Ленин - Антоний Оссендовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они смотрели на него с удивлением.
– Думаете, можно меня испугать? Человек, который с давних пор не думает о себе, не знает страха. Все же вы знаете, что за границей ходил на переговоры с политической полицией один. Помните, что по приезду в Петроград, перед июльским выступлением, посещал я казармы и произносил речи? Проходил тогда среди рядов ненавидящих меня вооруженных офицеров прежней царской гвардии и солдат, убежденных, что я изменник родины, и готовых меня растерзать. Было это не раз, не два, а десять, двадцать! Результат был всегда один и тот же самый! После моей речи солдаты выносили меня на руках, а офицеры вынуждены были скрываться от гнева обманутых ими солдат! Так будет и теперь. Когда начну говорить, уже никто не осмелится на меня напасть. Никто!
Комиссары долго еще спорили, но Ленин был неумолим. Мысль его была живой, эластичной, так как легко переходил от одного решения к другому, если считал его за лучшее, более практичное, но в случае взятия на себя ответственности и собственной безопасности не знал колебаний. Таким образом, они должны были ему уступить.
Назавтра в одиннадцать часов входил он уже в Манеж, набитый так плотно, что люди не могли двинуться. Когда взошел он на трибуну и взглянул на толпу, показалось ему, что видит он громадное поле, где колеблющиеся головы, как зрелые колосья, создавали волну.
«В такой давке никто не сможет даже выстрелить», – подумал он, с доброжелательной улыбкой смотря на ближайшие ряды зрителей.
В течение целого часа глухим, хриплым голосом, размахивая руками и колотя ими по трибуне, как молотом по наковальне, подчеркивая движениями лысого черепа наиважнейшие понятия,
Ленин вбивал в головы слушающих несколько необходимых мыслей, повторяя их непрестанно, то и дело меняя форму и все более решительным тоном.
Он объяснял необходимость обороны перед германским империализмом, обещал скорый конец войны, которая закончится направленной к пролетариату мольбой германской буржуазии о мире.
– Вы его не отдадите правительству Вильгельма, – призывал Ленин. – Так как знаете, что готовит день восстания в Берлине социалистическое правительство Карла Либкнехта, с которым условия мира будут условиями войны с капитализмом Англии и Франции за диктатуру пролетариата в Европе! Только вы, рабочие и крестьяне России, являетесь авангардом мировой революции! Крестьяне владеют всей землей и поставляют борющемуся пролетариату потребные продукты, во имя свободы, равенства, вечного мира! Будьте бдительны, чтобы враги вас не обманули. Уже теперь они требуют от нас повиновения по отношению к Учредительному Собранию, в которое входят явные и тайные изменники трудящегося народа!
Поднялись крики сторонников и противников Ленина.
Диктатор говорил дальше. Подошел, в конце концов, к описанию благосостояния, которое наступит в России, когда все будут работать, как братья, для общества, когда забудут о тяжелых годах неволи и гнета. Спрашивал строго, как отец, увещевающий детей:
– Думаете ли вы, товарищи, братья и сестры, что для вашего будущего счастья не стоит продержаться несколько месяцев лишений, недостатков и напряжения?
Сорвалась буря восклицаний:
– Да здравствует Ленин! Наш отец! Вождь! Опекун! Защитник! Веди нас! Научи!
Ленин поднял руки и крикнул:
– Помните, что вы решили в данный момент. Защита страны! Работа и хлеб для армии. Отклонение Учредительного Собрания, которое разжигает новую вражду в народе и наложит на крестьян несокрушимые узы!
– Помним! Присягаем! – раздались восклицания.
Толпа вздрогнула, притиснулась к трибуне, подхватила Ленина и, передавая его из рук в руки, вынесла из Манежа.
Ленин сел в машину, а за ним хотел влезть Троцкий.
– Нет! – произнес диктатор. – Мне нужно говорить с товарищем Платтеном. Он поедет со мной!
Швейцарский интернационалист в это время сел в машину.
Ленин улыбался и думал, что не должен ехать с Троцким, над головой которого повис приговор, выразительно звучавший в словах еврейской делегации. Наилучшим спутником смелости является осторожность.
Эти мысли были прерваны двумя револьверными выстрелами. Их сухой треск едва пробился через шум восклицаний и вой толпы, выползающей из Манежа.
Сидящий рядом с Лениным Платтен охнул и схватился за плечо. Через стиснутые на рукаве пальцы сочилась кровь.
– Я ранен… – шепнул он.
Машина на полной скорости рванула с места.
Ленин осмотрелся. В кузове автомобиля он заметил два отверстия от пуль.
«Хорошо стреляли, – подумал он, – но не совсем…».
Скривил губы пренебрежительно.
В коридорах Смольного Института в это время кишели товарищи. Народные Комиссары, представители всяческих организаций, комитетов и командующие надежных полков прибывали, чтобы узнать о здоровье своего вождя и о подробностях покушения.
Ленин приветствовал всех доброжелательно и смеялся весело, говоря:
– Не имею понятия, кто в меня стрелял. Следствие назначено. Товарищ Дзержинский покажет, что умеет.
Между тем, главный судья еще не появился. Телефон в его канцелярии не отвечал. Посланный за ним мотоциклист вернулся с известием, что товарища Дзержинского с утра не видели в здании ЧК. Латыши, стоящие на внутренних постах, заметили его, выходящего в семь часов утра. С того времени он не возвращался.
Антонов, исполняющий обязанности коменданта дворца, усилил посты в коридорах, на лестницах и вокруг здания. Только поздно ночью Смольный выкинул из своих глубин неизвестный людей. На самом верхнем этаже, где жили Ленин и другие комиссары, воцарилась тишина.
Диктатор сидел в своей комнате и спокойно писал статью, в которой громил буржуазию и ее наемных убийц за намерение нанесения смертельного удара в спину. Писал, бросая на бумагу короткие ясные предложения, изобилующие кавычками, знакомыми каждому цитатами из Священного Писания и отрывками из самых популярных басен, сочных и злых.
Так он углубился в работу, что не слышал тихого разговора за дверями и шелеста шагов человека, ступающего по ковру, постеленному в комнате. Заметил его случайно, оторвав взгляд от бумаги, чтобы припомнить себе заключительную строфу басни Крылова о свинье и дубе.
Перед ним стоял Дзержинский. Он упер холодные глаза в лицо диктатора и кривил судорожно губы.
– Искал вас в течение целого дня… – промолвил Ленин, улыбаясь ужасно дергающемуся лицу Дзержинского.
– Знаю, – бросил он. – Был в городе. Искал виновников покушения. Еще вчера говорил Володарскому, где можно их найти… Не хотел или не смел…
Многозначительно посмотрел на Ленина и долго выдерживал острый изучающий блеск черных монгольских глаз.
– Ну и что? – спросил Ленин.
– Попрятались как кроты под землю, – шепнул он. – Но я выследил. Приказал арестовать Владимирова.
– Моего шофера?! – выкрикнул Ленин.
– Вашего шофера. Он был в сговоре с участниками покушения, – шепнул Дзержинский. – Впрочем, убедитесь скоро, товарищ. Оставьте только это дело мне.
Ленин кивнул головой и тронул плечами. Дзержинский, ничего более не говоря, покинул комнату.
Диктатор снова согнулся над письменным столом.
Феликс Дзержинский. Фотография. 1918 год
Перо тихо скрипело. Большие буквы шрифта связывались в кривые, волнистые линии, над которыми, как над зарослями кустарника, поднимались похожие на высокие деревья восклицательные, вопросительные знаки и кавычки без конца.
Работа шла своим порядком. Революция пролетариата не допускала промедления, нерешительности, боязни, отступления, волнений, лишающих равновесия. Или все, или ничего! Или сразу, или никогда!
Ленин писал… Бумага шелестела. Скрежетание пера напоминало стрекот ядовитого насекомого.
В коридоре и во дворе раздавались твердые тяжелые шаги. Вооруженные винтовками и гранатами, латыши стерегли пророка свободы и счастья бедных, готовые каждую минуту схватить, заколоть штыком, растерзать храбреца, проникшего в кузню лучезарного завтра.
Глава XXV
В Петроград со всех сторон России спешили крестьяне, рабочие, мещане и дворяне, избранные в Учредительное Собрание. В средоточии разнородных людей кипела напряженная работа. Две самые активные партии – крестьянская и большевистская – агитировали настойчиво, вовлекая приезжих под свои знамена. Эсеры, опасаясь вооруженного нападения Ленина на Народное Собрание, выделили из себя Комитет Защиты Родины и Свободы, руководимый Борисом Савинковым. Вербовали солдат и добровольцев среди разных подонков общества, даже из черных сотен21 царских, скрывающихся в провинции, где лозунги коммунистов не побеждали до сих пор. Намеревались в подходящий момент броситься на Совнарком и перебить всех до одного.
Ленин знал об этом и действовал тайно.
Петроград, поделенный на районы, бдительно охранялся надежным войском и рабочими дружинами. Почти ежедневно исчезали без следа наиболее энергичные враги диктатуры пролетариата, о их судьбе знало только ЧК, ужасная красная клоака, истекающая кровью, и ее создатель – Ленин.