Новый Мир ( № 4 2012) - Новый Мир Новый Мир

Невзирая на подчеркнутый реализм сюжета, «Третья правда» наполнена таинственными символами, которые практически возводят повесть до уровня иного реализма — мистического. Бородин весьма аккуратно «рассыпает» их по тексту, чтобы не переборщить с количеством, но и не дать читателю расслабиться.

Практически в самом начале фигурирует дом Ивана Рябинина, который все время, что он был в тюрьме, стоял пустым. Невзирая на распоряжения председателей сельсовета, никто не захотел в нем поселиться: «Жители Рябиновки многозначительно переглядывались между собой, когда кто-нибудь на улице или в магазине затевал разговор о странной судьбе участка. Дело пахло тайной...», хотя фактически как раз тайны никакой не было — привидения там не жили, да и сам дом в свое время вовсе не был прибежищем зла. Бородин таким полузагадочным образом дает нам понять, что дом пустует не просто так, а ради своего хозяина, который должен вернуться. Впрочем, сам хозяин в тюрьме вел себя не очень логично — трижды совершал попытки побега, и все три раза — неудачно, из-за чего и отсидел четверть века.

Жена Рябинина, Людмила, по авторскому выражению, выглядит как «царевна-лебедь, золотоволосая, с маленькими белыми ножками». Персонаж из сказки, которой в угрюмых обстоятельствах «Третьей правды» и не пахнет.

Смерть Рябинина скорее похожа на эпизод из триллера. Вместо бульдозеров, которые просто ломали деревья ради прокладки «высокого вольта», Ивану вдруг привиделось, что «оборванные, грязные люди рвали на куски издыхающую лошадь <...> падающие деревянные опоры и глыбы земли рушились на людей, давили их, ломали ноги и руки, сплющивали головы <...> крики, кровь <...> выстрелы из окон». Пораженный невыносимой картиной, Рябинин умирает от разрыва сердца. Неромантично, слегка сюрреалистично, но и эффектно.

И вершина абсурда — поминки по Ивану. Селиванов из деревни сбегает в Слюдянку — небольшой город на западном берегу Байкала. И там он вначале бежит в церковь, затем — в здание КГБ, где задает совершенно невероятный вопрос: «Власть наша, советская которая, как долго она, родимая, еще нами править будет?» И уж затем он идет в ресторан, где напивается, а затем получает ножом в бок. И вся эта фантасмагория случается с Селивановым в день (вечер) поминок по его другу. В этом можно увидеть некие параллели с «Братьями Карамазовыми», когда Митя в самые неподходящие моменты уезжает в Мокрое. А можно — противопоставление жизни и смерти, сознательно приниженное до уровня если не фарса, то гротеска.

Павел Басинский утверждает, что именно Селиванов («хитрющий мужик, „убиец”, жмот»), а не Рябинин («отсидевший полжизни и пришедший к вере») стал любимым героем Бородина. Вряд ли все настолько однозначно. Дело скорее в том, что пусть Рябинин — сюжетообразующий персонаж (без него ничего бы не произошло), Селиванов — важнее. Рябинин отсутствовал двадцать пять лет, а Селиванов был на месте. Повесть начинается и заканчивается Селивановым. Именно он, со всеми своими недостатками, воплощает ту силу, которая торжествует вопреки всему. Ведь Селиванов-то жив, невзирая на удар ножом («Во жизнь собачья! Помереть и то по своей воле не дадено», — говорит он, подтверждая витальность своей правды), а Рябинин умер.

А с третьей правдой все несложно. Селиванов утверждает: «Батя-то мой и от красных и от белых отмахался и меня уберег. Пущай, говорил, они бьются промеж собой, а наша правда — третья». Эта мысль не нова, однако для Бородина, очевидно, имела серьезное, если не ключевое значение. Он не был ни красным, ни белым. У него была своя правда. На его счастье, он встретил единомышленников. Он ни с кем не боролся («Я вовсе не боролся с властью, это она боролась со мной как с безнадежно инородным существом» — «Без выбора»), он просто всегда жил по-своему, по своей правде, и не важно, какой она была по счету — первой или сотой. (Примечательно, что во время событий сентября — октября 1993 года Бородин не поддержал ни одну из сторон, хотя активно участвовал в происходящем: снимал события на камеру и вывозил раненых на своем автомобиле.)

Время между двумя арестами, а это девять лет, стало для Бородина самым сложным периодом в жизни. Отсутствие стабильной работы, как следствие — постоянные материальные проблемы. Сразу после освобождения, в 1973 году, он был сослан под официальный надзор в Белгородскую область, где жили его родители. В том же году он второй раз женился и уехал с женой жить и работать в тайгу, сам Бородин — сторожем в зверпромхозе, а она — разнорабочей без оклада. В следующем году они вернулись в столицу и Бородин устроился помощником составителя поездов на одной из железнодорожных станций. Потом они опять работали в тайге, а в 1976-м переехали в подмосковные Петушки, где Бородин работал в санэпидемстанции кладовщиком и завхозом. Замечательные профессии для писателя, учителя по образованию... Одновременно его постоянно держат под контролем сотрудники «органов», которые, как пишет сам Бородин, целенаправленно его готовили ко второму аресту, который и произошел 13 мая 1982 года в Москве.

При всей нелепости обвинений, повлекших первый срок, Бородин, как уже говорилось, признавал их обоснованность. Второй же процесс, который, как и первый, готовился больше года, был сфабрикован от и до. Точнее, некие обвинения были основаны на фактах (к примеру, подготовка и издание диссидентского «Московского сборника» — факт, что Бородин этим занимался; поздравительная телеграмма А. И. Солженицыну в день его 60-летия 11 декабря 1978 года), но многое было притянуто и надумано. Разумеется, были найдены «правильные» свидетели, которые давали нужные показания.  В защиту Бородина выступали Георгий Владимов и Игорь Шафаревич, Владимир Осипов и работница телевидения из Иркутска, знавшие Бородина. Но их заявления на суде не были оглашены. Официальный адвокат писателя неожиданно изменил позицию. Белла Ахмадулина, выразившая желание выступить на суде свидетельницей, в итоге не была включена в список. Друзей, корреспондентов, дипломатов в зал заседания просто не пустили. На процессе присутствовали только жена Бородина и его дочь от первого брака. Но раскаяния от Бородина все равно никто не добился...

Приведем три цитаты. Первая и третья — из заметки, опубликованной без подписи в журнале «Посев» в № 7 за 1983 год, вторая — из романа «Без выбора». «Вынесенный приговор — 10 лет лагерей и 5 лет ссылки — был для всех неожиданностью, тем большей, что незадолго до суда следователь Губинский <...> распространил слух, что Бородину дадут не более 5 лет». «Старички судьи торопливо покинули свои места и вышаркались из зала. Но задержался прокурор, шпаргалки свои запихивая в портфель. В этот момент я увидел, что дочь плачет, и заорал: „Не сметь плакать, смотри, он (прокурор) жиреет от твоих слез!”» «Особо следует отметить очень плохое состояние здоровья Л. Бородина: у него язва желудка, грыжа, страшный авитаминоз <...> По существу, приговор ему — смертный». На момент приговора Бородину было 45 лет.

И все же он не только был освобожден значительно раньше назначенного (летом 1987 года), но и пережил свой второй срок без фатальных последствий для здоровья. Хотя, разумеется, тюрьма никого не делает крепче (в определенный момент Бородин вообще был уверен, что умирает от рака горла, но болезнь, к счастью, оказалась всего лишь сильно запущенной ангиной).

Повесть «Царица смуты» начата Бородиным во время второго заключения: «Это было довольно странное сочетание обстоятельств: политзэк, лишенный каких-либо сведений, содержащих хотя бы намек на изменения в стране <…> приступает к такой необъятной и острой теме, как Смута» [6] , — вспоминал он позднее о своей задумке. Бородин написал первую главу в тюрьме, переправил ее на волю и вернулся к тексту уже после освобождения. Опубликована же повесть была только в 1997 году — в «Роман-газете» (№ 1). Трудно не заметить, насколько прозорливым оказался Бородин, без малейшего внешнего повода обратившись к смутному времени XVII века в непосредственном преддверии смуты конца века XX.

Смутному времени в России посвящено, помимо исторических, немало художественных произведений — начиная с сумароковского «Дмитрия Самозванца», написанного «всего» полтора века спустя после Лжедмитриев, и заканчивая «Смутой» нашего современника Владислава Бахревского. Но только Бородин решил взглянуть на проблему с двух не самых очевидных точек зрения: во-первых, он рассмотрел не само Смутное время, а его последствия — когда Романовы уже воцарились в Москве; а во-вторых, центром своего внимания он сделал не одного из самозванцев, а Марину Мнишек, уже отбывшую двухлетнее заключение в Ярославле, пережившую смерть «Тушинского вора» и бежавшую через Рязань в Астрахань.