Священный любовник - Дж. Уорд

Рив намыливал себя дольше, чем было необходимо. Дело в том, что он не мог отправиться в кровать хоть с единой крупицей грязи на себе, и, более того, ему нужен был предлог, чтобы остаться в душе. В это раз он достаточно согрелся, и на выходе из душа шок ему обеспечен.

Десять минут спустя он лежал на своей кровати королевских размеров, обнаженный под покрывалами, натянув норковое одеяло до подбородка, как ребенок. Когда внутренний холод после сушки полотенцем отступил, Рив закрыл глаза и мысленно выключил свет.

Его клуб по другую сторону стен, покрытых сталью, к этому моменту уже опустел. Девочки разбежались по домам, так как большая часть из них растила детей. Его бармены и бухгалтера, наскоро перекусив, где-нибудь расслаблялись. Подпольный персонал пересматривал Стар Трек. А команда уборщиков из двадцати человек уже закончила драить полы, столики, ванные комнаты и диваны, и, сменив свою униформу, разъехались по другим местам работы.

Риву нравилась мысль, что он один в клубе. Такое случалось не часто.

Когда зазвонил его телефон, Рив выругался при мысли, что, несмотря на его относительное одиночество в данный момент, всегда находились донимающие его особи.

Он вытащил руку из-под покрывала, чтобы ответить.

— Хекс, если ты звонишь ради очередного спора, то предлагаю обсудить все завтра…

— Это не Хекс, симпат. — Голос Зейдиста был напряжен, как стиснутый кулак. — И я звоню насчет твоей сестры.

Рив резко сел, не обратив внимания на соскользнувшее с его тела одеяло.

— Что?

Закончив разговор с Зейдистом, он снова откинулся на спину, чувствуя себя так, словно у него случился сердечный приступ, а потом выяснилось, что дело в простом несварении: облегчение с тошнотой.

С Бэллой все в порядке. Пока. Брат позвонил потому, что придерживался условий заключенной ими сделки. Рив пообещал не вмешиваться, но хотел быть в курсе состояния Бэллы.

Черт, эти трудности с беременностью просто ужасны.

Рив снова натянул одеяло до подбородка. Нужно было позвонить матери, сообщить ей последние новости, но он сделает это позднее. Она готовилась ко сну, и не было причин для ее беспокойства.

Боже, Бэлла…. Его любимая Бэлла, больше не его маленькая сестренка, сейчас она шеллан Брата.

У них всегда были тесные и запутанные отношения. Отчасти это объяснялось их характерами, но также потому, что она не знала его настоящей сущности. Понятия не имела о прошлом своей матери или том, что убило ее отца.

Или кто, точнее сказать.

Рив убил, чтобы защитить свою сестру, и без колебаний сделал бы это снова. Насколько он помнил, Бэлла была единственно невинным, чистым в его жизни. Он хотел оберегать ее вечно. Но у жизни были другие планы.

Избегая мыслей о ее похищении лессерами, в котором он и по сей день винил себя, Рив воскресил в памяти одно из наиболее ярких воспоминаний о ней. Это произошло спустя год после того, как он позаботился о домашней «проблеме» и закопал отца. Бэлле было семь лет.

Рив вошел в кухню и обнаружил ее с чашкой хлопьев «Фростед Флэйкс» за кухонным столом, ее ноги свисали с высоченного стула, на котором она сидела. На ней были розовые тапочки — она не любила их, но была вынуждена надевать, когда голубые, ее любимые, находились в стирке — и фланелевая сорочка «Ланц», на которой ряды желтых роз разделяли голубые и розовые линии.

Сидя, она представляла собой изумительную картину: в розовых тапочках, с ее длинными коричневыми волосами, разметавшимися по спине, и нахмурив брови, вылавливая ложкой последние хлопья.

— Почему ты смотришь на меня, Хвост Павлина? — пропела она, качая ногами под стулом.

Он улыбнулся. Не взирая на ирокез Рива, только Бэлла осмеливалась называть его этим дерзким прозвищем. И, по правде говоря, за это он любил ее еще больше.

— Просто так.

Какая ложь. Пока она возилась ложкой в молоке, он подумал, что это тихое, уютное мгновение стоило всей пролитой его руками крови. Несомненно.

Вздохнув, она посмотрела на коробку хлопьев на другом конце кухонного стола. Она перестала качать ногами, и тихое пиф-пиф, издаваемое тапочками, шаркающими о нижнюю перекладину табуретки, затихло.

— На что ты смотришь, Колокольчик? — Когда она не ответила, он взглянул на «Тигра Тони». Перед глазами мелькнули сцены с его отцом, и Рив мог поспорить, что Бэлла видела то же самое.

Она сказала тонким голоском:

— Я могу взять добавки, если захочу. Может быть.

В голосе звучало сомнение, будто она окунула ногу в пруд, в котором могли водиться пиявки.

— Да, Бэлла. Ты можешь съесть столько, сколько захочешь.

Бэлла не спрыгнула с табуретки. Она затаилась, как делают порой дети и животные, едва дыша, ее чувства прочесывали окружающую среду, выискивая опасность.

Рив не шевелился. Несмотря на желание подать ей эту коробку, он понимал, что именно она должна пересечь этот вишнево-красный блестящий пол в тапочках и принести «Тигра Тони» к чашке. Именно ее руки должны держать коробку, насыпая очередную порцию хлопьев в теплое молоко. Она должна будет снова поднять ложку и приступить к завтраку.

Она должна была понять, что никто в этом доме не станет критиковать ее за добавку потому, что она все еще была голодна.

Этим занимался ее отец. Как и большинство мужчин его поколения, этот кусок дерьма свято верил, что женщины глимеры должны «держать себя в форме». Как он неоднократно повторял, жир на теле женщины аристократических кровей — словно накапливающаяся пыль на бесценной статуе.

С их матерью он гнул еще более жесткую линию.

В молчании Бэлла посмотрела вниз на чашку и покрутила ложкой, создавая волны на молоке.

Она не сделает этого, подумал Рив, готовый убивать ублюдочного отца снова и снова. Бэлла по-прежнему боялась.

Но потом она положила ложку на тарелку рядом с чашкой, скользнула с табуретки и пересекла кухню в своей сорочке «Ланц». Она не взглянула на Рива. Не посмотрела и на рисованную морду Тони, подхватив коробку.

Она была в ужасе. Она была отважной. Крошечной, но энергичной.

В это мгновение зрение Рива перешло на красный цвет, но не потому, что его темная сущность собиралась показать когти. Когда Бэлла положила вторую порцию «Фростед Флэйкс», Рив должен был уже уходить. Он сказал что-то беззаботное и ничего не значащее, быстро вышел в уборную и закрылся там.

Он стер свои кровавые слезы в одиночестве.

Это мгновение в кухне с Тони и Бэллой в паре тапочек «на замену» показало Риву, что он поступил правильно: одобрение за совершенное им убийство пришло в тот момент, когда его родная, любимая, драгоценная сестренка прошла с коробкой с хлопьями через всю кухню.