Последний мужчина - Михаил Сергеев

— Не ту выдержку цитируете. Лучше про Латынину, оповестившую мир, что для неё свобода дороже социальной справедливости.

— Снова кусаться? Помню, помню твой каверзный вопрос: «На сколько человеческих жизней дороже? На десять? Тысячу? Или на сто тысяч? Где вы остановитесь и скажете: хватит, слишком дорого!

— Вижу, свою-то память лелеете. Отчего?

— Смотря о ком, родные же, — и, видя презрительный взгляд Сергея, добавил: — Это не тянет на вопрос. Значит, вызов? Думаешь, всё-таки в безопасности? И впрямь рассчитывал тронуть меня без последствий? Так знай, набалдашник главного кресла в мире заметить невозможно! Все смотрят на само кресло! Не по зубам. Никому из людей! В нём, а вовсе не в пуговице сила моя! А теперь до встречи…

С этими словами гость, к изумлению хозяина квартиры, стал на глазах уменьшаться в размерах и терять очертания, рассыпаясь в странную красно-синюю пыль. Через пару секунд на полу у кресла оставалась лишь ящерица. Стряхнув осыпавшиеся останки, она подняла голову, зашипела и тут же исчезла в топке камина.

— Ты совсем с ума сошёл? Весь дом спит, три часа ночи… — услышал Сергей и с трудом открыл глаза. Незнакомая женщина трясла его за плечо.

— Вы кто? — прошептал он.

Та усмехнулась:

— Вот уж точно: «и сразу поняли мы оба, что до утра, а не до гроба».

Выйдя к завтраку, он застал жену, вытирающую тряпкой пол у камина.

— Просыпал, что ли, краску? И откуда взял? Тащишь в дом что ни попадя, только сейчас увидела, — тихо произнесла она, укоризненно глянув на него.

Маховик угроз начинал набирать обороты.

Отец Тихон, настоятель Сретенского монастыря, шевелил губами, держа в руках три белых листка:

«Маленькие чёрные точки втягивались в странную башню. Сергей приблизился к ней и, к удивлению, обнаружил, что от слов над массивными воротами исходит пульсирующий свет».

— Это всё написано вами? — священник поднял глаза на молчаливого прихожанина. Тот согласно кивнул. Настоятель снова углубился в чтение:

«Копошащиеся точки оказались человечками в серых накидках, которые волнами подкатывались к входу, исчезая внутри. Будто кто-то невидимый группу за группой пропускал их, не давая возникнуть толчее. «Забавно», — подумал Сергей и пригляделся к горящим словам: «Свобода, равенство или смерть». Чуть ниже и мельче было написано: «Нет лучше школы в преисподней. Нет дела более важного, чем наше. Нет равных учителям её».

Ещё более удивившись, мужчина с любопытством посмотрел вверх. Гигантский полукруг башни, словно гнездо доисторической, чудовищных размеров птицы, прилепленный к выступающей скале, был испещрён горизонтальными лентами, похожими на стекло. «Окна!» — мелькнуло в голове. Через секунду, подчиняясь спонтанному желанию, его тело приблизилось и коснулось одной из лент. «Стекло» оказалось струями тёплого воздуха. Как в пустыне горячий поток рождает миражи, так и здесь его движение искажало видимое. Лёгкой своею упругостью ленты создавали такое же лёгкое, но вполне преодолимое препятствие, назначение которого Сергей не понимал. Он медленно опустился по ту сторону «окна» и, скользнув взглядом по чаше амфитеатра внизу, замер. В глубине за огромной кафедрой, несоразмерной обычной, стоял маленький человечек. Вполне возможно, именно «несоразмерность», сразу бросившись в глаза, делала того маленьким. Но не это заставило гостя замереть. Удивление было столь велико, что он тут же забыл о наполненном зале, куда было приковано внимание секундой раньше. Человечек, то и дело поправляя очки, что-то говорил, задавая ученикам вопросы. Сергей поначалу даже не слышал их, ведь поразило совершенно другое — стёкла! Именно стёкла очков «учителя» нельзя было спутать ни с одними в мире. Одно из них было синим, другое красным.

«Вчера мы закончили изучение предметов старорежимного искусства последних веков, собранных здесь. — Слова наконец долетели и до него. — Сегодня, приступая к анализу более современных форм, а к сим отношу фильмы, сонм литературы «наших» издателей, я обращу внимание на пару пьес, поставленных буквально недавно, — результат блестящей работы Роана», — говоривший указал куда-то в сторону Сергея.

Зал, странно щёлкнув головами, повернулся туда же.

— Прежде чем мы рассмотрим, вкупе с перечисленным, образчики творчества ряда авторов социальных сетей, — продолжал оратор, — значимых блогеров и подобных утопленников, ответьте мне на вопрос: знаете ли вы, за что продали души свои издатели, прокатчики, постановщики и заказчики… А также прочие галстуки-бабочки? Чем оплачены виллы и яхты, белоснежные с виду, — неизменный приют наш? Что отдали мы за право быть в трапезной, поправляя булавки именные? И что капает с пальцев у них?

— Знаем! — хором взревела толпа.

— Хм, верю, — довольно отмахнулся красностёклый.

— А вот как отличить наших-то? — Он вопросительно вскинул руку. — Как находите их, достойные?

— По особнякам! По соседям! — раздались голоса.

— Я их ловлю в первом классе! — выкрикнул кто-то.

— А мы по заказам в ресторанах! — подхватила целая группа.

— Не то. Не то. Всё последствия! — оратор недовольно поморщился. — Большого ума не надо. Я не слышу тех, кто столкнул их. Кто уловил в первую, мелкоячеистую сеть! Очень мелкую! Мелочную!

— Мы только первый курс, учитель, — послышались унылые выкрики. — Нас учили лишь поддерживать желания! Строить планы по хлебу и зрелищам, воздвигать памятники именам. Внушать трепет перед ними, сея зависть. Карнавалы успеха — вот наши жернова!

— Хорошо… совсем близко! Скажи им, Роан! — Стёкла очков блеснули в сторону Сергея.

Зал притих. Головы снова развернулись к нему. Щелчок напоминал уже хруст.

«Вот те на! Так и отскочить могут! — мелькнуло в мозгу. — Даже удивиться не успею!»

Только сейчас Сергей заметил, что тот, к кому обращался учитель, отличался от остальных. Он сидел спиной чуть ниже и резко выделялся обычностью одежды. Кроме того, удалось рассмотреть и невообразимо надутые щёки сидящих рядом, над которыми торчком стояли красные вытянутые ушки.

— По снам их мечтательным, — ответил человек со странным именем, голос которого показался удивительно знакомым. — По мыслям и думам в одиночестве. По вздохам тайным.

— Неправда! Неправда! — зашумел зал. — Все мечтают и все думают!

— Поясни, Роан, — красностёклый, наклонившись, опёрся локтем о кафедру.

— Если нет в мечтах и думах — человека, на земле страдающего, как и сами они. Ради которого и дается власть над деньгами и братьями. Если не находят егони внутри, ни на семи ветрах. Если вздохи тайные по званию именитому с почестями, по взглядам уважительным. С чем расстаться страшным сном считают.

— Вот одаренность, которой нечему учиться. Вот тебе и маска золотая! — локоть оторвался от кафедры, рука вытянулась вперед. — Выходит, не зря вручаем! Да не иссякнут награды земные, греющие!

— Разогревающие! Разжигающие! — Глаза присутствующих злобно завращались, и все разом стали потирать руки.

— Явор! — вдруг скривился рот очкастого, и головы сразу же стали на место. — А что особо удивило вас, достойные, в пройденной теме? — уже спокойно, к удивлению Сергея, неожиданно спросил он.

— Известность! Известность имен, учитель! — раздались выкрики.

— Верно. Но всех ли кумиров восторженных умов собираем у себя?

— Нет, учитель! Только тех, кто жаждет! Тех, кому душу греет успех! На кого смотрят с надеждой обманутые.

— Что ж, вижу, не зря потратили время своё. Не пропало оно даром, как у собранных нами в коллекцию человеческих обличий. — Он усмехнулся, указав рукою куда-то вниз. — Но помните! Особо ценится осознанность! Самоубийства детей оплачиваются ниже, чем родителей. Порывы первых пробивают башню, и цветы продолжают распускаться. Ибо нет в том вины их. А вот других… толкнувших загоняйте в толпы, и как только те научатся повторять…

— Родился последний мужчина. Родился! — заревел зал.

— Толкайте в пропасть!

— Толкаем, учитель! Толкаем!

Человек в странных очках вдруг посерьёзнел и, о чём-то задумавшись, начал перекатывать в пальцах карандаш.

— А скажите мне, достойные, — в очередной раз повторил он медленно, оглядывая зал, будто пытаясь проникнуть в мысли каждого, — какова же главная задача наша?

— Разделение и раскол, учитель, — ответил кто-то в первых рядах. — Человечество пополам, каждую половину на сто, а каждую пару людей, что суть плоть едина, надвое.

— Скажите же, какие сокровища имеем для возможности совершать это?

— Жадность!! Ненависть! — раздались выкрики. — Хитрость! Обман! Желание превосходства! Нет, очень больших денег! Жажда популярности! — Голоса постепенно смолкли.

— Помощь и совет ваш, — подобострастный голос из дальнего угла явно надеялся на похвалу.