Конев. Солдатский Маршал - Сергей Михеенков

Что ж, суд истории, а тем более историков строг.

В 1966 году, к 25-летию битвы под Москвой, к печати готовился сборник воспоминаний её участников. По этикету тех лет основу книги должны были составлять тексты главных действующих лиц, то есть маршалов и генералов.

Представляю, как непросто было составителям: взять интервью, если герой по какой-либо причине не может написать воспоминания сам, литературно обработать их, а потом согласовать с другими участниками сборника, чтобы не случилось, не дай-то бог, нелепицы, когда один вспомнит о том, что было или чего не было, не так, как все остальные…

С особым вниманием Жуков читал статью Конева. В притухшую топку соперничества двух маршалов обстоятельства бросили свежую охапку дров…

Жуков сделал ряд существенных замечаний. Первое: что Иван Степанович напрасно не включает в число окружённых 16-ю армию. И это справедливо: вне кольца оказалось только её полевое управление во главе с Рокоссовским. Второе: Жуков отводил упрёк Конева по поводу того, что «во всём виновата Ставка, Генеральный штаб и соседний Резервный фронт». Жуков настаивал: «…соотношение сил давало возможность вести успешную борьбу с наступающим противником, во всяком случае, избежать окружения и полного разгрома…». Третье: Жукова буквально взорвала фраза Конева: «Бежать было некуда — сзади Москва». «Как известно, — написал Георгий Константинович 15 августа 1966 года в своём письме в Воениздат, — сражение методом бегства не ведётся. И тогда, когда назревает тяжёлая обстановка (угроза окружения), опытный полководец должен отвести войска на тыловой рубеж, где вновь оказать врагу организованное сопротивление». Четвёртое: на упрёк Конева в адрес Резервного фронта, что «прорыв противника на участке Резервного фронта дал возможность врагу выйти глубоко в тыл Западного фронта», автор письма, как мне кажется, справедливо возразил: «Такую же претензию мог бы предъявить Коневу и Будённый. А что касается резервов на этом направлении — это вина Конева, не меньшая, чем Будённого. Оба они не предусмотрели расположения резервов на угрожаемых участках».

Что ж, эта история ещё раз убеждает нас в том, что с последними залпами война не заканчивается.

Не все упрёки маршала Жукова маршалу Коневу состоятельны. Не все справедливы. К примеру, Конев совершенно прав, говоря об отсутствии роли Ставки и Генштаба в организации координации действий трёх фронтов, прикрывавших Московское направление, о том, что на сутки было задержано разрешение на отход войск Западного фронта. Ведь некоторым дивизиям, полкам, группам, да и просто одиночным красноармейцам и командирам нескольких минут не хватило для того, чтобы пройти мимо немецкого поста, выскользнуть по ещё свободному коридору из кольца, избежать смерти, плена и горькой участи пропавшего без вести.

Очень противоречивыми оказались и эпизоды «Воспоминаний и размышлений», где Жуков повествует о днях его прилёта из Ленинграда в Москву и назначения на новую должность командующего войсками Западного фронта.

Но об этом мы поговорим в другой главе.

Глава пятнадцатая.

О ТОМ, КАК ЖУКОВ СПАС КОНЕВА

В ночь на 6 октября штабная группа во главе с Коневым и членом Военного совета фронта Н.А. Булганиным прибыла в штаб Резервного фронта, который размещался в блиндажах и землянках в лесу восточнее Гжатска. Однако на КП маршала Будённого не оказалось. Семён Михайлович ночевал в уютном домике на окраине города. Подходы к домику охраняли автоматчики и танк КВ.

Вот тут-то и узнал Конев: то, что произошло с его войсками в районе Вязьмы, попросту не могло не произойти. Штаб Конева был уверен, что за порядками 19-й и 30-й армий, надёжно прикрывая их стык и обеспечивая оперативную глубину обороны, стоит кадровая 49-я армия Резервного фронта. В штабе Западного фронта сетовали лишь на то, что ни Ставка, ни Генштаб не обеспечили взаимодействия двух группировок, вынужденных действовать практически на одном рубеже. Но оказалось, что дела обстоят ещё хуже. Наконец-то стало ясно, почему не был поддержан удар оперативной группы Болдина.

«…как выяснилось в разговоре с Будённым, — рассказывал Конев, — 49-я армия к этому времени уже была погружена в эшелоны и отправлена на Юго-Западное направление. Таким образом, 49-я армия, находившаяся на вяземском оборонительном рубеже за сутки до наступления главных сил группы армий “Центр”, за сутки, повторяю, была снята и переброшена на юг. Никаких войск Резервного фронта на рубеже Гжатск—Сычёвка не оказалось».

Вот когда стали окончательно понятны и причины катастрофы, и её масштабы.

Некоторые исследователи вяземских событий октября 1941-го склонны не доверять откровениям маршала Конева. Аргумент один: как это так, мол, командующий фронтом, и не знал, что происходит в ближнем тылу его войск? Оставим это под вопросом. Документов и свидетельств, подтверждающих то, что маршал Конев, вспоминая бои под Вязьмой, о чём-то важном, касающемся передислокации 49-й армии Резервного фронта, запамятовал, в архивах до сих пор не обнаружено. Нет никаких, даже косвенных свидетельств, подтверждающих, что Конев говорил неправду.

Вообще история с переброской 49-й армии, если рассматривать её в общем контексте событий, выглядит довольно двусмысленной. Посудите сами: в самый канун немецкой атаки, и именно там, где намечен основной прорыв и ввод в дело главных сил (3-я танковая группа генерала Гота), построенная глубокоэшелонированная оборона ослабляется отводом целой армии. Причём кадровой, хорошо укомплектованной и оснащённой. При этом немецкое командование выстраивает свои атакующие части практически в один эшелон, без резервов, как будто наперёд зная, что никаких войск в глубине обороны русских нет, что главная задача — прорвать передовые линии, а там всё пойдёт как по маслу. Так и произошло. К исходу второго дня наступления танки Гота углубились в оборону Западного фронта на 50—60 километров. Фронт был прорван на стыке 19-й и 30-й армий. В образовавшуюся брешь шириной до 40 километров хлынули моторизованные и пехотные дивизии, части усиления. Они стремительно развивали удар и вскоре охватили части 19-й, 16-й и 20-й армий, выйдя им во фланг и в тыл. 49-й армии не оказалось именно там, где она нужна была в эти дни более всего.

Конев пытался импровизировать и оперативной группой Болдина в районе Холм-Жирковского и днепровских переправ, и группой генерала Лебеденко[33] в районе города Белый. Но ни Болдин, ни Лебеденко, ни Рокоссовский с его полевым управлением, отведённым к Вязьме для организации контрудара во фланг группировке противника, прорвавшейся севернее Минского шоссе, выполнить запоздалые приказы не смогли.