Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер - Владимир Брюханов

Как собирался Конрад оправдываться за утечку плана к русским — пока неизвестно (ниже мы покажем — как именно), но «Дело Редля» разрешило все его возможные проблемы в данном отношении. Однако понятно, что утечка сведений о якобы происшедшем предательстве в высших австрийских штабах должна была изначально предусматриваться хитроумным замыслом Конрада.

Кто-то из австрийцев, таким образом, обязан был стать абсолютно безвинной жертвой этих планов Конрада!

Если упоминавшийся полковник Энкель — делопроизводитель в Российском ГУГШ — уже 10 января 1913 года (может быть, правда, все-таки по старому стилю?) писал ответ на предложение Яндрича о передаче плана развертывания русским, то это означает, что Конрад озаботился этой передачей среди самых первейших дел своего пребывания в новой (старой) должности.

Отсюда, кстати, и предположение о том, как в тот момент Конрад оправдался бы за эту передачу: тогда именно Яндричи играли намеченную роль жертв на заклание.

Но Яндричи провалили все это дело, затеяв неуместный торг с русскими (а может быть, Яндричи догадались об уготованной им участи — и постарались ее избежать?). Затем Занкевич произвел ревизию их деятельности прямо у них на дому — и стало ясно, что дело окончательно провалено. Ответственным за это в узком кругу соратников Конрада должны были признать, разумеется, Максимилиана Ронге, если он с самого начала курировал братьев — этим и определились дальнейшие настроения этого честолюбивого и наглого майора в последующие недели.

Теперь же Конрад должен был озаботить Урбанского подысканием нового канала передачи информации — вот тут-то и подвернулся Редль.

Шел, напоминаем, уже март или апрель 1913 года, и Редль как раз должен был появиться в Вене — вербовать Занкевича. Он его, конечно, успешно завербовал — деваться Занкевичу было некуда.

Урбанский представляется нам наиболее подходящим партнером для обсуждения с Редлем вопроса о возможности переброски плана развертывания к русским: оба давно знакомы, оба — полковники, теперь уже не связанные непосредственной служебной субординацией. Редль, разумеется, ничего не должен был сообщать Урбанскому ни об Агенте № 25, ни о только что состоявшейся вербовке Занкевича. Но в ответ на зондаж Урбанского Редль дал ему понять, что может взять на себя надежную передачу русским какой-то чрезвычайно важной дезинформации. Это оказалось весьма рискованным шагом Редля, сыгравшим для него роковую роль.

Понятно, что Урбанский должен был теперь испросить санкцию Конрада на подключение Редля к операции по переброске плана русским — и получил такую санкцию: в свою очередь Конраду деваться было некуда — иной оказии не было и пока что не предвиделось.

Вот тогда-то Редля и посвятили в то, что же именно он должен передать, взяв с него строжайшую клятву о сохранении дела в секрете!

Редль оказался в тяжелейшем положении — выдав определенные авансы, он уже не мог отступать, но передача русским действующего плана развертывания — это гарантированно государственное преступление! Не относясь к ближайшим сподвижникам Конрада, Редль прекрасно понимал, что именно его могут сделать козлом отпущения за такую вопиющую передачу секретной информации. Поэтому Редль принял решение подстраховаться: сделать фотокопии передаваемой информации, с помощью которых восстанавливался весь порядок ее следования к русским.

Это, разумеется, ставило Редля в напряженнейшие отношения с Конрадом и компанией, узнай они о таком способе страховки: ведь разоблачение всей операции переброски секретнейшей информации к русским, документированное упомянутыми фотокопиями, становилось абсолютно неотразимым обвинением в государственной измене!

Помимо этого у Редля возник и другой критический момент: план развертывания, как мы это подчеркивали, отнюдь не годился на роль почтовой открытки — это был весьма объемный документ, точнее — целая папка документов, даже если в фотокопиях. Если же его передавать в виде фотопленок (проявленных или нет), то все равно обычная почта не годилась: такая почтовая пересылка тем более должна была привлечь обоснованное внимание австрийской контрразведки — и русские очень бы удивились успешности подобной операции.

Для виртуального же Агента № 25 ситуация не представлялась необычной: краткие документы он пересылал по почте по условленным иностранным адресам за границу, а с более объемными тоже существовал стандартный путь пересылки: по почте же Агент № 25 (сугубо анонимный, напоминаем, для русских) посылал сообщение о готовой объемной передаче (при этом должны были выставляться и условия оплаты); по почте же он получал и добро на эту передачу (совместно, очевидно, с финансовыми условиями, уже утвержденными русскими); затем посылка закладывалась в условленный тайник на территории Вены или ее окрестностей, откуда и извлекалась либо самим военным атташе (Занкевичем, а ранее — его предшественниками), либо его помощниками; затем посылка следовала из Вены в Петербург российской дипломатической почтой, недоступной для проверок со стороны австрийцев и немцев. Описывая этот путь, мы никого не цитируем, но и ничего не придумываем — это самый стандартный и надежный способ передачи шпионской информации.

Узким местом, однако, должно было стать в данный момент то, что этот путь проходил через руки Занкевича — и Редль должен был понимать, к чему это может привести!

Так или иначе, но Редль заполучил план развертывания у Урбанского, отбыл к себе в Прагу, через какой-то срок доложил Урбанскому (следовательно — и Конраду), что посылка отправлена, а еще через несколько дней сообщил и то, что она прибыла в Петербург — все эти процедуры обязательны при нормальном функционировании шпионской связи.

Но все получилось не так, точнее — не совсем так.

Занкевич, получив план развертывания в собственные руки (заметим притом, что этот план у него никак не ассоциировался с Редлем, только что его, Занкевича, завербовавшего в австрийскую разведку), сообразил, что заполучил уникальный шанс избавиться от происшедшей вербовки. Если он, Занкевич, явится в Петербург с такой богатейшей добычей в руках, то обеспечит себе там самое максимальное благоволение начальства, какое только можно себе представить. Тогда можно будет поставить вопрос и о переводе из Вены куда-нибудь в другое место (и Занкевича действительно назначили командиром престижного полка, с которым он позднее и вступил в Первую Мировую войну[603]), а на происшедшую вербовку просто наплевать.

Это был маневр, хорошо понятный поклонникам Ильфа и Петрова: именно так сбежал в первый раз подпольный миллионер Корейко от Остапа Бендера — и что тогда оставалось делать незадачливому шантажисту?

Расчет Занкевича основывался на том, что если злополучную пачку фотографий, на которых он развлекается с австрийскими контрразведчиками-гомосексуалистами, все-таки перешлют в Петербург, то это окажется и признанием Редля в том, что вербовка не удалась! Это и подтвердило бы, что он, Занкевич, изменником не стал! Поэтому были шансы на то, что эту пачку так и не пришлют! В худшем случае скандал бы вылился в потерю доброго имени и отставку, но не в осуждение за измену!

Это был, заметим, последний момент, когда Занкевич мог еще избежать удела подневольного австрийского агента: ведь все его предательство ограничивалось пока лишь принятием денег от Редля, а поставлять шпионскую информацию он еще не начал. В день вербовки он, возможно, сообщил Редлю нечто ценное и секретное, но тогда была возможность ссылаться на неожиданность и импровизированность возникшего контакта, и более серьезные вопросы Редля можно было временно оставить без ответа.

Кто знает, не совершил ли маневр, аналогичный Занкевичу, еще Рооп, также явившийся в Петербург летом 1905 года с богатейшей добычей, а затем тоже надолго покинувший военно-дипломатическую службу? Но если Редль дважды совершил аналогичную ошибку, то это, казалось бы, должно заставить нас лишить его лавров за гениальность!

Такие параллели здесь, однако, не совсем правомерны. Да и с Роопом у Редля произошла отнюдь не полная неудача: Рооп, конечно, сорвался с крючка, но он так никогда и не сознался в России о происшедшей вербовке, если она имела место, обеспечив тем самым бесперебойную дальнейшую деятельность агента № 25!

Что ж, и Занкевич в этом тоже никогда не сознался, а деятельность агента № 25 прекратилась по совокупности причин, за большинство которых несет ответственность вовсе не Занкевич. Хотя в гибели Редля Занкевич, как оказалось, сыграл решающую роль!

Сейчас, во всяком случае, Занкевич ухватился за полученный план развертывания, вскочил вместе с ним в поезд и, не уведомив об отъезде ни Вену, ни Петербург, ринулся в Россию — навстречу своей судьбе. Проезжая же через пограничный Айдкунен, Занкевич вложил рубли, полученные от Редля, в конверт, написал адрес — и отправил к Никону Ницетасу! Ему в буквальном смысле жгли руки эти тридцать серебреников, полученные от Редля!