Роса и свиток - Лариса Петровичева

Шани вздохнул.

— Бабы нам мозги дерут, а мы баб дерем, — сказал он. — На том мир и держится… Что они ее там ведут-то сто лет!

Прошло еще несколько минут, и в допросную ввели Софью. За несколько часов с момента ареста она побледнела, осунулась и уже ничем не напоминала очаровательную барышню, сумевшую вскружить голову самому государю. Теперь это был затравленный измученный зверек с огромными перепуганными глазами — Софья, трепеща, озиралась по сторонам и вздрагивала от каждого шороха. И все-таки девушка была хороша, удивительно хороша: пушистые растрепанные косы, руки, заломленные в молитвенном жесте, взгляд, отчаянно взывавший о милосердии — все это делало ее беззащитной и нежной, хрупкой феей, которую хотелось закрыть собой и защитить от всех невзгод и боли. Коваш крякнул и негромко проговорил:

— Может, простить ее? И так ведь страху натерпелась, поняла уже, что к чему. Век будет в ногах валяться. Девка-то неплохая, сами посмотрите. Даже я вижу, что раскаивается.

Шани только отмахнулся.

— Закрепляй.

— Кремень мужик, — с искренним уважением заметил Коваш и, подтащив дрожащую от ужаса Софью к вертикальной стенке, принялся закреплять ее за руки и щиколотки. Верхние браслеты для закрепления были с сюрпризом: при повороте рычага ими можно было раздробить запястья. Софья смотрела то на Шани, то на палача и плакала, негромко и безутешно. Помощи ей ждать было неоткуда.

— Не надо, — жалобно промолвила она, с мольбой глядя на Коваша. Тот вздохнул — Шани впервые видел, чтобы заплечных дел мастер был настолько растроган — и махнул рукой.

— Дура ты девка, — сказал он с нескрываемой грустью. — Дура ты, дура. Вон, гляди, чего наделала. До какого греха довела… Теперь уж все, надо было раньше думать.

— Я раскаиваюсь, — голос Софьи дрогнул, а слезы полились еще сильнее. — Я очень виновата, но я каюсь.

— Заступник простит, — сдавленным, совершенно не своим голосом промолвил Коваш и чуть ли не бегом кинулся из допросной. Шани запер за ним дверь и некоторое время пристально рассматривал рыдающую взахлеб Софью. Потом он вынул из ящика резак и принялся неспешно срезать с девушки грязную арестантскую накидку.

— Пожалуйста, — прошептала Софья. — Я вас умоляю…

Безразлично пожав плечами, Шани еще раз проверил запоры на двери и вытащил из-под стола туго набитый саквояж.

— Шани… Мы так не договаривались, — выдохнула Софья и дернула рукой. Браслеты для крепления на дыбе неприятно звякнули.

— Не дергайся, — отстраненно посоветовал Шани: судя по голосу и выражению лица, судьба Софьи его не волновала. — Руку сломаешь раньше времени.

Некоторое время он копался в содержимом саквояжа, а затем вынул особый тонкий нож для срезания кожи. Серебристая рыбка лезвия хищно блеснула в полумраке допросной, и Софья закричала:

— Нет! Нет, Прошу!

Шани провел пальцем по ее влажной щеке и негромко произнес:

— Кричи. Кричи как можно громче. Мне это нравится.

Когда Луш устал, наконец, колотить неверную жену и устроился на отдых в своем кабинете, осенний день уже постепенно сползал в сумерки, и слуги по всему дворцу неторопливо растапливали камины и разжигали лампы. Луш любил этот тихий домашний уют, когда полумрак скрадывает все мерзости дня, но не выпускает ужасов ночи — можно спокойно сидеть за столом, попивать кевею, заедая печатными медовыми пряниками, и ни о чем не думать. Ни о том, что жена, родная жена, оказалась ничем не лучше подзаборной потаскухи с улицы Бакалейщиков, ни о том, что гнусный Торн неизвестными путями влез на верхушку власти, и теперь его оттуда ничем не выковырнешь.

Хуже вчерашнего вечера у Луша ничего в жизни не было. Сперва он увидел на шее дуры Гвель тот самый бесценный сулифатский изумруд, в котором на карнавале красовалась прелестная Софья — и ощущение было таким, словно по затылку со всей дури треснули бревном. Луш начал расспросы, ну и выяснил на свою голову — да тут и расспрашивать особо не пришлось, у распутницы все на лице было написано. Идиотка баба! Дрянь! Начала блудодейство — так хоть не показывай никому, что начала! Пусть проклятый лицемерный ублюдок творит с ней там такое, что она потом враскорячку домой идет — ну так ему, законному мужу, это зачем показывать? И отец покойник был тот еще ходок, и мать в свое время любила налево от дома погулять — но ведь все потихоньку, не внаглую, в секрете друг от друга и людей. Ну не надевала матушка перед своим супругом любовниковы цацки! Имела совесть…

Луш не сдержался и в гневе стукнул кулаком по столу. Чайник кевеи, чашка, вазочка с пряниками — вся посуда подпрыгнула и жалобно зазвенела, протестуя против варварского обращения.

А что если она это не от глупости, а нарочно? Напоказ, чтоб непременно узнал? Смотри, дескать, бык краснорожий, что ты урод корявый, ничего не можешь и с бабой обходиться не умеешь. Поучись у знающих людей. И рога полируй, чтоб на солнце сияли, как следует. Чтоб все видели и знали: государь — дурак набитый. За женой уследить не может, а взялся страной управлять.

Лушу было обидно, невероятно обидно. В конце концов, кто была эта Гвель до замужества? Да никто, пустое место, старшая дочь из не самой богатой и знатной семьи. Папаша ее был каким-то старинным приятелем Миклуша, так дети и сосватались. А Луш ее вознес так, что выше некуда, он сделал из длинноносой замарашки королеву, он выполнял все ее прихоти, и чем она ему отплатила за доброту? Просто взяла и прыгнула на первого попавшегося мерзавца, который пальцем поманил — и нет бы от любви великой, а то ведь просто так, от глупости, от нечего делать! Лушу казалось, что все во дворце знают о его несчастье и семейном позоре, перешептываются за спиной и тычут пальцем. Он мучительно краснел на людях от злости и досады и, чувствуя, что его смущение и обиду видят посторонние, краснел еще сильнее. Ничего, теперь он тоже имеет право. Жена ему все грехи заранее отпустила. Поэтому ее, идиотку, в монастырь на вечное покаяние, а славную девицу Софью — во дворец. Хоть посмотрит, милая, на хорошую жизнь и перестанет бояться всяких уродов.

В дверь постучали, и в кабинет заглянул Вит, гонец по личным поручениям государя. Несколько часов назад Луш отправил его за Софьей и уже начал беспокоиться: слишком долгим выходило отсутствие.

— Ваше величество, — сказал Вит, — я пришел по адресу, но девицы Стер там не было.

— Как не было? — Луш едва не подпрыгнул от удивления. Неужели прыткая стерва Яравна уже кому-то продала Лушеву ненаглядную? — Почему не было? Где она?

Вит сокрушенно покачал головой.

— Утром арестовали по обвинению в колдовстве. Говорят, государь, что она ведьма и на шеф-инквизитора порчу навела покойницкой свечой. Ну и увезли… Туда, куда солнце не смотрит.