Мир до и после дня рождения - Лайонел Шрайвер

— Чувственный опыт, да? — Рэмси просунул руку под ремень ее джинсов. — Сейчас ты получишь чувственный опыт.

В тот вечер они так и не попали в индийский ресторан. Однако, пусть не отведав пикули лайм, Ирина не раз оказывалась на грани между болью и удовольствием.

Для Рэмси отложить спор на потом было сродни упущенному шансу, потому дискуссии на тему, как Ирина сможет забрать необходимые для работы вещи, продолжались практически каждый последующий вечер в течение нескольких недель. Измученная разговорами об ее отношении к Лоренсу, множественными обещаниями не устраивать из встречи романтического свидания, а также болезненной реконструкцией фразы о желании узнать, все ли с ним в порядке, Ирина предложила компромиссное решение: она заберет все необходимое в отсутствие Лоренса, но отправится на квартиру без Рэмси. Она сделала все возможное, чтобы развеять его страх перед тем, что Лоренс именно в этот день захочет вернуться с работы раньше, убедив, что в этом случае будет лучше, если он застанет ее одну, тайком проникшую в квартиру, нежели еще и негодяя, укравшего любимую женщину. Ей было бы проще апеллировать к трусости Рэмси, но, за отсутствием этого качества, Ирина не стала упоминать, как полезно не встречаться двум конкурентам.

Однако Ирина лгала.

В действительности она отправила Лоренсу письмо по электронной почте с компьютера Рэмси. Переписка была краткой, и он согласился отпроситься с работы и ждать ее днем дома.

Ирония состояла в том, что она тайком собиралась встретиться с Лоренсом так же, как когда-то выбиралась на свидание с Рэмси. Нет, она не поведет себя так, чтобы по возвращении в квартиру в Боро Лоренс чувствовал, будто ему в глотку запихнули носок. Впрочем, она и самой себе не могла объяснить, что подталкивало ее к этой встрече. После возвращения из Шеффилда сквозь туман сексуальной интоксикации она ощущала болезненное жжение, возникающие в голове видения одолевали ее все настойчивее.

Время позднее. Девятый час или даже уже девять. Рядом нет человека, который бросится ему навстречу по возвращении домой, а потом отправится на кухню готовить попкорн, потому у него нет достойной мотивации сократить количество часов, посвящаемых работе, а лишь желание предаваться ей месяц за месяцем с удвоенной силой. Сегодня, вновь задержавшись в офисе, он бесцельно бродил по сайтам Всемирной паутины, а теперь тащится вдоль Темзы, борясь с порывами холодного весеннего ветра. На нем поношенные слаксы и рубашка в бордовую и черную полоску, так любимая Ириной, руки засунуты глубоко в карманы бейсбольной куртки в стиле 50-х годов, подаренной ему к сорокалетию. Наверное, она должна быть ему отвратительна, однако все ее подарки стали ему со временем еще дороже. Он будет надевать эту куртку на работу каждый день, пока позволяет погода. Огни района Саут-Банк на противоположном берегу манят и напоминают о Шекспировском театре и театре Пинтера, для посещения которых он так и не нашел время. Сейчас даже представить невозможно, что он может отправиться смотреть пьесу. Один — ни за что на свете. После ее ухода расстояние до Тауэрского моста значительно увеличилось. Его сказочные башенки всегда казались ему если не красивыми, то, по крайней мере, интересными, сейчас же их вид раздражает. Если прогулка по мосту окажется еще скучнее, чем раньше, от нее точно лучше воздержаться.

По мере приближения к дому он все сильнее ощущает соседство с викторианским зданием из красного кирпича. Он старательно пытается нагцупать в душе чувство безоговорочного владения, причастность к наследству Диккенса вдали от дрянного Лас-Вегаса. Однако опять наталкивается на осознание того, что он иностранец, непонятно зачем здесь оказавшийся. Вначале переезд в Великобританию представлялся невероятным везением. Туземцы, по крайней мере, номинально владеют английским. Американец, раздраженный мелочами, может невзлюбить эту страну. Но сейчас Британия кажется ему обычной землей, с которой у него нет ничего общего. Он не раз задумывался, не пора ли собрать вещи и вернуться назад в Штаты. Он и сейчас лучше чувствует себя в обществе американцев, у которых нет шила в заднице. И есть надежда, что возвращение в Америку поможет побороть боль, испытываемую почти каждый вечер: страстное желание оказаться «дома», хотя он вроде бы там и есть.

Он медленно поднимается на первый, как говорят британцы, этаж, который сам упорно называет вторым. Долго возится с ключами. На лестничной площадке не горит свет. Раньше Ирина всегда добивалась от управляющей компании своевременного ремонта. В квартире тоже темно. Утром он забыл открыть шторы, и сквозь окна не пробивается даже свет уличных фонарей. К счастью, дом не встречает его оглушающей тишиной — движение на Тринити-стрит все еще оживленное, однако рев моторов и звуки клаксонов не заменят ощущения присутствия рядом живого человека. Они лишь кричат о существовании нескольких миллионов в этом мире, на которые ему совершенно наплевать.

Странно: он включает телевизор. Монотонная болтовня с экрана напоминает о множестве счастливых вечеров, а не о том, что он попросту неудачник и не стал тем, кем мог. На Би-би-си анонс предстоящей трансляции чемпионата мира по снукеру в Шеффилде. Большинство мужчин на его месте спешно переключили бы канал, но не он. Его веселит ирония момента. Возможно, ему нравится мучить себя, хотя жизненные обстоятельства успешно справляются с этим и без его помощи. Кроме того, матч по снукеру в качестве фона для вечера не кажется ему актом мазохизма. Он смотрит в глаза реальности. Он готов рискнуть и проверить, превратится ли в жалкого придурка. Он сильный. И готов взглянуть в глаза другому жалкому придурку. Лишь стоит остерегаться опасности не сдержаться и вдарить ему прямо через экран. Удовлетворение может стоить нескольких сотен фунтов. Хотя было бы здорово. Он встает и отправляется на кухню за крекерами с арахисовой пастой.

На кухне он решает нормально поужинать и приготовить овощи. Впрочем, прежде чем приступить к брокколи, он все равно съедает несколько крекеров с арахисовой пастой. Нагнувшись над столешницей, он собирает крошки, одновременно оглядывая кухню. На полочке над плитой по-прежнему стоят баночки со специями, о назначении которых он не имеет понятия, — впрочем, скорее всего, добрых две трети предназначены для приготовления попкорна. Специи скоро испортятся. Да и ладно, зато за рядами банок не видно старых обоев. Конечно, интерьер каждой комнаты в квартире создан руками Ирины. Единственный раз, когда он вмешался в вопросы оформления, был момент покупки мраморного кофейного столика. И смотри-ка, он его полюбил. Но в кухне присутствие Ирины особенно ощутимо. Столько приправ из Западной Индии и Таиланда, хотя ему вполне достаточно одной горчицы; всевозможные машинки для нарезки пасты, кухонный комбайн, мясорубка, а он обходится одним острым ножом для нарезки овощей. Надо было давно сложить все это барахло в коробки. Но он этого не сделал.

Он возвращается в комнату с пивом и, как всегда, устраивается на диване; в ее кресло он до сих пор не садится. Ему нравится полулежать на диване. Ирина отлично подобрала практически за бесценок старую уютную мебель, прекрасно смотрящуюся вместе. Какая же она была скряга! А сейчас?

(Этот ублюдок богат.) Если бы он знал все заранее, потратил бы больше денег. На нее. Но время упущено.

О таких вещах люди обычно задумываются на смертном одре. «Знаете, почему я не использовал по полной свои кредитки? Ну, ведь я еще не умер. Просто болен». Ничего, он это переживет. Еще только начало. Следует относиться к этой ситуации как к любой другой, которую, несмотря ни на что, надо пережить — прочитать и отредактировать статью о мирном процессе в Ольстере для этого болвана из «Нэшнл интерест», выложиться в тренажерном зале. Он перебирает задачи, одну за другой отправляя их в корзину с делами, которыми ему не хочется заниматься.

Бог мой, сколько же недель она потратила, чтобы сшить эти шторы. Никогда не занималась этим раньше, а вышло как у профессиональной портнихи. Да, она была мастерицей на все руки.

Как ни странно, воспоминания о ней скорее отрадные, нежели болезненные. Впрочем, какой в этом смысл. Он ведь сам понимает, что должен сейчас злиться. Понимает, что, видимо, он злится. Он знает, что было бы легче ее ненавидеть, пусть немного, совсем чуть-чуть. Однако в нем нет злости, а если она не зарождается в душе естественным путем, значит, не принесет и пользы. Она круглая идиотка, очень жаль. Но глупый не значит плохой. Об этом надо было подумать раньше.

Но он не привык размышлять о своих чувствах. Он предпочитает думать о том, что делает, о том, что будет делать. Ирина ошибалась, считая, что отсутствие привычки думать означает бесчувственность. Он не хотел усложнять себе жизнь, а она этого не поняла. Теперь очевидно, что не поняла. Может, ей было просто наплевать на его чувства, хотя в это трудно поверить. В любом случае ему сейчас остается одно, и в соблюдении этого правила потребуется военная дисциплина: он волен думать о том, что ему заблагорассудится, при этом строго запрещено думать о том, что она вернется.