Гибель вермахта - Олег Пленков

Предательство союзников (Румынии и Венгрии) и взрывы ненависти и мести, которые стали происходить на оккупированных территориях при ослаблении немецкой администрации, стали шоком для вермахта и даже для С.С. С безмятежностью следовавшие завету Макиавелли — «пусть лучше тебя боятся, чем любят», — немцы верили, что поскольку они — раса господ, никому, кроме большевиков и евреев, не придет в голову им противостоять{672}.

29 октября 1944 г. Сталин оказал сильное давление на командующего 2-м Украинским фронтом Малиновского, просившего у него пять дней для подготовки наступления на Будапешт. Но уже в первые дни ноября 1944 г. стало ясно, что операция по овладению Будапештом обречена на провал. Новый план овладения Будапештом, предложенный Генштабом, также оказался нереальным. Войска 2-го Украинского фронта втянулись в затяжные бои, продолжавшиеся 3,5 месяца. В ходе боев на венгерской земле погибло 140 тысяч солдат и офицеров, большая часть их пала в ходе прямолинейных штурмовых действий в Будапеште — прежде всего, по вине Сталина{673}.

Последний всплеск положительных эмоций у немецкой общественности вызвал первоначальный успех Арденнского наступления вермахта и Ваффен-СС. Идея и руководство этой операцией целиком принадлежали Гитлеру, дух которого практически был сломлен, физическое состояние ухудшалось, но интеллект еще сохранял некоторую остроту. В конце 1944 г. Гитлер признался своему адъютанту по Люфтваффе Николаусу фон Белову: «Я знаю, что война проиграна — вражеское превосходство слишком велико»{674}. В новых условиях Гитлер афористично сформулировал принцип новой стратегии: «Исход войны окончательно решается одной стороной, или другой, признавшей, что война не может быть выиграна»{675}. С зимы 1944–1945 гг. этот принцип определял политику Гитлера. Еще он сказал: «Никогда в истории не было такого союза, как коалиция наших врагов, составленная из таких чуждых элементов с такими расходящимися целями… Ультракапиталистические государства, с одной стороны; ультрамарксистское — с другой. С одной стороны, умирающая Британская империя; с другой стороны — колония, желающая овладеть ее наследством, Соединенные Штаты Америки. Каждый участник вошел в эту коалицию с надеждой осуществить собственные политические цели…» В начале 1945 г. Гитлер признавал: «Наша промышленность истощается, падает уровень подготовки кадров и компетентность командиров. Однако подобное уже имело место в истории. В данный момент я перечитываю том писем Фридриха Великого. Вот что он пишет на пятый год Семилетней войны: “Было время, когда я отправлялся в поход с Лучшей армией в Европе. Сейчас у меня одно отребье. Нет у меня больше командиров, мои генералы ни на что не способны, офицеры не в состоянии командовать, а вид солдат вызывает жалость”. Трудно представить себе более трудное положение, и тем не менее Фридриху удалось с честью выйти из войны и добиться определенных выгод»{676}.

Гитлер полагал, что наилучшим решением станет внезапный неистовый удар против одного из партнеров; он лишит всю коалицию воли продолжать борьбу. Самым слабым звеном и морально, и физически, по мнению Гитлера, были англосаксы — неожиданный и мощный удар «приведет их в чувство». Тем более что к моменту наступления ОКХ смог накопить резерв, состоящий из 7 танковых дивизий и 13 дивизий фольксгренадер{677}.

Именно в Арденнах Гитлер усмотрел слабое звено коалиции: на стыке американской группы армий генерала Омара Брэдли и английской группы фельдмаршала Бернарда Монтгомери. Для осуществления удара Гитлер впервые разрешил сформировать танковую армию СС во главе с Зеппом Дитрихом. На острие удара во время Арденнского сражения находилась 5-я танковая армия Хассо фон Мантойфеля, талантливого молодого генерала, внука военного героя, чемпиона Германии по пятиборью, воплощения прусской военной традиции. Мантойфель был одним из немногих офицеров, который позволял себе открыто не соглашаться с Гитлером, а однажды он не выполнил его приказ{678}. Целью операции было повторение «серповидного разреза», который вермахт с блеском осуществил в 1940 г., но на этот раз целью был не Париж, а Антверпен — крупнейший порт, через который шел большой поток снабженческих грузов колоссальной союзнической армии: Гитлер хотел выйти к Антверпену, а затем окружить и уничтожить противника.

12 декабря 1944 г. Гитлер в Ставке собрал офицеров, занятых в Арденнской операции — вплоть до начальников штабов дивизий — ив ходе одного из самых длинных своих монологов пытался их убедить в том, что силы в Арденнах практически равноценны (разумеется, это было не так), что вражеская коалиция стоит на грани развала. Фельдмаршал фон Рундштедт писал в приказе о начале наступления: «Солдаты Западного фронта! Настал великий час — против англо-американцев сосредоточены большие силы. Больше я ничего не буду говорить, вы сами все чувствуете, ибо речь идет о великом повороте. Выполните свой долг, сделайте невозможное для фюрера и рейха!»{679} Странно, но Гитлер был убежден в том, что на Восточном фронте не будут вестись активные боевые действия до тех пор, пока Сталин не договорится о статусе марионеточного польского правительства, которое он создал в Люблине. ОКХ также придерживался мнения, что пока Рузвельт и Черчилль де-юре не признают Люблинский комитет, Сталин не станет вести активные боевые действия, и под Арденнами союзники потерпят поражение{680}.

19 декабря началась тщательно засекреченная операция, заставшая американцев врасплох. Вдобавок шел снег, и союзническая авиация бездействовала. Первую волну наступающих войск вермахта в операции «Гриф» составили солдаты Ваффен-СС, переодетые в американскую форму — их действия были довольно эффективны. Однако, хоть и переодетые в американскую форму и владевшие английским, подопечные Отто Скорцени, не зная американских реалий, часто попадались: так, на американской армейской заправке немецкие диверсанты вылезли из джипа и потребовали «petrol, please!», а американцы называют бензин «gas». В итоге немцы были арестованы. Когда американцы обнаружили второй джип с переодетыми немцами, среди них началась легкая паника, и они начали дотошно проверять на дорогах всех подряд. Даже генерала Омара Брэдли, командующего 12-й группой армий, дорожный патруль стал расспрашивать о незначительных американских реалиях (например, кто подружка Микки Мауса или кто такие Дем Бамс). Брэдли впоследствии вспоминал, что полмиллиона американских солдат, встречаясь на дорогах, играли в кошки-мышки, выражавшиеся в бесконечных допросах на дорогах. Удостоверениям личности никто не верил. Брэдли должен был назвать столицу штата Иллинойс — Спрингфилд (допрашивающий считал, что Чикаго), во второй раз Брэдли предложили назвать место защитника на линии схватки в регби, в третий раз ему предложили назвать очередного супруга кинозвезды Бетти Грэйбл. Кто это такая, генерал вообще не знал, но часовой, довольный тем, что поставил большого начальника в тупик, разрешил ему продолжить путь. Более всего американцы опасались похищения Эйзенхауэра — чтобы воспрепятствовать этому, американский полковник, внешне похожий на главнокомандующего, беспрерывно курсировал в генеральской форме между Сен-Жерменом и Фонтенбло, отвлекая внимание гипотетических эсэсовских коммандос{681}.

К 25 декабря, однако, погода наладилась, в небе появилась союзническая авиация и началось американское контрнаступление, а немцы не смогли дойти даже до Мааса. В обычной войне поражение в Арденнах немедленно привело бы к окончанию военных действий. Однако, вследствие требования безоговорочной капитуляции, война отнюдь не была обычной. Следуя этому «идиотскому лозунгу» (по выражению Фуллера), западные державы не могли предложить никаких, даже самых суровых и унизительных, условий{682}. Война перестала быть стратегической проблемой, — борьба перешла в чисто политическую сферу.

Известия о наступлении в Арденнах и первоначальных успехах вызвали у немцев последний приступ эйфории — этого наступления ждали, как ждут дождя в засуху; немцы на некоторое время воспрянули духом, ведь вермахт снова оказался активен. Особенного ликования не было отмечено, но свидетели вспоминали, что было ощущение волшебного освобождения от кошмара; часто говорили, что это наступление — лучший новогодний подарок; добрым словом стали поминать даже полностью обанкротившийся Люфтваффе{683}. В итоге, однако, наступление вермахта в Арденнах не достигло цели, но оно на месяц отвлекло внимание союзников от подготовки и проведения вторжения в Германию. К 16 января 1945 г. в прорвавшейся в глубину обороны противника на 100 км группировке немецких войск не осталось боеспособных частей. Туман, мешавший действиям союзной авиации, рассеялся, что позволило самолетам наносить удары по германским транспортным колоннам. Дороги, по которым отступали немцы, вскоре оказались забитыми обгоревшими остовами немецких танков и другой техники. Для Германии потеря 800 танков была уже невосполнимой. Союзники же могли восстановить подобный урон в течение двух недель{684}. Арденнское контрнаступление немцев отложило форсирование Рейна только на две недели.