Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки - Райт Роберт

Эти обобщения не абсолютны. Рассматриваемая в целом, литература мудрости не утверждает, что социальные последствия всегда становятся наказанием за зло или что злодеи никогда не добиваются успеха. Напротив, эта литература изобилует сожалениями о земной несправедливости. Тем не менее ее основная идея в том, что существуют статистически значимые обобщения, касающиеся поступков и их последствий: добродетель обычно вознаграждается, злодеяния обычно влекут за собой кары. Литература мудрости предназначена для того, чтобы опираться в основном на науку о человеческом поведении, и в этом отчасти состоит ее современность; она рассматривает общественный мир как продолжение природного, а оба мира — как поддающиеся эмпирическим исследованиям. («Северный ветер производит дождь, а тайный язык — недовольные лица», — утверждает Книга Притчей.[680]) В попытке разглядеть статистические закономерности за явным хаосом и жизненными сложностями литература мудрости ощущает «порядок в действии за каждым жизненным опытом», как писал Герхард фон Рад в своем классическом труде «Мудрость в Израиле» (Wisdom in Israel)[681].

Откуда берется этот порядок? Вот она, точка пересечения научного и теологического. Этот порядок в действии — Логос, поначалу исходивший от Бога. Он устроил мир так, что одного эгоистичного познания — изучения причинно-следственной связи, предпочтительно в тех случаях, которые заканчиваются благополучно, — достаточно, чтобы направить людей к добродетели. Поэтому, когда Книга Притчей сообщает — «кто роет яму, тот упадет в нее; и кто покатит вверх камень, к тому он воротится», можно воспринимать Бога не как того, кто сталкивает людей в ямы и катит на них камни, а того, кто создал социальную «гравитацию», вызывающую эти эффекты[682]. Может, потому ему и не приходится тратить все свое время на потрясание молниями — потому что здесь, на земле, все под контролем Логоса, как и было задумано с самого начала.

КОГДА МЫ ЧИТАЕМ — «КТО РОЕТ ЯМУ, ТОТ УПАДЕТ В НЕЕ; И КТО ПОКАТИТ ВВЕРХ КАМЕНЬ, К ТОМУ ОН ВОРОТИТСЯ», МОЖНО ВОСПРИНИМАТЬ БОГА НЕ КАК ТОГО, КТО СТАЛКИВАЕТ ЛЮДЕЙ В ЯМЫ И КАТИТ НА НИХ КАМНИ, А ТОГО, КТО СОЗДАЛ СОЦИАЛЬНУЮ «ГРАВИТАЦИЮ», ВЫЗЫВАЮЩУЮ ЭТИ ЭФФЕКТЫ

В этой картине мира вера ученого — вера в незыблемость законов, управляющих миром, — почти ничем не отличается от религиозной веры. Как указывал фон Рад, «в мудрости притчей присутствует вера в стабильность элементарных отношений между людьми, вера в сходство людей и их реакций, вера в надежность порядка, поддерживающего человеческую жизнь, и, таким образом, прямо или косвенно, — вера в Бога, который привел этот порядок в действие»[683].

По той же причине принять этот социальный порядок (уяснить, насколько болезненны последствия плохого поведения) — значит достичь соглашения с Богом. В Книге Притчей подчеркивается, что грешников карают приземленные социальные силы — как в предостережении прелюбодеям, дабы они опасались ревнивых мужей, — но вместе с тем проводится мысль, что «начало мудрости — страх Господень»[684]. Премудрость в Притчах говорит: «Сын мой! если ты примешь слова мои и сохранишь при себе заповеди мои… если будешь призывать знание и взывать к разуму… то уразумеешь страх Господень и найдешь познание о Боге».

Между двумя мудростями, заурядной человеческой и мудростью Божьей, есть связь: Бог оказался настолько мудрым, что сотворил мир, в котором разумные действия в корыстных целях ведут людей к мудрости. Поэтому Премудрость в Притчах способна играть две роли. Она мудрость Бога — та самая, которая постигала замысел мира, была при Боге «художницею», когда он «полагал основания земли», и вместе с тем она — дарительница мудрости людям. Для Премудрости изначальный замысел мира — то, что ведет людей к мудрости.

И следовательно, в том или ином смысле — к Премудрости, к разуму самого Бога. «Ибо мудрость — прямая торная дорога, — писал Филон. — Когда разум направлен по ней, он достигает цели, то есть признания и познания Бога»[685]. Когда мы мудро выбираем путь в условиях социальной реальности, мы следуем за Логосом к его источнику.

Не случайно это мудрое подчинение Логосу означает приверженность добродетели, с которой Филон отождествляет женщину: «Ибо Логос Божий, очутившись в наших земных условиях, помогает и содействует тем, кто сродни добродетели и обращен к ней; так у них появляется убежище и надежная защита, а противникам наносится невосполнимый ущерб»[686].

Вот в каком смысле возможен контакт с божественным. Достижение мудрости влечет за собой соответствие с Логосом, а Логос, мудрость Божья, — это продолжение Бога, аспект божественности, доступ к которому возможен из материального мира. В теории это звучит ободряюще. Если бы не одно «но»: теоретический оттенок этих рассуждений! Думая о союзе с божественным, люди обычно представляют, что он будет ощущаться как нечто особенное, возвышенное… словом, божественное. Пока что все, что мы слышали — что надо быть внимательным и вести себя добродетельно, и в каком-то строгом смысле сольешься с Логосом, эманацией божественного.

Разумеется, в древности персонификация или обожествление Логоса как Премудрости оказывало огромное эмоциональное влияние. В Притчах призыв к ней звучит на грани соблазна: «Не оставляй ее, и она будет охранять тебя; люби ее, и она будет оберегать тебя»[687]. (Неудивительно, что в одном месте Филон обращается к Премудрости — точнее, называет ее по-гречески Софией, — как к своей жене.[688]) Но если ключ к Филоновой версии религиозного упоения — серьезное отношение к подобным образам, нам, современным людям, это не сулит ничего хорошего. Даже называя мудрость Софией, я все равно не могу представить ее себе женщиной, а тем более богиней.

К счастью, свойственное Филону тонкое чутье на контакт с божественным не зависело от этой архаичной персонификации всецело. Его метафизика допускала и другой, более современный, путь в нирвану, который Филон обрисовал довольно подробно.

Рецепт нирваны

По мнению Филона, разум каждого человека состоит в двояких отношениях с Логосом[689]. Во-первых, как микрокосм: разум для тела — то же, что космический Логос для материального мира; это логический принцип, который управляет нами точно так же, как космический Логос является управляющим принципом для вселенной. Во-вторых, разум каждого человека — частица божественного Логоса, его микроскопическое продолжение; разум, как писал Филон, «неотделимая часть божественного и благословленной души»[690]. То есть к союзу с божественным незачем стремиться — он получен от рождения.

Но союз Союзу рознь. Часть разума как непосредственное продолжение Логоса, — рациональный ум. С точки зрения Филона, рациональный ум часто находится в состоянии войны с основными, животными, импульсами, которые, если дать им волю, искажают наши представления и мотивацию. Чем больше наш рациональный ум преобладает над нашими основными импульсами, тем полнее наше «подключение» к божественному.

А если нам нужен Союз, если мы хотим познать Бога так глубоко, как это возможно, следует позаботиться о максимальной чистоте своей связи с Логосом: подчиняться только своему рациональному уму, противостоять страстям и соблазнам. О пути мудрости Филон говорит: «Всякий, кто дружен с плотью, ненавидит и отвергает этот путь, стремится извратить его. Ибо нет двух более явных противоположностей, чем знания и плотские наслаждения». Серьезным препятствием для блага являются «страсти, подстрекающие и уязвляющие душу»[691].