Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом - Владимир Першанин

Понятие «собачья свалка» чаще употребляется в описании воздушных боев. Но сейчас такая свалка образовалась в неширокой лесополосе, сместившись с широкого поля, где продолжалось наступление. Стреляли, порой не видя друг друга. Попаданиям мешали стволы и ветви деревьев. Но уже в одном, другом месте дымили и горели машины. Все же меня спасал приобретенный опыт. Я до крови растер шею (почувствовал лишь позже), стремясь не пропустить нацеленные в машину орудия. Коля Ламков действовал, в общем, умело, хотя с некоторым запозданием.

Он не понимал, что после промаха, даже в сотне метров, надо срочно бросать машину в сторону, и ждал, когда я выстрелю второй раз. Со второго я бы наверняка попал, но поймал бы ответный снаряд. Пока я орал, толкая Ламкова в плечо, короткоствольный Т-4 врезал снаряд в правую часть корпуса над пулеметом. Болванка встряхнула машину и ушла рикошетом, задев башню. Ламков, опомнившись, рванул вперед, я выстрелил почти в упор, но танк подбросило на кочке, и снаряд прошел мимо.

— Гони! — кричал я, а Леня Кибалка загонял новый снаряд.

Я бы все равно не сумел опередить этот Т-4 с его толстой короткой пушкой, но из-за спины ударила догнавшая нас «тридцатьчетверка». Болванка, выпущенная с восьмидесяти метров, пробила лобовую часть немецкого танка между пулеметом и смотровой щелью механика-водителя. Этот снаряд спас нашу машину, не дав возможности немцам выстрелить. Зато выстрелили мы. Попали, хоть с запозданием, но удачно. Из боковой дверки вывалился танкист в черной куртке, а следом выплеснулся язык горящего бензина.

Нас было больше, и мы атаковали. В руках атакующих — инициатива. Я все же подбил в этом бою один Т-4, влепив снаряд в дверцу башни. Не удержавшись, закрепляя счет, ударил вторым снарядом в выломанный проем и понесся дальше, подгоняя Колю.

Мы прорвались почти до хутора, но сильный огонь противотанковых пушек заставил нас отступить, стреляя осколочными снарядами по вспышкам 75-миллиметровок. Наше командование понимало, что за ночь немцы укрепятся. На прямую наводку выкатили дивизион 122-миллиметровых гаубиц. С расстояния менее километра, под сильным минометным огнем, дивизион выпустил сотни три снарядов, заново перемешав кучи глины, кирпича, засыпая подвалы — доты. Только после этого мы взяли хутор.

Срочно окапывались, искали готовые убежища. Кидали в уцелевшие подвалы гранаты. Иногда вместе с взрывом раздавался крик обреченных немцев. Четверо фрицев, выставив палку с грязным полотенцем, сдались в плен. Их погнали в тыл. Ротные командиры, получив инструкции, расставляли танки. В нашей первой роте из десяти машин осталось пять. Шестой танк чинили ремонтники. Обещали к вечеру восстановить. Несмотря на потери, ротный Антон Таранец выглядел веселым.

— Алексей, принимай взвод. Вечером обмоем.

Так, через полтора года войны я принял свой первый взвод, состоявший из двух танков и уцелевшего механика-водителя погибшего взводного. В отношении его у меня уже были планы, и я сразу предложил ему:

— Пойдешь ко мне механиком?

— Пойду, — закурив и малость подумав, отозвался тот. — Меня, кстати, Иваном Федотовичем кличут. А фамилия тоже Иванов. А то литр вместе выпили и даже не познакомились.

Таранец дал согласие на перевод. Ламков обиделся едва не до слез. Но стрелок-радист и заряжающий доходчиво объяснили ему.

— Мы жить хотим, Колян. Тебе еще учиться надо. Учись с кем-нибудь другим. И не хнычь, дурак! Пока в резерве побудешь, подуркуешь. А нам опять в бой.

Иванов уже осматривал свое новое место, двигал рычагами, что-то бормотал под нос. Ротный Таранец, отозвав меня в сторону, спросил:

— Как Скариди себя в бою вел?

— Это мы у него сейчас спросим. Анастас, иди сюда.

Когда он подошел, я приказал:

— Доложи командиру роты, сколько выпустил в бою снарядов.

Младший лейтенант замялся. Выглядел он неважно. Растерянный, хоть и пытающийся казаться бодрым. Бушлат с оторванными пуговицами, в пятнах крови, на поясе зачем-то висел немецкий нож-кинжал в кожаных ножнах.

— Точно не помню. Надо сосчитать.

— Считай, — сказал я и обернулся к Лене Кибалке. — Сколько мы с тобой снарядов выпустили?

— Двадцать семь бронебойных и девятнадцать осколочных. Всего — сорок шесть штук. Может, на один ошибся.

Вернулся от своего танка Анастас Скариди. Догадался застегнуться на все пуговицы, туго подпоясать бушлат. Козырнул ротному:

— Докладываю, что экипажем танка выпущено по врагу шестнадцать снарядов.

— Экономил боеприпасы или отсиживался?

— Ну, вы же знаете, нам прямо в лоб снаряд закатили. Стрелка-радиста убили, пожар начался.

— Брось, Анастас, — перебил его Таранец. — Погиб товарищ. Что ж теперь, не воевать, весь бой оплакивать его? Приводи машину в порядок и больше не вздумай от боя уклоняться. Стрелка-радиста я тебе дам. Пробоину чем-нибудь заделайте и кровь обмойте. Пулемет-то цел?

— Целый.

— Ну, иди.

Когда подавленный и растерянный младший лейтенант пошел к своему танку, Таранец достал папиросы, протянул мне одну.

— Подломился парень. Я его понимаю. Рядом парнишку насквозь продырявило, кровища, одежда горит.

— Оба запасных бака сорвало, — добавил я. — Один сильно горел.

— За тобой, Алексей, наверное, прятался? — Не дождавшись ответа, выругался: — Мы тоже с полсотни снарядов выпустили. А этот — шестнадцать. Прятался! Поговори с ним еще. Мне балласт не нужен.

Съездили на мотоцикле глянуть на подбитый «тигр». Насчитали штук двадцать попаданий. Большинство снарядов не пробивали броню тяжелого танка с 88-миллиметровой пушкой. Нашел я след и своего снаряда. Болванка пробила два металлических колеса, сорвала их с оси. Обратили внимание на непривычно широкие гусеницы. О «тиграх» мы тогда знали лишь понаслышке, и вот теперь представилась возможность рассмотреть нового противника вблизи. О «тиграх» будут много говорить и после войны, но в те минуты, обходя шестидесятитонную громадину, я понял, что нам приготовили подарочек еще тот. Единственное, что отчасти успокаивало, этих тяжелых машин у фрицев было пока немного.

Подтянулась пехота. Полезли за трофеями. Танкисты и десантники их опередили. Некоторые уже ходили с немецкими автоматами. Так как кухня опаздывала, перекусили сухим пайком и трофейными консервами. Немного выпили. Напряжение боя постепенно уходило, хотя все мы знали, что передышка временная. Мелькнуло в голове, что, возможно, надо было, не останавливаясь, идти дальше, к станции. Глянул на многочисленные тела бойцов, разбросанные на пашне, несколько догорающих танков. Отозвал в сторону Анастаса Скариди и показал на поле:

— Видел? Там и наш взводный остался. Не побоялся с «тигром» схватиться.

Грек, видимо, выпил водки больше, чем положенные сто граммов. Вел себя агрессивно и оправдываться не собирался:

— Тебе легче бы стало, если б я там догорал? Чего спектакль устроил? Кто двадцать, а кто сорок снарядов выпустил? У меня два попадания в танк. Фрицевская болванка в десяти сантиметрах прошла. Чуть левее, и меня бы насквозь продырявило.

Я понял, что отчитывать на манер политруков взвинченного да еще выпившего командира танка бесполезно. Экипаж был явно на его стороне. Правильно сделал младшой, что на рожон не лез. Получили попадание, человек погиб, куда еще рваться.

— Черт с тобой, Анастас. Если решил и дальше в хвосте плестись — валяй! То, что трусом прослывешь, тебя, видать, не волнует. Зато живым останешься.

— Быстро ты, Алексей, изменился. Не успели взводным поставить, уже за воспитание принялся. Год или полтора этой должности ждал. А там глядишь, ротного заменишь.

— Пошел на х…! — выругался я.

— Пойду, а что же мне остается. Не всем такими героями быть, как ты.

В общем, поговорили. Как меду напились.

Получил для пополнения взвода легкий Т-70, который привели в порядок ремонтники. К своему удивлению, водителем-механиком на нем оказался Коля Ламков, а командовал легким танком старшина с густыми светлыми усами. Старшина доложился по форме, а я показал ему место, где оборудовать капонир.

— Распорядились бы в помощь пару-тройку пехотинцев дать, — попросил старшина. — У нас экипаж всего два человека, а у меня рука зашибленная.

Я выделил трех десантников, а ко мне, вроде за лопатой, подошел Ламков. Вот еще один обиженный. У Т-70 только лоб нормально бронирован, а борта всего 15–20 миллиметров. Любая пушка пробьет. Его приняли на вооружение с прошлой весны, но за год он безнадежно устарел. Конечно, Коля чувствовал себя почти обреченным и всерьез обижался на меня.

До позднего вечера мы зарывались в землю, оборудовали щели для укрытия от бомб. К ночи подошла еще пехота и штук девять танков. Меня поразил их вид. Все они вышли из ремонта. Отчетливо виднелись заваренные пробоины, колеса отличались по цвету и были сняты с других машин. Кроме «тридцатьчетверок», легких БТ-7 и Т-70 я увидел даже трофейный чешский танк с установленной нашей 45-миллиметровой пушкой. Не от хорошей жизни собирали и срочно вводили в строй все, что можно.