Уготован покой... - Амос Оз

Так почему же мучают меня нынче угрызения совести? Почему так тяжело на сердце? По какой причине, из каких, якобы моральных, соображений возложена на меня обязанность натравить на Ионатана и полицию, и его друзей из особого подразделения? Более того, если ему необходимо уйти, пусть идет себе с миром. Разве он не хозяин своей судьбы? Будем надеяться, что завтра или послезавтра придет письмо, или записка, или телефонное сообщение и таким образом — по крайней мере, для меня — инцидент будет исчерпан. Между прочим, это совсем неплохая идея — чтобы Азария на ней женился. Почему бы нет? Только потому, что изойдет ядовитым гневом недобрая, ожесточенная женщина? Или из опасения публично ущемить честь престарелого диктатора? Неужели ради этих двоих я должен начать охоту на человека? Вернуть, если это окажется возможным, птицу снова в клетку ее страданий?

Я ничего не знаю. Ничего не знаю. Не имею понятия. Я уже писал об этом.

И кстати, не мне быть здесь секретарем кибуца: я просто-напросто сработан из неподходящего материала. Пусть соблаговолят обратиться к любезнейшему Сточнику. Либо к Яшеку. Либо, если того пожелает общественность, пусть Иолек и далее занимает свой пост, несет это ярмо и правит царственной рукой. Я неподходящий человек. Без сомнения, это ошибка.

В семь вечера я установил дежурство у телефона на случай, если поступит сообщение. Эйтан, Азария, Яшек и Уди. Каждый — по три часа. До завтрашнего утра, до семи, а в семь я вернусь в кабинет, и посмотрим, каковы новости и что еще можно сделать.

Быть может, еще нынешней ночью он вернется, и дело с концом.

В столовой я приколол лаконичную записку, где извещал, не вдаваясь в объяснения, что отменил репетицию музыкального квинтета. В половине девятого вернулся к себе домой, принял душ, выпил лекарство. В четверть десятого пришли и срочно позвали меня в бухгалтерию: Майами наконец-то на линии.

«Yes? This is his personal assistant speaking[1]. Мистер Троцкий за городом. Весьма сожалеем, но связаться с ним невозможно. Но вы можете оставить для него сообщение».

Итак, мне пришлось со всей осторожностью подбирать формулировки: «Сообщение из Израиля. От исполняющего обязанности секретаря кибуца Гранот. Молодой человек по имени Ионатан Лифшиц („Пожалуйста, по буквам“. — „Пожалуйста“.) Этот молодой человек, возможно, уже связался или в ближайшее время свяжется с мистером Троцким. Он сын его старинных друзей. Отправился в путешествие. Если он выйдет на связь, пусть мистер Троцкий будет столь любезен и позвонит нам при первой же возможности. Будем весьма благодарны».

А потом в моей комнате ожидало меня, словно терпеливая супруга, мое постоянное одиночество. Присядь, Срулик. Нелегкий выдался у тебя день. Включим электрообогреватель. Попьем чаю. Наденем поверх пижамы старый добрый свитер. Пусть нам сыграют Брамса. Включим настольную лампу. Дом заперт на все замки. И тем не менее запахи извне прорываются в него. Влажные листья. Зимняя земля. Перегной. Воспоминания детства… Остатки какой-то неясной боли: мой отказ от П., да и другие мои уступки… Издалека донесется лай собак. Ночная птица испугает нас. Но вместо того чтобы пожалеть себя, мы сядем писать отчет. Вот уже и полночь миновала. Что же с тобой случилось, Иони? Где ты будешь ночевать сегодня? Пожалуйста, дай нам какой-нибудь знак. Мы не станем тебя преследовать.

Мое писание затянулось. Время уже очень позднее, а завтрашний день тоже будет не из легких. Зажгу-ка я светильник возле постели, а настольную лампу погашу. Приму душ, полежу, почитаю, пока не придет сон. Два последних месяца я читаю книги по орнитологии на немецком, английском и иврите, узнаю, чем занимаются птицы, почему ведут себя так, а не иначе. Спокойной ночи! Между прочим, и тут я ничего не понимаю. Поглядим, что же будет завтра.

Четверг, 4 марта 1966. Четыре часа пополудни.

Никаких новостей. Парня нет.

Ночью наши ребята дежурили у телефона. Поступил звонок от офицера, назвавшегося Чупкой. Спросил, что нового, сказал, что постарается в течение дня добраться до нас.

А утром Иолеку стало хуже. Врач поспешил к нему домой, сделал укол, предложил отправить Иолека в больницу. Хотя бы на несколько часов, чтобы провести основательные исследования. Но Иолек метал громы и молнии, стучал кулаком по столу, выгнал всех из комнаты.

Моя должность придала мне мужества, и я вошел к нему после того, как все в панике ретировались. Иолек не лежал в кровати, а, так же как и вчера, царственно восседал в кресле. Держал в пальцах погасшую сигарету, разглядывал ее с какой-то хитрецой и разминал с обоих концов, словно оценивая и сравнивая их.

— Срулик, — произнес он, — это нехорошо.

— Не кури, — сказал я, — и, по моему скромному мнению, тебе стоит последовать совету врача.

— Не о чем говорить, — тихо ответил Иолек, — и я отсюда никуда не двинусь, пока что-нибудь не прояснится.

— Возможно, мы ошибаемся? — спросил я неуверенно. — Возможно, несмотря ни на что, лучше было бы обратиться в полицию?

Иолек не торопился с ответом. А на лице молниеносно возникла и пропала одна из самых загадочных его улыбок.

— Полиция, — произнес он наконец, приподняв левую бровь. — Полиция, стало быть, газетчики. Стало быть, сенсация. А ведь у парня есть гордость, и если мы заденем его гордость, то собственными руками отрежем ему пути к отступлению. Он убежит еще дальше, еще больше замкнется в себе. А самое худшее будет, если его доставят сюда на патрульной машине. Нет. Это нехорошо. Подождем. Срулик?

— Да.

— Что ты думаешь?

— Обратиться. И немедленно.

— А?

— Я сказал: обратиться в полицию. Больше не ждать.

— То есть ты полагаешь, что он уже кое-что натворил?

— Этого я не говорил, Иолек. Боже упаси. Поскольку ты поинтересовался моим мнением, я сказал, что мы должны заявить. И еще сегодня.

— Пожалуйста, — сказал Иолек и глубоко затянулся погасшей сигаретой, которую держал в пальцах. — Пожалуйста. Ты секретарь. Поступай по своему разумению. У тебя есть право и на ошибки. Что ты ответил Хаве?

— По какому поводу?

— Азария. И кстати, как он поживает? Почему не пришел навестить меня?

— Насколько мне известно, он не спал всю ночь, а теперь его уложили спать. Хава вообще не обращалась ко мне по поводу Азарии. И Римона тоже. Насколько мне известно, Римона сегодня вышла на работу. В прачечную. Как обычно.

— Срулик, послушай.

— Да.

— Завтра пятница, верно?

— Завтра пятница.

— Ты все-таки обратись в полицию. Но не сегодня. Завтра. Спустя сорок восемь часов. Мне кажется, даже существует такая процедура в отношении пропавших людей: принято выждать около сорока восьми часов. От Троцкого ничего не было?

— Я пока ничего не слышал.

— Естественно. Я так и думал. Послушай-ка, Срулик, между нами, скажу тебе по секрету: у меня в душе гнездится подозрение. Более того, я почти полностью уверен. При условии, что ты будешь нем как могила… Договорились?

Я промолчал.

— Хава.

Я молчал.

— Все это дело ее рук. В сговоре с Троцким. Не стану вдаваться в подробности. Так она мне мстит.

— Иолек, — сказал я, — поверь мне: я ничего не смыслю в сердечных делах. И не выдаю себя за знатока. Но твое предположение кажется мне абсолютно невозможным.

— Ну да ладно. Мудрецом ты, Срулик, сроду не был. Но кто среди нас порядочней и рассудительней тебя? Ты просто-напросто забудь все, что я тебе сказал. Забудь — и кончим с этим. Стакан чая? Или рюмочку? Нет?

Я, поблагодарив, отказался. И вновь стал уговаривать Иолека, чтобы тот прислушался к советам врача. И хотя бы на пару часов съездил в больницу.

Насмешливо, зло, заговорщически подмигнул мне вдруг Иолек и улыбнулся улыбкой старого греховодника:

— В воскресенье. Если Иони до тех пор не появится. В воскресенье я поеду.

— Но ведь доктор…

— К чертям доктора! Послушай-ка, Срулик. И это под самым большим секретом. Во имя Неба. Между мною, тобою и этими стенами. Я поеду в воскресенье. Билет я уже заказал. Я поеду и верну его. Никакого произвола не потерплю. Между прочим, я тоже на протяжении своей длинной жизни успел научиться двум-трем фортелям. Говоря простым языком, я отказываюсь уступить им мальчика. Точка. И не спорь со мной.

— Не понимаю, — сказал я, — куда это ты едешь в воскресенье?

— Ну и умник же ты. Выслушай меня хорошенько, но никому ничего не говори. Один, не ставя ее в известность. Туда. В Америку. Вернуть парня домой.

— Но, Иолек, ты…

— А?..

— Ты всерьез собираешься…

— Да. Я всегда все делаю всерьез. Я долго все взвешиваю перед тем, как принять важные решения, но как только решу — решено и подписано. Мое состояние здоровья, Срулик, не тема для обсуждения. И не спорь со мной. Это лишено смысла. А теперь ступай себе с миром, Срулик. Только помни, что ты поклялся молчать.