Календарная книга - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец Гамулин завершил песню — устало, будто зодчий, окончивший строительство своего собора.
В комнате давно было тихо. Хомяки и коты разбежались, чирикала птица под высоким сводчатым потолком. Потрескивало что-то в разрушенном агрегате. Ремни ослабли, и Гамулин легко выпутался из них — никого вокруг не было.
Там, где лежал карлик, осталась неаппетитная лужа, как после старого пьяницы. Цыгана и след простыл.
Гамулин брёл по пыльным комнатам, волоча за собой гармонь, как автомат, — будто советский солдат по подвалам Рейхсканцелярии.
Группа приехала на следующий день, и начались съёмки. Товарищи Гамулина привезли новую плёнку и голоногих актрис. Но и новый запас часто шёл в брак: сыпалась основа, превращаясь в пыль и труху. Это происходило постоянно — явно кто-то нагрел на контракте руки. Тогда звали Гамулина с его гармонью. Странное дело — несколько дней подряд после того, как он рвал душу протяжными песнями, неполадок с камерами и плёнкой не было.
Но и тогда съёмки всё равно не шли — все, начиная с режиссёра и заканчивая последним осветителем, пили черешневую и вишнёвую вкупе с укропной и тминной прямо на съёмочной площадке. Актёры пили и плакали, размазывая слёзы по гриму. Как было не пить, когда напрасно старушка ждёт сына домой и пропадает где-то вдали след от корабельных винтов.
28 марта 2022
Жилкомиссия (День работника жилищно-коммунального хозяйства. Третье воскресенье марта)
На звонок открыла женщина в халате. В тусклом свете лампочки она казалась мёртвой — серое лицо и выбеленные волосы.
— Жилкомиссия! — сказал Николай Павлович, будто помахал в воздухе гирей.
Женщина молчала.
Мы ступили в квартиру, как десантники в пустоту. Жилица прижалась к стене и, наконец отворив рот, пискнула что-то про бумаги. Я потянулся за своей амбарной книгой, но не тут-то было.
— Бумаги у нас есть, — веско сказал Николай Павлович, — да что ты понимаешь в бумагах, Спирина Елена Николаевна, незамужняя, временно неработающая, иди к себе лучше, не засти нам электрический свет. Жилищная комиссия не к тебе пришла, а по соседству.
После этих слов женщина потекла вдоль стены, с каждым движением всё больше сливаясь с зелёной масляной краской.
Перед нами был длинный коридор, в котором было всё, что показывают в старых фильмах, — велосипед, висящий в недосягаемой вышине, детская ванночка, правда, в угоду времени — пластмассовая, огромный таз, похожий на бубен, и лампочка без абажура, качающаяся на проводе.
Мы двинулись дальше, и я, не успев отреагировать на новый писк жилицы, повернул выключатель. Под потолком в коридоре что-то треснуло, осколки звонко ударили в жестяной таз, и вся квартира погрузилась во тьму.
Я включил фонарь, а Николай Павлович из темноты властно сказал:
— Серёжа, разберись там со светом.
Голос звучал в гулком коридоре так, будто бы приказывал бог, говоря откуда-то сверху, из тьмы.
Серёжа обмахнул пол своим фонарём, как веником, и полез на стул в прихожей.
Мы же продолжили движение по коридору: я — подсвечивая себе путь фонариком, а нашему Николаю Павловичу и фонарик-то был не нужен.
Он безошибочно прошёл вперёд и остановился у нужной двери.
— Стой, не трогай ничего, — обратился он уже ко мне. — Что-то тут не так.
«Не так» бывало по-разному. Как-то раз мы пришли проверять условия быта в одно место. Слесарь из конторы — без него тогда было нельзя обойтись — открыл нам дверь и отошёл в сторону — видимо он ожидал, что мы вломимся внутрь, как персонажи полицейского фильма.
Но нет, Николай Павлович не торопился входить. Он к чему-то прислушивался минут пять, а потом сам тихо отворил дверь. Внутри я увидел обыкновенную двухкомнатную квартиру, но на поверку она была не совсем обыкновенной.
Мы прошлись по комнатам. Всё там было, как в квартире типовой и скучной, а вместе с тем всё не так. Это была внутренность кукольного домика, в котором столы и стулья были не точно сделаны в масштабе, а обозначены.
То есть стул был чуть больше, чем нужно, чуть толще были его ножки, а кухонные шкафы открывались не в те стороны, мешая друг другу дверцами. Один шкафчик и вовсе был монолитным. Одеяло оказалось пришито к матрасу.
Выключатели были привинчены выше человеческого роста.
Кто-то большой делал тут кукольный домик, и не очень заботился о точности — с его точки зрения было похоже, да и ладно.
Слесарь ждал нас на лестничной клетке, и тут же начал спрашивать: «Ну что там? Ну что там?»…
Николай Павлович строго посмотрел на него и веско ответил: «Там — жилплощадь».
Слесарь усох и скатился прочь по лестнице.
Чем ещё заниматься Жилкомиссии, как не жиплощадью?
Я, признаться, не знал подробностей — дело это тут же передали наверх, и им занимались уже другие люди.
Только Николай Павлович, которого потом несколько раз вызывали консультировать этот случай, мог поведать нам, что там вышло, но на то Николай Павлович и служил в Жилищной комиссии сорок лет, чтобы ни с кем не делиться лишним.
А вот своей осторожностью, своими навыками и своими рассуждениями он как раз делился.
Теперь он стоял перед дверью коммунальной квартиры. Дверь была знатная, родом ещё из позапрошлого века, и на ней сохранились следы множества жильцов.
Замки меняли несколько раз, и, судя по всему, один раз дверь даже вышибали.
При этом она была много раз покрашена ужасной коричневой краской.
Краска залила замочные скважины, одну намертво, а внутри другой навернулись застывшие наплывы и капли. Впрочем, одна замочная скважина была новенькой и следов краски не хранила.
Тут включился свет, и через минуту появился наш Серёжа. Извиняющимся тоном он сообщил, что тут стояли жучки, а не обычные пробки. Чего уж говорить об автоматах, вот полыхнёт и…
— Не болтай, — беззлобно прервал его Николай Павлович. — Тут дело серьёзное, нужно подумать. Лучше, Серёжа, принеси, на чем сесть.
«На чём сесть» оказалось сперва стулом для Николая Павловича, а затем табуреткой для меня, которую принесла всё та же соседка.
Серёжа остался стоять у нас за спинами.
— Так, — вышел из транса Николай Павлович. — Открой дверь, только внутрь не суйся.
Серёжа повозился с замком, и замок скоро обиженно щёлкнул.
Николай Павлович аккуратно отворил её, и мы уставились в черноту.
Наш начальник поманил соседку
