Хемингуэй - Максим Чертанов

«Послушай. Ты очень хороший, и я никого на свете так не люблю, как тебя. В Нью-Йорке я не мог бы тебе этого сказать.

Там решили бы, что я гомосексуалист. Из-за этого разразилась гражданская война. Авраам Линкольн был гомосексуалист. Он был влюблен в генерала Гранта. Также как Джефферсон Дэвис. Линкольн освободил рабов просто на пари. Судебное дело о Дреде Скоте было подстроено Лигой сухого закона. Все это — половой вопрос. Полковника леди и Джуди О’Грэди — лесбиянки обе в душе!

Он замолчал.

— Хочешь еще?

— Валяй, — сказал я.

— Больше ничего не знаю. Остальное доскажу за обедом.

— Ах ты, чучело! — сказал я.

— Дрянь ты этакая!»

Курт Воннегут сказал по этому поводу, что «чувство братства, то есть любовь, связующая мужчин в минуту опасности или просто в условиях длительной близости друг к другу — это и есть высшая награда, уготованная многим героям Хемингуэя». Доказать, что Хемингуэй был бисексуален, никому до сих пор не удалось, но бесспорно одно: если писатель обращался неоднократно к какой-либо теме, следовательно, она его хотя бы в некоторой степени занимала. Предложим версию — не «психиатрическую», а житейскую: восемнадцатилетний мальчишка необыкновенной красоты уходит из дома в мир, где полно всяких людей; к нему проявляют интерес, в котором он не «виноват», как не «виноваты» женщина, подвергшаяся нападению, или артист, преследуемый маньяком, но он по глупости счел себя виновным: раз ко мне пристают, значит, что-то во мне неправильное…

Первого июля молодожены уехали в Памплону на фиесту, посетили также Сан-Себастьян и Валенсию, завершили каникулы в Андае и вернулись домой 3 сентября. Вскоре Полина забеременела, а ее муж начал вынашивать новый роман, «Сраженный рыцарь» (A New Slain Knight); Перкинсу он сообщил, что это будет нечто вроде современного «Тома Джонса»[28], что он экспериментирует, пытаясь писать в третьем лице. Замысел, над которым он работал до января 1928 года, не был реализован. Два фрагмента из него, «Путешествие поездом» и «Проводник», по воле наследников опубликованы в 1987-м в «Полном собрании рассказов»: подросток Джимми с отцом уезжает из Мичигана, сталкивается в поезде с беглым революционером, грабителем банков, но не выдает его охране.

Четырнадцатого октября у Скрибнера вышли «Мужчины без женщин», тиражом 7650 экземпляров, с посвящением Эвану Шипмену. У публики книга имела успех, за три месяца продали два тиража, всего 15 тысяч экземпляров. Но рецензенты встретили ее сухо, упрекали в вульгарности и «чернухе». Вирджиния Вулф назвала рассказы «искренними» и «мастеровитыми», но отметила, что они «слишком искусственно собраны вместе, сухи и бесплодны» и что автор воспевает «самодовольную мужественность». (Трудно понять, где в сборнике можно углядеть самодовольную мужественность — разве что в названии.) Критик Уилсон Додд заявил, что персонажи Хемингуэя — «очень вульгарные люди: тореадоры, хулиганы, бандиты, профессиональные солдаты, проститутки, алкоголики и наркоманы», Джозеф Крутч сказал, что предмет хемингуэевской прозы низведен до «мерзких ничтожных происшествий». На защиту встал Уилсон: да, Хемингуэй изобразил мир темноты и страдания, но в его историях «всегда есть место смелости, жалости, благородству». Критики попросту проигнорировали такие тонкие и нежные рассказы, как «Канарейка» и «Белые слоны», и вообще автор — «не моралист, конструирующий мелодрамы, а художник, изображающий сложность жизни».

Фицджеральд поздравлял с успехом: «Книга прекрасна. <…> Несмотря на географические и эмоциональные различия, это целостная вещь, как сборники Конрада. Зельда прочла с восхищением, ей понравилось больше, чем всё, что ты писал. Ее любимое — „Белые слоны“, мое было „Убийцы“, а теперь — „На сон грядущий“. „Индейцы“ — единственное, что оставило меня холодным, и я рад, что ты не стал включать „Мичиган“. (Перкинс до выхода сборника советовался с Фицджеральдом о публикации „У нас в Мичигане“, тот ответил, что, если вещь „смягчить“, она будет пригодна для печатания, но Хемингуэй „смягчать“ отказался. — М. Ч.) Мне нравится твое название — все эти грустные мужчины без женщин, — и я чувствую, что мое влияние начинает сказываться. Мануэль Гарсия — это вылитый Гэтсби». Далее Фицджеральд советовал другу отправлять рассказы в «Пост» и хвалился, что ему там платят за рассказ 3500 долларов. Касательно своего влияния Фицджеральд иронизировал — но Хемингуэй не всегда понимал иронию, обращенную в его адрес, и мог оскорбиться. Он написал злой фрагмент (оставшийся в черновиках) о том, как Фицджеральд «держал трех негров в ливреях и с опахалами, которые день и ночь отвечали за него на письма читателей, а потом белый надзиратель отбирал из писем лучшие и зачитывал их Фицджеральду».

Хедли вернулась в Париж, встретились, она сообщила, что нашла другого мужчину. Неизвестно, как отреагировал бывший муж, но скандала не было. В ноябре Эрнест и Полина съездили в Берлин на велогонки, потом в Гстаад с Бамби и Вирджинией Пфейфер. По свидетельству Вирджинии, Эрнест был все время не в духе, простудившись, заявил, что у него пневмония и скоро он умрет: мелкие неприятности переживал, как его мать, все преувеличивая. Но он таки притягивал неприятности: однажды встал ночью посадить Бамби на горшок — ребенок нечаянно ткнул его пальцем в здоровый глаз, повредив зрачок. Смертельно боялся слепоты, впал в депрессию, вдобавок заболел зуб — смерть уже стояла на пороге.

Фицджеральд Хемингуэю в начале декабря 1927 года: «Пожалуйста, напиши мне подробно о твоих приключениях — я слышал, что тебя видели проезжавшим через Португалию на подержанном авто и собирающим материал об игроках в шары (старинная французская игра. — М. Ч.), что ты был рекламным агентом Линдберга (знаменитого авиатора. — М. Ч.), что ты закончил роман в сто тысяч слов, полностью состоящий из слова „яйца“ в разных сочетаниях; что ты принял испанское гражданство, одеваешься в кожаный костюм на молниях, и что ты ведешь незаконную торговлю настоем шпанской мушки (считалось, что это афродизиак. — М. Ч.) от Сан-Себастьяна до Биаррица, где твои агенты разбрызгивают его на пол в казино. Надеюсь, что меня дезинформировали, но — увы! — это слишком похоже на правду…» Хемингуэй ответил в том же залихватском тоне: «Рад слышать тебя, старый педик», сообщал, что «завязал с писательством и шпанской мушкой ради сводничества», что Бамби «по договору с Херстом пишет сериал о лесбиянках, раненных на войне» и что сам он не носит кожаной одежды, а также «не употребляет туалетной бумаги, точек с запятой и крема для обуви», дабы люди не решили, что «старый Хем заделался педиком». К сожалению, этот тон теперь будет преобладать в их переписке. Но иногда они все же будут говорить друг другу человеческие слова.