил мимо его младшего босса, одинокий хлопок рикошетом отскочил от стен, когда я вытащил свой 45-й и выстрелил ему в руку. Он зашипел от боли и соскользнул вниз по стене.
Саул сжал челюсти, но только приподнял бровь.
— Это за то, что ты прикоснулся к ней. — я убрал пистолет и открыл дверь. — Каждый раз, когда ты прикасаешься к чему-то, что принадлежит мне, я буду портить что-то твое.
Глава 24
Джианна
Хлопок, рассекший воздух, послал осколок льда в мое сердце.
Как только Кристиан вошел в гостиную, где я расхаживала, облегчение проникло под мою кожу и перехватило дыхание.
Мой пульс участился.
Глаза горели.
Гнев, облегчение, страх перед этим извращенным воссоединением семьи — все это взорвалось. Я шагнула к нему и толкнула. Он не сдвинулся ни на сантиметр, и это только разозлило меня еще больше. По моей щеке скатилась слеза.
— Ты работал с моим папой! — обвинила я.
— Я никогда не работал с твоим отцом.
Горький звук вырвался у меня, давая понять, что я ему не верю.
Его челюсть дёргалась.
— Я имел дело только с Антонио. Как ты знаешь, они в одном кругу.
В его словах было слишком много смысла. Я поспешила с выводами, потому что всегда предполагала худшее в мужчинах. Но дело было не только в этом. Мне хотелось верить в самое худшее. Потому что он заставлял меня чувствовать, что я теряю контроль, будто спасательный плот выскальзывает из моих пальцев каждый раз, когда он прикасается ко мне.
Я ненавидела эти чувства.
Благодарность. Неопределенность. Облегчение.
Потому что в конце концов я утону в них.
И он собирался мне это позволить.
Гнев вернулся в полную силу, обжигая мои вены и глаза.
— Лжец! — воскликнула я и снова толкнула его.
Я хотела причинить ему боль. Хотела, чтобы он почувствовал то же, что и я, когда тот выстрел рассек воздух.
Я била его в грудь, пока он не притянул меня к себе, сковав мои запястья одной рукой за спиной. Я боролась, но от тепла его тела, согревающего мое, усталость внезапно сковала мои мышцы.
— Дыши, — потребовал он.
Я глубоко вдохнула.
— Выпусти это.
Я прислонилась к нему, глубоко дыша, беззвучные слезы текли по моим щекам. Я хотела возненавидеть себя за то, что снова плачу перед этим мужчиной, но не могла сосредоточиться ни на чем, кроме того, как хорошо, как правильно ощущается быть прижатой к нему.
— Я слышала выстрел, — сказала я с явным облегчением в голосе.
Три простых слова вырезали мое сердце и показали ему.
Это кровоточило, капая на пол у его ног.
Он подтолкнул меня в подбородок, притягивая мой взгляд к себе. Его лицо было близко, размытое моими влажными глазами.
— Я думал, ты ненавидишь меня, malyshka. (прим.пер: Малышка)
— Я ненавижу.
Я дышала ему в губы. Но это было слишком грубо, слишком отчаянно, чтобы прозвучать убедительно.
Как раз в тот момент, когда я думала, что он полностью прижмется своими губами к моим, он отступил. Я тревожно вдохнула, чувствуя его потерю как холодный сквозняк под кожей.
Его голос звучал отстраненно.
— Нам пора уходить.
— Подожди, — сказала я. — Рецептурные тетрадки моей мамы. Мне нужны они.
— Сделай это быстро. Не думаю, что кто-нибудь пригласит нас остаться на кофе, — сухо сказал он.
Мне было любопытно, что произошло в кабинете моего папы после того, как я ушла, особенно в связи с тем выстрелом, но в данный момент я не могла найти в себе сил расспрашивать его.
Гуччо вскочил на ноги, когда мы застали его за поеданием бутерброда за островком. Широко раскрыв глаза, он наблюдал, как я обыскиваю шкафы над микроволновкой, где мама хранила свои тетрадки. Я достаточно хорошо знала своего папу, чтобы понять, что он не избавился от ее вещей. Он любил ее тревожно и угнетающе.
Вернувшись с пустыми руками, я повернулась к своему кузену, которому было всего семь, когда я видела его в последний раз.
— Рецептурные тетрадки моей мамы? Где они?
Он нахмурился.
— Он будет недоволен, если ты возьмешь...
— Где. Они? — в голосе Кристиана слышалось нетерпение.
Гуччо сглотнул, потом выдохнул.
— В гостевой комнате, наверху.
Затем он откинулся на спинку стула, побежденный.
Спустя десять минут мы уже несли пыльные коробки с рецептурными тетрадками к машине, стоявшей у тротуара. Я смотрела в окно по пути к взлетной полосе, момент в гостиной растянулся между нами, как клей; грязный, и который трудно удалить.
Очевидно, после столь долгого периода безбрачия я не могла понять, как сбалансировать действие и чувства. Это была обычная сексуальная привязанность, как мне показалось, что-то вроде стокгольмского синдрома. Было только одно реальное решение этой проблемы: мне нужно перестать спать с ним.
Все. Просто. Проблема решена.
Но следовало бы знать, что в Кристиане Аллистере нет ничего простого.
Мы не собирались лететь домой так скоро, но после того, как мой кавалер случайно признался, что пристрелил одного из моих родственников, я решила, что будет лучше, если мы пропустим прием.
Я чувствовала себя так, словно с моих плеч свалился тяжелый груз от того, что я
