Народы моря (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Вода в речушке теплая. Перехожу ее босиком. Дно илистое, мягкое. Наверное, и возле этого города море заилится и отступит на несколько километров, потому что берег не похож на тот, что будет через сколько-то там веков. Обуваюсь быстро. На правую ногу намотал портянку кривовато. Надеюсь, ходить придется недолго, иначе натру и захромаю. В гору идем медленно, плотным строем. Если впереди засада, то жертв будет много. Стоит скатить один валун — и мы недосчитаемся несколько десятков человек. Две башни возле ворот кажутся очень высокими и мрачными, хотя выложены из светлого ракушечника.

— Сюда идите, — тихим голосом зовет Тушратт.

Он стоит по нашу сторону ворот. Тут безопаснее. Когда начнется резня или если вдруг поднимется тревога, побежит в наш лагерь. В левой башне возле ворот небольшая ниша, за которой маленькая крепкая дубовая дверь, усиленная бронзовыми полосами. За ней узкий кривой проход. По нему попадаем в тоннель под крепостной стеной, который ведет от ворот вглубь города. В тоннеле у обеих стен сложены большие камни и толстые бревна. Наверное, на тот случай, если понадобится заложить ворота. Пока что это не сделали, потому что были уверены, что со стороны реки штурмовать не будем. Может быть, самые ушлые предполагали в случае падения города убежать через эти ворота, сметя на своем пути наш небольшой отряд на противоположном берегу речки. В конце тоннеля с десяток вооруженных мужчин стоят возле входа в караульное помещение. Это милавандцы, якобы сбежавшие от меня пособники Тушратта. Они, действительно, его пособники, но в другом деле.

— Оставайтесь здесь, следите, чтобы никто не убежал, — говорю я им шепотом.

— Хорошо, господин, — отвечает один из них, распространяя кисловатый запах вина и жареного лука.

Я перехожу к началу широкой улицы, идущей к центру города, по обе стороны которой большие двухэтажные дома с высокими дувалами, ограждающими дворы. Слева и справа от меня становятся в шеренгу воины. Шеренга чуть уже улицы. За ней еще девять. Остальные воины образуют два отряда, которые пойдут вдоль городских стен к другим воротам, чтобы открыть их и впустить подкрепление. Вошедшие следом за нами построятся еще в два отряда и пойдут к центру города по другим улицам.

— Вперед, — тихо командую я.

Во дворе справа начинает гавкать собака. К ней присоединяются из соседних. Гавканье сопровождает и другие наши отряды, благодаря чему можно примерно представить, кто где находится. Как ни странно, до сих пор не ударили в набат. Видимо, несмотря на то, что до захода солнца никто не был повешен, апашцы уверены, что сумеют договориться со мной или что нападу не скоро, а к тому времени подоспеет помощь от хеттов. Мы перехватили гонца, который вез письмо Уххацити в ближайший хеттский город Сахаппа, расположенный на западной границе Нижней страны, в котором правитель Арцавы просил своего сюзерена Суппилулиума, правителя хеттов, прислать войска и отогнать аххиява, осадивших Апашу в отместку за нападение по его велению на город Милаванда. Скорее всего, таких гонцов было несколько.

У хеттов, как и у египтян, страна делится на Верхнюю и Нижнюю, но не по течению реки, которые в Малой Азии коротки и не слишком многоводны, а, может быть, потому, что первая находится в горах, а вторая — в долине у большого соленого озера Татта. Соль, добываемая в этом озере, когда оно летом значительно усыхает, развозится во многие города, расположенные вдали от моря.

На всякий случай я выслал дозоры на восток, на два дня караванного пути, но пока о хеттах не было ни слуху, ни духу. Догадываюсь, что им сейчас не до помощи кому-либо, отбиться бы самим от бывших вассалов каска, которые живут на южном берегу Черного моря. Жители Апаша об этом не догадываются, спят спокойно.

Нет, проснулись. Орут возле ворот, выходящих к берегу моря. Там нес службу самый большой отряд, потому что напротив этих ворот был главный лагерь моего войска. Стражники выполняли свои обязанности, как выяснилось, добросовестно. По крайней мере, они увидели отряд моих воинов, который шел к ним уже внутри города. Насколько близко подпустили, выясним позже. Сейчас у нас у самих намечается сражение.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В центре Апаша сразу три храма. Один местному богу моря, второй — богине плодородия, а третий — главному хеттскому богу грозы Тешибу. Последний был вытесан на передней каменной стене храма: ехал на колеснице, запряженной парой волов, и держал в левой руке топор, а в правой — молнию, похожую на ветку дерева без листьев. Под изображением бога постоянно горел костер в каменной чаше, возле которого дежурил храмовый служитель. В отблесках костра бог казался окровавленным и грозным. По обе стороны от него было вытесано по двуглавому орлу. Видимо, эти орлы доживут до византийцев, а от них перелетят в Россию. С четвертой стороны площади находился дворцовый комплекс правителя, состоявший из четырех зданий и внутреннего двора. Как и храмы, выходил на площадь длинной стеной главного здания, но, в отличие от них, не имел в ней окон, только дубовую дверь высотой метра три и шириной всего один. Наверное, так было удобнее защищать вход в здание. Слева от двери к стене была прилеплено одноэтажное строение из сырцового кирпича, в котором нес тяжкую службу, громко храпя, отряд из дюжины стражников. Мы бы перебили их спящими, если бы храмовый служитель не заметил нас и не завопил. Он взвыл на одной ноте, очень высокой, на какую редко способен нормальный мужчина. Сейчас кастрировать не принято, разве что насильников перед смертью, но, как мне рассказали, у хеттских служителей культа встречаются самооскопленные. Таким кардинальным способом они избавляются от главного искушения. Или, как заднеприводным, передний им ни к чему.

Стражники мигом проснулись и похватались за оружие. Не все готовы спросонья вступить в бой. Особенно, если видишь, что врагов намного больше, что шансов победить нет. Наверное, многие стражники все еще надеются, что им снится кошмарный сон.

— Сдавайтесь, — тихо говорю я. — А если поможете войти внутрь, отпущу всех.

— Мы сдаемся, — опустив короткое копье, так же тихо произносит один из них, видимо, командир.

Остальные следуют его примеру.

— Боги покарали нас за нарушение клятвы. Пусть виновные понесут наказание, — продолжает командир стражников, то ли оправдываясь передо мной, то ли перед собой. После чего подходит к двери, стучит в нее и громко зовет: — Гаргур, открывай, соня! Важное сообщение правителю!

Проходит минуты три-четыре, после чего за дверь раздаются шаркающие шаги.

— Кому там не спится? — слышится недовольный старческий голос.

— Гаргур, впусти меня! — требует командир стражников. — Милавандцы пошли на приступ, надо доложить Уххацити!

— Сейчас открою, — произносит старик.

За дверь слышатся возня и сопение, будто кто-то перетаскивает тяжеленное бревно, после чего дверь открывается наружу. За ней стоит, держа в руке масляный светильник, тощий старик с узкой головой, покрытой растрепанными, седыми волосами. Он гол. На груди седые волосы примяты, а ребра выпирают, как у подыхающей от голода клячи.

Я забираю у старика светильник, заправленный оливковым маслом с примесью какого-то другого, из-за чего воняет исключительно погано, отдаю командиру стражников:

— Веди нас в покои Уххацити. — Заметив его колебание, нежелание становиться совсем уж откровенным предателем, напоминаю: — Свободу родственникам надо заслужить.

Старик прилипает к стене, пропуская нас. В его глазах никаких чувств, даже страха нет, сплошной пофигизм: кто-то забрал светильник, кто-то прошел мимо…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Правитель Апаша жил в другом здании, двухэтажном, расположенном через двор, вымощенный каменными плитами. Стража, если и была, благоразумно исчезла. Уххацити встретил нас на однопролетной каменной лестнице без перил, ведущей на второй этаж, где были покои его многочисленной семьи. Как мне сказали, у него почти полсотни детей от нескольких жен и наложниц. Был правитель в бронзовом шлеме и синей тунике, босой. В левой руке держал горящий факел, а в правой — меч из нержавеющего железа. Завидев меня, бросился в атаку, замахнувшись мечом широко, по-бабьи. Я хотел повесить его в назидание остальным клятвопреступникам, но раз такой отважный, пусть умрет, как мужчина. Приняв удар меча на щит, коротко уколол его саблей в толстый, выпирающий живот, обтянутый тонкой тканью. Уххацити издал звук, похожий на хрюканье, и повалился вперед, насаживаясь все дальше на лезвие сабли. Я толкнул его щитом, сбросил вниз на стоящие там сундуки. Наверное, уложил в них все самое ценное, надеясь удрать в случае захвата города.