Безумная одержимость - Даниэль Лори

Я был знаком с ним только через Антонио. И согласился работать с Антонио — Итальянцем, не меньше, — только потому, что был одержим его женой.

Я остался стоять.

— Не знаю, как сделать это для тебя короче и слаще — Джианны для тебя больше не существует.

— Ты говоришь так, словно имеешь на нее право, Аллистер. Не забывай, что именно я привел ее на эту проклятую планету.

— Ты? Судя по тому, что я слышал, кто-то другой трахал твою жену сильнее, чем ты.

Краснота окрасила его лицо.

— Ты не хочешь делать из меня врага.

— Боюсь, что для этого может быть слишком поздно.

Наши взгляды впились друг в друга.

— Ты хочешь мою дочь? Хорошо, можешь забрать ее. Только не приходи ко мне плакаться, когда увидишь, что она трахается с твоим ремонтником. Боюсь, в этом отношении она похожа на свою мать.

Мужчина был так чертовски зол, что от него воняло. Но было что-то еще — чувство вины. Босс старел, и его совесть наполнялась. Он был слишком измучен, чтобы знать, как извиниться, и вместо этого душил свою дочь.

— Я рискну.

Когда я проходил мимо его младшего босса, одинокий хлопок рикошетом отскочил от стен, когда я вытащил свой 45-й и выстрелил ему в руку. Он зашипел от боли и соскользнул вниз по стене.

Саул сжал челюсти, но только приподнял бровь.

— Это за то, что ты прикоснулся к ней. — я убрал пистолет и открыл дверь. — Каждый раз, когда ты прикасаешься к чему-то, что принадлежит мне, я буду портить что-то твое.

Глава 24

Джианна

Хлопок, рассекший воздух, послал осколок льда в мое сердце.

Как только Кристиан вошел в гостиную, где я расхаживала, облегчение проникло под мою кожу и перехватило дыхание.

Мой пульс участился.

Глаза горели.

Гнев, облегчение, страх перед этим извращенным воссоединением семьи — все это взорвалось. Я шагнула к нему и толкнула. Он не сдвинулся ни на сантиметр, и это только разозлило меня еще больше. По моей щеке скатилась слеза.

— Ты работал с моим папой! — обвинила я.

— Я никогда не работал с твоим отцом.

Горький звук вырвался у меня, давая понять, что я ему не верю.

Его челюсть дёргалась.

— Я имел дело только с Антонио. Как ты знаешь, они в одном кругу.

В его словах было слишком много смысла. Я поспешила с выводами, потому что всегда предполагала худшее в мужчинах. Но дело было не только в этом. Мне хотелось верить в самое худшее. Потому что он заставлял меня чувствовать, что я теряю контроль, будто спасательный плот выскальзывает из моих пальцев каждый раз, когда он прикасается ко мне.

Я ненавидела эти чувства.

Благодарность. Неопределенность. Облегчение.

Потому что в конце концов я утону в них.

И он собирался мне это позволить.

Гнев вернулся в полную силу, обжигая мои вены и глаза.

— Лжец! — воскликнула я и снова толкнула его.

Я хотела причинить ему боль. Хотела, чтобы он почувствовал то же, что и я, когда тот выстрел рассек воздух.

Я била его в грудь, пока он не притянул меня к себе, сковав мои запястья одной рукой за спиной. Я боролась, но от тепла его тела, согревающего мое, усталость внезапно сковала мои мышцы.

— Дыши, — потребовал он.

Я глубоко вдохнула.

— Выпусти это.

Я прислонилась к нему, глубоко дыша, беззвучные слезы текли по моим щекам. Я хотела возненавидеть себя за то, что снова плачу перед этим мужчиной, но не могла сосредоточиться ни на чем, кроме того, как хорошо, как правильно ощущается быть прижатой к нему.

— Я слышала выстрел, — сказала я с явным облегчением в голосе.

Три простых слова вырезали мое сердце и показали ему.

Это кровоточило, капая на пол у его ног.

Он подтолкнул меня в подбородок, притягивая мой взгляд к себе. Его лицо было близко, размытое моими влажными глазами.

— Я думал, ты ненавидишь меня, malyshka. (прим.пер: Малышка)

— Я ненавижу.

Я дышала ему в губы. Но это было слишком грубо, слишком отчаянно, чтобы прозвучать убедительно.

Как раз в тот момент, когда я думала, что он полностью прижмется своими губами к моим, он отступил. Я тревожно вдохнула, чувствуя его потерю как холодный сквозняк под кожей.

Его голос звучал отстраненно.

— Нам пора уходить.

— Подожди, — сказала я. — Рецептурные тетрадки моей мамы. Мне нужны они.

— Сделай это быстро. Не думаю, что кто-нибудь пригласит нас остаться на кофе, — сухо сказал он.

Мне было любопытно, что произошло в кабинете моего папы после того, как я ушла, особенно в связи с тем выстрелом, но в данный момент я не могла найти в себе сил расспрашивать его.

Гуччо вскочил на ноги, когда мы застали его за поеданием бутерброда за островком. Широко раскрыв глаза, он наблюдал, как я обыскиваю шкафы над микроволновкой, где мама хранила свои тетрадки. Я достаточно хорошо знала своего папу, чтобы понять, что он не избавился от ее вещей. Он любил ее тревожно и угнетающе.

Вернувшись с пустыми руками, я повернулась к своему кузену, которому было всего семь, когда я видела его в последний раз.

— Рецептурные тетрадки моей мамы? Где они?

Он нахмурился.

— Он будет недоволен, если ты возьмешь...

— Где. Они? — в голосе Кристиана слышалось нетерпение.

Гуччо сглотнул, потом выдохнул.

— В гостевой комнате, наверху.

Затем он откинулся на спинку стула, побежденный.

Спустя десять минут мы уже несли пыльные коробки с рецептурными тетрадками к машине, стоявшей у тротуара. Я смотрела в окно по пути к взлетной полосе, момент в гостиной растянулся между нами, как клей; грязный, и который трудно удалить.

Очевидно, после столь долгого периода безбрачия я не могла понять, как сбалансировать действие и чувства. Это была обычная сексуальная привязанность, как мне показалось, что-то вроде стокгольмского синдрома. Было только одно реальное решение этой проблемы: мне нужно перестать спать с ним.

Все. Просто. Проблема решена.

Но следовало бы знать, что в Кристиане Аллистере нет ничего простого.

Мы не собирались лететь домой так скоро, но после того, как мой кавалер случайно признался, что пристрелил одного из моих родственников, я решила, что будет лучше, если мы пропустим прием.

Я чувствовала себя так, словно с моих плеч свалился тяжелый груз от того, что я