Спорим, тебе понравится? (СИ) - Коэн Даша

— Довела мать, — злобно выплёвывает бабка.

— Извините, — устало прикрываю веки, — что снова всё испортила. Но можно я уже пойду?

Втягиваю голову в плечи и просто жду, когда же это кино закончится и титры стройными рядами букв уйдут в закат. Мне бы новое, где мне не станут каждый год напоминать, что я родилась в неправильный день и вообще сделала это.

Я словно угол в темноте, о который мать со всей дури врезалась мизинцем.

Вроде бы ни в чём не виновата, но кому до этого есть дело, м-м? А винить себя любимую — это вообще моветон и однозначное фи.

— Нельзя, — переходя на ультразвук, горлопанит мать, закашливается и снова падает на кухонный уголок. Плачет горько и взмахивает рукой, приказывая есть.

Ненавижу кутью, но вкидываюсь ей максимально быстро. Чтобы уже закончить со всем этим и уползти к себе, дожидаясь, пока стрелка часов отмотает день до конца.

Едим молча. Затем бабка притаскивает из гостиной большой альбом с фотографиями. Пересматривают с матерью. Улюлюкают над детскими снимками Иры и даже моими. Мама пытается мне улыбаться.

Треплет за щеку как послушную собаку.

— Совсем взрослая стала ты, Вера. Надеюсь только, что однажды ты перестанешь сердиться и поймёшь меня.

Что именно я должна понять, уточнять не стала. Только кивнула, а спустя полчашки горячего кипятка с сахаром и заваркой, наконец-то покинула кухню, не забывая, двигаясь мимо входной двери, подготовить себе плацдарм для очередного ночного побега, и крутанула замки. Затем окопалась в собственной комнате и принялась убивать время уроками, заданными на понедельник.

Поля разукрасила разноцветными косичками. А внизу тетради с вензелями вывела:

«Поздравляю! Будь!»

До девяти вечера с кухни были слышны голоса, изредка тихий плач и жалобный скулёж. А после женщины, наревевшись, разошлись спать. Я тоже сделала вид, что легла. Но вскоре вздрогнула, когда в комнату ко мне тенью скользнула мать. Чуть постояла надо мной и плавно опустилась на кровать. Посидела молча, пока я старательно делала вид, что сплю, а затем положила ладонь мне на голову. Не гладила.

Она никогда меня не гладила.

Лишь невыносимо долго сидела так, а затем порывисто поднялась и прошептала:

— Прости меня. За всё!

И ушла, плотно притворив за собой дверь.

А я вся обратилась в слух. Вот мама произвела привычные мыльно-рыльные процедуры, вот прошла на кухню, выпила стакан ледяной воды из холодильника и потопала к себе.

Дом погрузился в тишину и обманчивый покой.

Я же кинулась за телефоном и с затаённым сердцем открыла переписку с Ярославом. Кровь тут же наполнилась сахаром и грудь перестали стискивать стальные обручи безнадёжности. Всё он — мой волшебный лекарь. И одна пилюля уже ждёт меня, болтаясь непрочитанным конвертиком.

«Как настрой?»

«Боевой»,— строчу, прикусив кончик языка, чтобы не пищать от радости.

«Я еду к тебе».

«Я не знаю. Честно, Яр».

«Я еду, Истома!»

«Мне страшно. Это ты понимаешь? А вдруг она поймает нас?»

«Риск — дело благородное».

«Издеваешься?»

«Пытаюсь дать понять, что если ты не выйдешь ко мне, то я залезу к тебе в окно».

«Басов! Только посмей!»

«Ты даже не представляешь, на что я готов ради тебя».

«П-ф-ф...»

Спустя минут двадцать экран телефон вновь загорелся от входящего сообщения.

«На точке».

«Сейчас точно нет».

«Я буду ждать, Истома».

Надо ли вам говорить, что, несмотря на все данные себе обещания не творить глупости и быть осторожной, я уже спустя полчаса встала с кровати и на цыпочках принялась метаться по комнате, наспех облачаясь в тёмно-зелёное шерстяное платье с длинным рукавом и белым отложным воротничком?

Знаю, дура. Но что поделать?

Но я и на этом не притормозила, а тут же прокралась по коридору в сторону гостиной, а там долго стояла, прислушиваясь к гулкой тишине квартиры, разрываемую лишь тиканьем настенных часов.

От адреналина потряхивало. Мурашки бродили по телу разрозненными табунами. Немного мутило от собственной идиотской храбрости и шалящих не на шутку нервов. Но я всё же крутанулась на месте и полетела к входной двери.

Ведь он ждёт меня!

Обулась в переклеенные ботиночки и потянула на себя заранее открытую дверь. Та молчаливо мне поддалась, а затем я рванула со всех ног вниз, мечтая побыстрее очутиться в крепких объятиях Басова.

И растечься у его ног растаявшей мороженкой.

Дура? Ну и пусть! Яр – мой подарок на день рождения. Имею право!

Вероника

— Хэй, ты чего дрожишь? — попадаю в объятия Басова и блаженно утыкаюсь носом в его футболку, которая пахнет свежестью, мужеством, бергамотом и горьким апельсином. Млею. Что-то мурчу нечленораздельно, наслаждаясь тем, как горячие ладони парня пробираются под петли пуговиц моего платья на спине и обжигают кожу.

— Вопрос риторический, — продолжаю вдыхать его запах полными лёгкими, мечтая пропитаться им под завязку.

— Тогда едем?

— Сейчас, сейчас, — киваю я, прикрыв веки, — дай только дух перевести, ладно?

Спустя несколько бесконечно прекрасных минут мы всё-таки садимся в прогретый салон автомобиля. С заднего сидения Ярослав достаёт охапку цветов и протягивает её мне.

— Вау, — тяну я, осторожно прикасаюсь к нежным лепесткам, — они очень красивые. Спасибо!

Чувствую, что в груди клокочет невыносимое счастье! Перекрывает всё, что было до и что будет после. Ревёт. Бушует. Пенится. И кажется, что ещё чуть-чуть и меня реально разорвёт от чувств к этому невозможному парню.

— Очень красивая ты, Истома. А это просто цветы.

— Не просто, — бормочу я, — для меня не просто. Понимаешь?

— Понимаю, — чуть наклоняется ко мне и касается губами костяшек моих пальцев, слегка прикусывает, смотря на меня исподлобья. И улыбается так, что все внутренности в моём животе в момент сворачиваются в морские узлы.

— Как они называются? Первый раз в жизни вижу такие красивые.

— Какие-то там лютики, — ухмыляется Басов и наконец-то отрывается от меня, чтобы завести двигатель, — кажется, азиатские.

— А-а, — хихикаю я, — ранункулюс.

— Не ругайся, — фыркает он, и мы оба заходимся смехом.

— Жаль, что я не смогу их забрать с собой, когда этот вечер закончится, — бормочу я спустя несколько минут тишины между нами, и ненависть к собственной матери вспыхивает ещё ярче. Гашу это чувство в себе и упорно переключаю внимание. Ну уж нет — она не испортит мне этот вечер. Даже на расстоянии!

Через минуту выдыхаю...

Мы просто едем по пустому, уже почти ночному городу и слушаем приглушённую музыку. Я пытаюсь отдышаться, но нервы гудят, как высоковольтные провода. От страха перед тем, что ждёт меня впереди и от робости перед тем, кто сидит рядом со мной.

И пусть это звучит до ужаса банально, но... Ярик — он не такой, как все. Он другой. Он меня разглядел, достучался и вопреки всему подарил сказку, о которой я даже и мечтать не смела. Так что, если на свете и существует истинная религия, где необходимо верить в какого-то неоспоримого бога, то вот она — Басов единственный, кто способен сделать меня счастливой. Без восхваления. Без бесконечных молитв. Без преклонения колен. Разве это не повод смотреть на него, как на идола?

— Любуешься? — замечает парень мой пристальный, тяжёлый, наполненный обожанием взгляд.

— Да, — киваю я и смущённо отвожу глаза. Он такой вау — весь в чёрном — стильные, чуть потёртые джинсы со рваным правым коленом, футболка с надписью «Directed by Robert B. Weide», кожаная, явно дизайнерская косуха, массивные часы на запястье и пара фенек с матовыми бусинами.

Восторг!

— Любишь меня? — это вопрос рвёт в груди какую-то струну, и она затихает, в последний раз издавая жалобный вопль.

— Люблю, — шепчу я обескровленными губами и сглатываю ком, размером с целую галактику.