Автономное плавание - И. А. Намор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Товарищи, – Урицкий остановился около стола Штейнбрюка и обвел присутствующих внимательным взглядом. – Случилось огромное несчастье. Вчера в Париже убит маршал Советского Союза Михаил Николаевич Тухачевский…
Глава 11. «Путь в тысячу ли…»
Виктор Федорчук – Дмитрий Вощинин, Париж, Французская республика.
27 января 1936 года
Вечерний Париж не только красив, но и чертовски опасен. Хотя, разумеется, зависит от места: где-то красив, где-то опасен, а есть и такие места, для которых справедливо и первое, и второе. Монмартр, например, или Латинский квартал, где после захода солнца совсем небезопасно ни для беспечных гостей Столицы мира, ни для подвыпивших гуляк – всех тех, кто имел неосторожность оказаться в «плохое время» и в неподходящем месте. Однако Виктор пришел сюда совершенно неслучайно, память Вощинина подсказывала, что именно здесь и как раз в такой поздний час он может найти тех, кто ему необходим. Прямо сейчас в прямом и переносном смысле: в этот час и в этот период времени.
Но знание не освобождает от необходимости «ждать и догонять», из которых, собственно, и состоит на три четверти наша жизнь. И вот Федорчук уже третий час сидел за столиком в грязной и прокуренной забегаловке, одной из многих в Латинском квартале, но выбранной не абы как. Сидел и ждал, хотя, видит бог, есть места и получше. Заведение помнило как минимум времена, когда Париж стоил мессы и, похоже, с тех пор не проветривалось. Запахи прогорклого масла, дешевого вина и застоявшейся отрыжки, казалось, впитались в стены и потолочные балки, буквально почерневшие от времени и дыма. Да и публика оставляла желать… Но возможный результат стоил обонятельного шока и слезящихся с непривычки глаз. И цена его всяко была больше той сотни долларов, что затребовал посредник за сам факт организации встречи с людьми, в чьих услугах нуждался «этот русский» – Федорчук говорил с нарочитым акцентом, тихий голос и холодный взгляд его заставляли ежиться даже привычных к «излишествам» парижан.
– Ждешь кого-нибудь, котик? – девица, задавшая вопрос, выглядела так, как и должна выглядеть девица «сомнительной репутации» в сомнительном заведении квартала, пользующегося дурной славой. Карминная помада, чуть ли не на полпальца шире контура губ, румяна во всю щеку, ресницы – слипшиеся от дешевой туши, комочками сбившейся на веках, синих от теней, как у киношной утопленницы…
«Руссо туристо, облико морале!» – Виктор готов был с шутками и прибаутками избавиться от дешевой феи, ибо кто знает, что у девицы на уме и кто за ней стоит. Потому стоит быть предельно вежливым, но взгляд его зацепился за маленькую несуразность. Деталь, которой не должно быть, если все обстоит именно так, как ему хотели это представить. А «деталька» была хорошая – для понимающих людей – «жирная»: мозолистый бугорок на среднем пальце правой руки плохо сочетался с небрежным маникюром, но вполне подходил к просвечивающей даже сквозь лак «траурной» кайме.
Решение родилось мгновенно.
– Выпьешь со мной, красавица? Или ну их, эти медленные танцы?
Неожиданно девушка буквально впала в ступор. Федорчук понял, что ее роль, отточенная до последней реплики, полетела кувырком от его неожиданной и не просчитанной пославшими «феечку» людьми реакции.
– Ну, не ломайся, или я тебе вдруг разонравился? – Виктор схватил девушку за руку и рывком посадил на стул. Бармен «мазнул» по нему из-за стойки настороженным взглядом, но сразу же отвернулся.
«Ага, – с удовлетворением отметил Федорчук, – девица, значит, не местная».
Иначе истолковать поведение бармена не получалось: «свою» прикроют и, если надо, защитят, а за чужую никто не вступится.
– Пусти, я буду кричать! – голос фальшивой проститутки, а в ее ненастоящести Федорчук убеждался все больше и больше, звучал на грани слышимости. Движения губ, выдыхаемый воздух и минимум звука – такому за неделю не научишься.
– Кричи себе на здоровье. Максимум, что со мной сделают – вышвырнут отсюда вместе с тобой. Ты сможешь вернуться к Тибо и сказать, что встреча сорвалась оттого, что кто-то возмутился из-за шлепка по худой жопе. Сидеть! – искусством говорить почти не разжимая губ Виктор владел гораздо лучше своей собеседницы.
– Сидеть! – беззвучно приказал он пытавшейся вскочить девице. – Веди себя, как выглядишь, идиотка! Ровно на двадцать франков, и не сантимом больше. И не вздумай разевать рот, если не хочешь все испортить. Кивни, если поняла!
Девушка незамедлительно выполнила требование.
«Да, в сообразительности ей не откажешь…»
И в некоторой гибкости. Несмотря на резко изменившиеся обстоятельства, адаптировалась дамочка достаточно быстро, и… к тому же отпали последние сомнения – его пытались прощупать. Примитивно, по-дилетантски, а чего еще ждать от нынешних городских партизан, чьи наивысшие достижения лежат в области, квалифицируемой уголовным законодательством Третьей республики в диапазоне от банального хулиганства до индивидуального политического террора?
«Может, зря я стал их искать?»
* * *Тогда, в квартире Виктора, Олег задержался до поздней ночи. План покушения на маршала обрастал деталями с ужасающей быстротой. Федорчук помнил, как в самом конце долгого разговора, когда сигаретный дым плотными слоями висел под потолком, не желая улетучиваться в приоткрытое, несмотря на прохладную погоду, окно, Ицкович неожиданно сказал:
– Как учат нас классики, будущее не за героями-одиночками, а за организациями. Рано или поздно нам придется искать если не соратников по борьбе за иное светлое будущее, то уж помощников по меньшей мере, – с явным отвращением, раздавив в пепельнице хрен знает какую по счету сигарету, Цыц грустно усмехнулся. – Вот только где их искать и кому?
– Да-а-а… – согласился Виктор, понимая, что этим «кем-то», похоже, придется быть ему. – Коммунисты отпадают по определению, особенно эти – коминтерновские. Связаться с ними – все равно, что сразу письмо в «Правду» написать. Открытое. Троцкисты? Пока не понимаю. Да и не люблю я Льва, свет Давидыча. С детства. Кроме того, у них своя немаленькая организация, и мы им в хер не уперлись.
Голова кружилась неимоверно. От табака и кофе. От осознания невозможности происходящего. И решение требовалось из той же оперы. Нечто настолько нестандартное, что никому – из желающих по той или иной причине подвергнуть анализу цепь мелких «странностей» и роковых «случайностей» в межвоенной истории Европы – и в голову не придет.
«Если только… – это было похоже на
