Радость. Как наполнить тело энергией, а жизнь счастьем - Александр Лоуэн

максимы: «Если мы что-то не усвоили и не запомнили, то будем вынуждены снова пройти через это», – или чуть короче: «Кто не помнит своих ошибок, обречен повторять их».

Женщина чувствует себя преданной мужчиной, если тот, кого она любит, оказывается на поверку отнюдь не рыцарем в блистающих доспехах, а раздраженным самцом, который и сам ощущает себя преданным разнообразными женщинами. Если погрузиться в историю его жизни, то окажется, что в свое время он был предан матерью, которая – во имя громогласно декларируемой любви – использовала его, унижая и злоупотребляя. Сейчас его использует другая женщина, ожидающая увидеть в нем своего спасителя, защитника и кормильца. В то же самое время он обнаруживает, что в сексуальном смысле имеет дело не с настоящей женщиной, а с маленькой девочкой. На каком-то одном уровне он чувствует себя обманутым, и это воспламеняет его гнев, в то время как на другом уровне он ощущает в себе власть и силу, достаточные для того, чтобы причинить своей партнерше вред и унизить ее. В результате он станет – сознательно или бессознательно – разряжать скопившуюся в нем враждебность по отношению к матери на своей сожительнице или супруге, которая в ответ будет еще сильнее подчиняться в надежде доказать своему мужчине, что она ничуть не похожа на его мать и – в отличие от той – по-настоящему любит его.

Мотивы, скрывающиеся за кулисами подобного самодеструктивного поведения, сложны. Быть может, Диана и Рейчел, позволяя унижать себя и злоупотреблять собой, попросту проявляли свои скрытые мазохистские наклонности? Увы, мазохистское поведение само по себе представляет весьма сложное явление, поскольку подлинный мазохист утверждает, что извлекает удовольствие из собственного унижения, и я верю этому. В свое время Вильгельм Райх провел тщательный анализ этой мнимой аномалии. Рассматривая клинический случай одного пациента мужского пола, который мог получать наслаждение от секса только после того, как его основательно отстегали по ягодицам, Райх убедительно показал, что указанная экзекуция снимала у данного пациента страх перед кастрацией, что позволяло ему беспрекословно капитулировать перед своими сексуальными чувствами. В мозгу этого пациента могла циркулировать примерно такая мысль: «Ты бьешь меня за то, что я – плохой мальчик, но зато теперь ты не станешь кастрировать меня». Поскольку эдипова проблема имеет эндемическую[6] природу, страх перед кастрацией существует в нашей культуре почти у всех мужчин. Боязнь оказаться кастрированным ассоциируется с виной, испытываемой данным лицом применительно к сексуальности, но лишь в немногочисленных случаях указанное чувство вины оказывается настолько сильным, что приводит человека в положение мазохиста.

Однако, хотя приведенный анализ вполне обоснован и прекрасно аргументирован, он не принимает в расчет чувства любви, выражаемого и Дианой, и Рейчел по отношению к тем унижающим и оскорбляющим их мужчинам, с которыми они связали свою жизнь. У меня сложилось убеждение, что эти любовные чувства были неподдельными и что без их наличия обе упомянутые женщины не могли бы подчиниться унижающему и оскорбляющему их отношению. Мысль о том, что человек может любить своего палача, покажется вовсе не столь уж странной, если мы вспомним и поймем, что в детстве палач являлся одновременно мальчиком, любящим своих родителей. Отец Рейчел любил ее, невзирая на тот факт, что вел себя с ней развратным или, по крайней мере, соблазняющим образом и был к тому же не в состоянии защитить ее от нападок своей жены. Да и для маленькой Дианы отец был источником подлинной радости, и она любила его всей своей чистой детской душой. Как любящий родитель, он неявно обещал дочери всегда быть наготове и немедленно оказать помощь, как только она почувствует нужду в нем. Его промах состоял в том, что он не выстроил свою жизнь в соответствии с этим подразумеваемым обещанием, и в этом же состояло его предательство. В следующей главе мы увидим, что подобное верно и применительно к такому отцу, который сексуально злоупотреблял своей дочерью.

Для ребенка подобное предательство оказывается западней, поскольку он воспринимает измену со стороны родителя в большей мере как результат слабости, нежели как выражение враждебности. Ребенок с присущей ему утонченной сверхчувствительностью может ощущать родительскую любовь даже в тот момент, когда его наказывают или как-то иначе причиняют боль. Ребенок воспринимает чувства, лежащие намного глубже их внешних, поверхностных проявлений, и верит им. Все выглядит так, словно ребенок верит, что унижение, исходящее со стороны родителей, представляет собой выражение их любви. Рейчел до сих пор убеждена, что мать любила ее, хотя и извращенным образом, и что регулярные побои служили проявлением этой ее садистской любви. У детей существует сильное убеждение в том, что люди, которым они безразличны, не станут их обижать. Ребенок вполне мог бы сказать: «Если то, что ты меня любишь, на самом деле правда, то почему бы нам вместе не подтвердить это на деле? Я готов сделать все возможное, чтобы помочь в этом». В действительности такое заявление свидетельствует, что данный ребенок готов капитулировать и принести себя в жертву, чтобы обрести столь нужную ему любовь.

Если мы вспомним, что ребенок – невинное создание, то сумеем понять, что он не в состоянии ни охватить и постигнуть зло как понятие, ни иметь с ним дело. Однако с нашей стороны было бы весьма наивным не признавать факта существования зла в мире людей. Зло действительно отсутствует в естественном мире живой природы, поскольку его обитатели не вкушали плод с древа познания и не отличают добра от зла. Они совершают только то, что естественно для их биологического вида. Человек отведал запретный плод и был за это проклят тем, что познал наличие зла, против которого он стал бороться. В некоторых людях зло настолько сильно, что его можно прочесть в их глазах. Много лет назад нам с женой довелось ехать в поезде метрополитена, и мы случайно взглянули в зрачки женщины, сидевшей напротив. Оба мы были прямо-таки заворожены злом, которое таилось в этих глазах. Поскольку каждый из нас видел одно и то же, невозможно сомневаться в подлинности наших впечатлений. Такой пропитанный злом взгляд мне приходилось видеть у других людей крайне редко, но еще один случай запал мне в память и в свое время сильно потряс меня. Мать и дочь консультировались у меня по поводу состояния дочери. Моя оценка симптоматики дочери подтверждала диагноз, пограничный с шизофренией. В процессе беседы-интервью, на котором присутствовали они обе, дочь сделала какое-то негативное замечание по поводу матери. Та в ответ бросила на девочку взгляд, напитанный такой черной ненавистью, что я был просто