Фабрика поломанных игрушек - Гера Фотич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что эта бедняжка может забрать? Девочку похитили, продали в Израиль, вот только приехала, родителей своих ищет.
Кастет неожиданно рассмеялся, он понял, что девчонка не только его обманула:
– Это она тебе такое рассказала? Ну даёт! Родителей ищет! Да она никогда их и не знала, в детдоме проституцией занималась, а потом попросилась за границу на заработки – вот я и помог… Что… забыла? – он повернулся к Марии.
– Неправда! – закричала она. – Ты меня насильно вывез. Напоил какой-то гадостью и вывез, там продал!
Кастет ухмылялся:
– Да никто тебе насильно в рот спиртное не лил. Забыла, как ты бухала?
Червонцев в недоумении переводил взгляд с Кастета на «графиню» и обратно.
Мария расплакалась, наклонилась, опустила лицо в ладони, через пальцы бормотала:
– Да бухала, бухала! – неожиданно вскинулась, глаза её загорелись, тон стал обличающим. – А что оставалось? Когда воспитатели тебя продают за еду, там все бухали, а как трезвой на ваши морды смотреть? Разве можно так жить? Есть нечего, у церкви на Металлистов милостыню просили, холодец воровали с первых этажей! А вы вместо еды нам вина наливали! – По щекам Марии потекли слёзы. – Мы заботы хотели хоть какой-нибудь! Сочиняли о своих родителях, придумывали их, рассказывали друг другу. Я в углу стояла наказанная, а сама представляла, что это меня папа с мамой поставили и ушли. А сами переживают обо мне, ждут, что я прощения приду просить. А я не просила специально, чтобы стоять и чувствовать, что они есть у меня, что они живые, думают обо мне… А эти деньги, которые вы ищете, я их заработала своим телом, когда вы меня, несовершеннолетнюю, все насиловали! И ты тоже, гад! Ты тоже мне должен!
Мария начала рыдать.
Червонцев обнял вздрагивающее в конвульсиях тело девочки, прижал к себе.
– Ну что ты, милая, что ты, успокойся, не надо так… – Душу заполонила горькая мука, заклокотало в груди, забилось гложущей тоской. Да что же это такое? Там убивают, здесь калечат…
Кастет с надменной ухмылкой укоризненно покачал головой:
– Ну ты даёшь, «Графиня»! И меня в должники записала? Ты мне «спасибо» должна сказать, что отправил тебя в Израиль подальше отсюда к интеллигентным людям. Забыла, как клиентов заманивала у Апраксина двора? Что бы с тобой здесь было, если осталась со своим педагогом-сутенёром из интерната? А теперь – уехала шлюхой, вернулась «графиней»! – Он обернулся к Червонцеву: – А ты что, дедуля, – не веришь мне?
Кастет достал из кармана помятый паспорт и бросил Виктору Ивановичу на диван.
Тот раскрыл корочки. На фото – Мария, стал читать вслух:
– Курёхина Анна…
«Графиня» чуть приподняла голову, продолжала плакать, повела плечами, шепнула вбок:
– Простите меня… – попыталась убрать руку Червонцева с плеча.
Но он не отпустил её, а прижал сильнее, в глазах защипало. Снова кольнуло в груди, он сделал несколько резких вдохов – что это за Фабрика поломанных игрушек, почему никто не остановит её работу, не перекроет конвейер? Родители, бросающие детей, маньяки, бандиты, воспитатели-сутенёры – сколько же можно? А сам-то он – чем лучше? Где его двойняшки? Лавина ненависти, горечи и обиды наполнила душу, сердце заныло. Он крепче прижал к себе девочку, собрался с силами, улыбнулся, помахал документом, наклонился к подопечной, постарался сказать весело:
– Ну, вот видишь, Анна, паспорт твой нашёлся, – убрал документ в карман брюк, – теперь можно опекунство оформить.
«Графиня» нерешительно оторвала взгляд от пола, посмотрела заплаканными глазами на Червонцева, увидела добрую отеческую улыбку, в глазах щемящая ласкающая жалость. Тоже улыбнулась в ответ, смахнула рукой слёзы.
Кастет заметил бледность в лице Червонцева, усмехнулся:
– Что, дед, задышал – сердечко хандрит? Тяжело с этими детдомовскими! Но какая трогательная сцена! – обернулся к Вадиму с охранником: – Свяжите их, заберём с собой, там разберёмся – что с ними делать. Вообще-то хотелось бы и деньги вернуть!
Вадим кивнул помощнику. Тот достал из кармана скотч, встал и потряс им, хрипло обратился к Червонцеву, показывая на свой стул:
– Дядя, иди, садись сюда!
Виктор Иванович не двинулся.
Тогда бандит вынул из кармана нож, ловко поиграл им между синими от наколок пальцами руки, подошёл ближе и приставил длинное лезвие к его шее, слегка нажал, проткнув кожу. На горле выступила кровь.
Червонцев медленно встал, ощущая на шее острую холодную сталь, подумал о наградном пистолете в столе, послушно пересел.
Ему скрутили руки липкой лентой.
Мария вскочила, попыталась бежать к двери, но Вадим бросился за ней и обхватил сзади. Девушка развернулась и, выкинув вперёд колено, ударила бандита в пах.
Вадим взревел:
– Ты что, с ума сошла, сука?… – согнулся, но девушку не выпустил.
Мария испуганно залепетала:
– Это я не специально, по инерции! Извините, вы же охранник – я думала, у вас там раковина, как у всех…
Лицо Вадима исказила гримаса боли:
– Какая раковина? – Он дёрнул Марию за плечо так сильно, что та упала на пол, разбив лицо. Связал её лежачую. Сам встал, начал приседать и наклоняться, разминая пах. Засунул руку в штаны, поглаживая травму.
В детской комнате хлопнула оконная рама, и Вадим выпрямился, поспешил на звук. Осмотрел всё и вернулся, доложил Кастету:
– Здесь какой-то муравейник из комнат. В детской окно открыто, кто-то выскочил, или ветром.
Кастет недовольно поморщился, обернулся к Червонцеву:
– Кто ещё в доме есть?
Тот пожал плечами:
– Дом большой, так сразу и не припомнишь.
Кастет усмехнулся, обернулся к Вадиму:
– Начинайте шмон. Куда они могли деньги спрятать?
Вадим с охранником разошлись по комнатам. Загремели дверцами шкафов и ящиками, выкидывая на пол содержимое, переворачивая матрасы с кроватей…
Вениамин продолжал сидеть в машине. Периодически звонил в управление, но никто не отвечал.
Неожиданно в окне пассажирской двери показалась зелёная каска и почти детское лицо.
Щербаков открыл дверь, и на пассажирское сиденье сел боец в тяжёлом бронежилете с автоматом. Его тонкая шея с
