Рассказы - Михаил Веллер

Оставив их разбираться, Мамрин угрем заскользил к кабине, протискиваясь и извиваясь. Огромную баранку пошевеливала брюнеточка в стрижке «под полубокс» (так это раньше называлось?). Мамрин пленной птицей заколотился в перегородку. У перекрестка она отодвинула форточку:

– Билеты?

– Вы по расписанию едете? Что? по расписанию?

– По, по!.. – захлопнула отдушину и, пробурчав совсем не девичье, но вполне солдатское, нажала педаль хода. «А время?» – булькнул в стекло Мамрин, уж заметив: часы в приборной доске – на половине первого.

– Сейчас ровно час, мужчина, – помог студент, очкатый – бородатый.

– Ночи! – добавил его друг, и, гогоча, они вывалились:

– Сколько времени, ваше величество?

– Сколько вам будет угодно, ваша честь!

Рухнув на площадь Восстания, Мамрин утвердил со всей возможной прочностью ноги и воззрился в охватившее его пространство Гранитный дурацкий карандаш, увенчанный геройской звездой, торчал, как ось, посередине беспорядочного вращения каменной, бензиновой, металлической, людской мешанины. Беспросветный стальной колпак без малейших проблесков светила покрывал ее.

И победно и непререкаемо слали знак на все четыре стороны света циферблаты твердыни Московского вокзала: час. Двадцать минут пятого. Семь сорок. Одиннадцать ноль семь.

– Сколько времени!!! – воззвал к небесам Мамрин. Небеса опустились, и Божья ладонь прихлопнула егозливую букашку.

– …Почему шумим? – спросил сержант, и передвинул рацию на ремешке к груди.

– Сколько времени? – уцепился Мамрин.

– А в чем, собственно, дело? – сержант неободрительно принюхался.

– Вы знаете, который час?.. – зловеще прошептал Мамрин.

Неохотно:

– Я за временем не приставлен.

– Так посмотрите по сторонам! – визгнула жертва.

Сержант не стал следовать приказу.

– Что вы имеете в виду? – с казенной отчужденностью произнес он.

По сторонам многорядно фырчал и тыркался, буравя клаксонами транспорт. Рваный рок хлестал из ресторанных стекол, и швейцар в сутолоке сеял затоптанные червонцы. Муравейник переливался вкруг вокзала, брачной страстью трубили электрички. Зажглись пустые витрины булочной, гармошкой съехалась очередь за итальянским мороженым. У стоянки такси обнимали букеты мокрые теснимые цветочницы. Загремел засов гастронома, захромала световая реклама, завертелись головы прибывающих толп.

Многоцветная беспокойная пробка закупорила, настолько хватало глаз, Лиговку и Невский. Вскрикнул сдавленно слипшийся ком, валясь в метро. Выражаясь языком дорожно-транспортных происшествий, движение было парализовано.

Цвиркнул и задохся милицейский свисток, соловей городских кущ. И круглый гулкий звук прокатился в электрическом воздухе: ударила пушка с Петропавловки, которой полагалось отмечать либо полдень, либо стихийное бедствие типа наводнения.

С полднем обстояло проблематично, а бедствие неявно, но вполне наличествовало. Перенасыщенная человеческая смесь, следуя естественной закономерности, возбуждалась собственной энергией: самовозгорание опасного груза при неправильной хранении: не кантовать. В обмене репликами и соображениями уже переходила на личности и храбрыми намеками кляла городскую власть и всеобщий бардак, и сильно умный рассуждал о высоконаучной природе времени, раскручивался слух о небывалой магнитной буре, перекрываясь другим – о безобразном качестве советских часов, и третьим – о переходе на всеобщий скользящий график: уже одни читали вчера объявление об этом эксперименте, а вторые слышали по телевизору.

«Экономическая катастрофа… ионизация!..» – «Авария на подмосковной АЭС, все поезда забиты – на Ленинград эвакуируются…»

«Топливо кончилось, нет подачи энергии… троллейбусы и трамваи обесточены, закупорили весь город…»

…Уже искали виновных, и вычислили таковых, в основном они оказались лицами еврейской национальности, явными или скрытыми: зазвенела празднично и призывно разбитая витрина: застонала гражданка про украденный кошелек: завибрировали кассирши и продавщицы под напором жадных рож, растекались коробки с мылом и сахаром.

И грозовыми барашками возделись, закланялись самодельные плакаты: «Демократия – через многопартийность», «Патриоты всех стран – объединяйтесь!», «Труд должен быть свободным!», «Долой партократию!» и почему-то «Украсим наш город!». Балансируя на лотках и урнах, проклюнулись поверху ораторы, напрягая тренированные гортани рубили правду-матку, в подтверждение правоты ведя рукой вокруг – не то демонстрируя имеющиеся безобразия, не то даря их слушателям широким жестом Садко, бросающего заморские подарки – в доказательство, что уж теперь-то всем явно и очевидно: дальше так жить нельзя.

– Был порядок раньше, был! А теперь…

– Всем принять вправо! – Милицейский «козел», чиркая синей мигалкой и ярясь сиреной, проталкивался упорно. Мегафон слал привычный жестяной указ: – Граждане, соблюдайте порядок! Просьба очистить площадь!.. Нарушители законности будут привлечены!..

Призывы возымели противоположный эффект. Тр-рах по жестяному и стеклянному! Отрицательные эмоции площади сфокусировались на козле отпущения. Выделились крепкие ребята в черных майках и десантных тельняшках, и хорошо прикинутые деляги, с мятыми боксерскими носами и выкрученными ушками борцов. Фургончик качнулся и лег, хрустнув зеркальцем на кронштейне и внимая в борт дверной ручки.

Площадь завопила.

Мелькнула фуражка, треснул рукав, с мягким влипающим чмоком опустилась пряжка армейского ремня.

Вдали черной гребенкой плеснули дубинками ОМОНа.

– Сто-оп!!! – седеющий рослый киногерой держался с мегафоном не опрокинутой машине. – Нельзя кровавую баню! Они этого хотят! Провокация не пройдет! Мы не марионетки… Мы не дадим себя одурачить! загнать в лагеря! Хватит!

– А-а-а!!

– Мы еще узнаем причину! и виновников! Хаос – против нас! Паника – против нас! Опять пойдем на поводу? на бойню?

– Э-э-э!!

Прорубил воздух кулаком:

– Чего они добились? Пошли вразнобой часы? Это – повод для погромов? для психоза? – Повел по толпе указующим пальцем: – Ну, кто тут такой туземец, что впадает в раж из-за испорченных часов? – Перепустил умелую ораторскую паузу: – Пусть тот у кого никогда не врали часы, первый бросит в меня камень! Ну? Булыжником, так сказать, орудием пролетариата?

Нервное напряжение проискрилось смехом. «Я б кинул, да тут асфальт кругом!»

– У кур сальмонелла, у свеклы нитраты, у компьютеров вирус, у часов тоже… дизентерия!.. – Пошутил, значит, с народом.

Подыграли хохотом. Оратор, безусловно, обладал магнетизмом: он ухватил нерв толпы, как вдруг пинцетом, и теперь играл на этой натянутой струне, приотпуская.

– Не в часах дело!

– А-а-а!!

Как всякий вяловатый и малоудачливый человек, Мамрин обладал развитым воображением, компенсирующим недостачу конкретных благ. Плывя внутрь себя от гула, он мечтательно проницал за пределами видимости:

Рыдает во Дворце невеста, отчаявшись дождаться жениха; тупо смотрит фарцовщик на чемодан бессмысленных часов; срываются бесчисленные совещания…

Свободный и злой мозг работал в злорадно-деструктивном, если можно так выразиться, режиме: разладился хронометраж боевых ракет; всплывают из преисподней черные подлодки; впервые иссякает ядовитый дым труб и водопады отравы… А на дорогах-то что сейчас на железных!.. «А, на дорогах и так не лучше», – отозвался железнодорожник, длинно сплюнув. Видимо, Мамрин заговорил вслух.

– Народ сделал свой выбор! – торжествующе грохотал мегафон. Политгерой мотнул седым волчьим чубом. – Сейчас мы поставим часы на единое время – наше! И начнем нашу, нормальную жизнь! В полдень!..

– А если сейчас не полдень? – прогорланил рыжий петух, кожаный заклепанный панк.

– Мы в жизни хозяева – всего! и времени тоже! оно принадлежит нам! и будет таким, какое мы установим!!! – воздел руку жестом памятника, выбрасывающего исторический лозунг: – Мы покоряем пространство и время!

В гипнозе сумятицы самое простое решение кажется гениальным, а самый банальный и забытый призыв – пророческим. Толпа, как известно, живет эмоциями, а эмоции эти частично переключились из ярости в энтузиазм: всем льстило осознать себя хозяевами и покорителями как пространства, так и, черт возьми, времени!

– Итак! – Грохот. Тишина. – Есть предложение поставить стрелки часов…

– А у меня без стрелок! – пропищала бесполая джинса, свесив ножки с крыши троллейбуса: – Электронные!.. (Смех.)

– Кто такой бедный, что и стрелок нет – обходись цифрами! (Смех. Инстинкт самосохранения и здравомыслия брал верх – отходили…) Есть другие предложения?

– Есть! – Поставим на два часа – обеденный перерыв.»

«Четверть шестого – конец работы!»

– Раз!..

Миллионы рук с часами поднялись к глазам.