Микенский цикл - Валентинов Андрей

– О чем ты?

Она невесело усмехнулась, и вдруг ее лицо странным образом изменилось. Казалось, моя каменная супруга вот-вот заплачет.

– Ну какая же ты все-таки скотина, Клеотер! Думаешь о ком угодно – даже об этом полудохлом щенке! Хоть бы подумал...

– О чем? – изумился я.

Она обреченно вздохнула:

– Ну конечно! Наверное, это уже заметили все – кроме тебя! У меня будет ребенок! Понял, бесчувственное дерево, дубина? Твой ребенок! Я молю богов только об одном – чтобы он ни в чем не походил на тебя! Во всяком случае, я воспитаю его именно таким...

То что я был изумлен – слишком мягко сказано. У каменной статуи не может быть детей! Не к месту вспомнилось ее давнее обещание – придушить моего наследника...

– Так это та новость о которой ты грозилась сообщить? И та причина...

– Да, – она уже успокоилась, лицо вновь стало прежним, взгляд сверкнул насмешкой. – Чего же ты не веселишься, о богоравный? Не пляшешь от радости?

– Радуюсь... – промямлил я.

– Чему? – хмыкнула она. – Что твои чресла еще что-то могут? Ну кто посадил на трон Микен такого дурака? Не тому ты должен радоваться, самозванец. Ведь теперь тебе обеспечена долгая жизнь, которую ты совершенно не заслужил!

Наверное, я и вправду зря нанялся на эту службу. Дейотара вздохнула и покачала головой:

– Не понял? Ведь ты мне уже не нужен – после того, как я прикончила Мантоса и разобралась с этой сукой. Теперь я могу править сама! Через год я бы поднатаскала Прета в том, что знаешь ты, и тогда...

Наконец до меня дошло. О боги, ну и работенку вы мне подыскали!

– Понял наконец? Я бы вспомнила тебе все – и то, что ты сделал с отцом, и что сделал со мной. Но тебе повезло, наемник! Я никогда не позволю, чтобы мой сын...

– Или наша дочь, – вставил я.

– Мой сын, – упрямо повторила Дейотара, делая ударение на первом слове. – Мой сын не должен расти сиротой. У него должен быть отец – и не похотливый козел с замашками ночного громилы, а великий ванакт, который передаст ему царство Ахейское – первое среди царств. Мне придется терпеть тебя, Клеотер-самозванец...

– Сочувствую, – буркнул я. – Кстати о самозванцах. Я говорил с Гирто – она умирает...

– Давно пора... И чем порадовала тебя старая карга? Сказала, что ты – истинный Клеотер?

Я изумленно взглянул на Дейотару. Да, она умела удивить.

– Нет. Но и такое возможно.

Я в двух словах передал ей рассказ старухи. Дейотара задумалась.

– Я что-то слыхала от отца... Не знаю, может быть, стоило ее как следует потрясти перед смертью?.. Хотя, знаешь, Клеотер, оставайся лучше самозванцем!

Она усмехнулась – но не зло, а скорее снисходительно.

– Я уже привыкла к тебе. А если случится чудо, и выяснится, что ты – сын Главка, я возненавижу тебя до конца дней. Одно дело, если меня изнасиловал наемник, которого я, простив, пригрела у трона, другое дело – брат Ктимены. Его я никогда не прощу!

– Так ты меня простила? – удивился я.

В ответ она презрительно хмыкнула:

– Да какое тебе дело? Радуйся жизни, сын Лая, хотя ты заслужил совсем другое... И не забудь сбрить свою дурацкую бороду! Мой муж не может походить на лесного сатира!

Я провел рукой по подбородку. О, моя борода!

– Усы можешь оставить, – Дейотара окинула меня насмешливым взглядом. – Такие, как носят шардана. С ними у тебя будет более серьезный вид... Кстати, ты уже приказал выбросить кости?

– Кости?!

Почему-то подумалось об игральных костях – тех, какими мы разыгрывали престол богоспасаемой Микасы.

– Забыл – оракул? «Сотри свое имя с могилы»! Кости моего братца, Клеотера. Завтра их не должно быть в царском толосе!

Да, я совсем забыл об этом. Она помнила – как и о всем остальном.

– Зачем тревожить кости, царица? Я прикажу стереть надпись...

– Нет! Снова появится какой-нибудь призрак, начнутся слухи...

Дейотара не ведала сомнений. А ведь в царском толосе лежал ее брат!

– Не будем спешить, – рассудил я. – Тревожить прах тоже опасно. Пойдут разговоры о неприкаянной душе, потом кто-то эти кости соберет...

Дейотара удивленно взглянула на меня:

– Пожалуй... Порой ты рассуждаешь здраво, ванакт. Но что делать?

– Поговорю с Эрифом, царица. Думаю, он знает.

– Поговори, – кивнула она. – Но сначала побрейся. О великий Дий! И этот человек – микенский ванакт!

Дромос уже расчистили, и от темного покоя гробницы нас отделяли только тяжелые створки потемневших от времени дверей. Царские толосы уходили в недра огромного холма, в глубине которого истлевали останки ванактов Ахиявы. Но для царевича Клеотера не нашлось отдельной могилы. Его хоронили наскоро – в толосе его деда, богоравного Гипполоха.

Моего деда...

Мы с Афиклом переглянулись. Покидать теплый ясный день ради мрака могилы не хотелось. Но дело следовало завершить. Надписью у входа уже занимались каменотесы, а нам предстояло снять золотую маску с лица давно умершего мальчика.

Именно это посоветовал Эриф. Маска – золотой отпечаток лица, отпечаток души. Без нее кости станут просто прахом, без имени и судьбы. Никто уже не скажет, что во мраке толоса покоится царевич Клеотер. Маску принесут в храм, торжественно расплавят – и боги подтвердят, что Клеотер Микенский жив...

Афикл выглядел угрюмым, и я невольно посочувствовал богоравному герою. У нас с ним выдалось хлопотливое утро. Ванакт микенский представлял шардана их нового царя.

...Деимах и Герс, несмотря на всю свою невозмутимость, были поражены: богоравный Афикл всегда вызывал у шардана не только уважение, но и трепет. Герой хмурил густые брови, принимая присягу на верность, и имел истинно царственный вид. Если бы они знали, сколько пришлось его уговаривать! В последний момент мой Гильгамеш начал сомневаться, просил послать его за гидрой, за львом, за Кербером, за яблоками Гесперид – лишь бы не надевать на голову золотой венец. Я все-таки убедил его, но – великий Адад! – чего мне это стоило!

Я ничем его не связывал и ничего не просил – кроме одного. Шардана никогда не придут в Ахияву, как враги. Он обещал – и я поверил.

Славный он парень, богоравный Афикл.

Он сам предложил мне помощь, чтобы вместе войти во мрак могилы. Можно было послать рабов, но древний обычай требовал моего присутствия. Я сам снимаю маску – мою маску – и возвращаюсь в царство живых...

Афикл вздохнул и взял из рук стражника зажженный факел. Пора. Я остановился в нерешительности.

– Понимаю тебя, о богоравный Клеотер, – сочувственно проговорил Афикл. – Страшно живому входить во мрак могилы!

Да, страшно. Особенно своей собственной.

– Да пребудут с нами боги, Клеотер. Да хранят они нас!

Да. Пусть хранит нас Единый! Не сговариваясь, мы сделали первый шаг, и каменный свод дромоса сомкнулся над нами.

Дверь оказалась запертой, но Афикл легко толкнул дубовые створки, освобождая путь.

...Высокий порог, слева и справа – серые приземистые колонны. Свет факела упал на низкие своды, сходившиеся в центре небольшого круглого зала. Пахнуло сыростью – и холодом. Истинно могильным холодом...

Я уже знал, что ждет нас внутри. Гипполоха хоронили по всем давним обрядам – в неглубокой яме, наглухо перекрытой тяжелой плитой. Вот она, в самом центре зала... Слева – ниша; неровный свет упал на груду присыпанных каменной пылью золотых кубков, кинжалов в драгоценных ножнах, на маленьких каменных идолов, стоявших по краям.

Но меня не интересовали сокровища мертвецов. То, что нам нужно, находилось справа.

Царевича хоронили в спешке. Никто не рыл яму, не обкладывал ее плитами. Не понадобился даже глиняный ларнак – последнее убежище воина или дамата. Просто невысокая лежанка, на которой застыли в каменной пыли детские кости.

Маска сползла на бок, открывая треснувший череп. Я взглянул в пустые равнодушные глазницы. Там не было ничего – только тьма...

– Кто он, ванакт? – голос Афикла прозвучал неожиданно тихо и несмело. Но я понимал его.