Время камней - Михаил Ежов

— И ты доволен? — спросил Сафир сухо. В тот раз друг неприятно поразил его: словно приоткрылась завеса над чем-то прежде глубоко спрятанным в его душе и оттуда показалась рожа демона.

Нармин рассмеялся, но как-то неестественно, хотя видно было, что отчасти и искренно.

— Не знаю, — он убрал меч в ножны и поправил пояс. — Говорю же: не понял до конца всего еще. Видишь, какой я, оказывается. — Он коротко и испытующе взглянул на Сафира. — А ты думал, я убиваю лишь по долгу службы, а на самом деле у меня сердце кровью обливается?

Сафир промолчал, глядя на своего друга в мрачном недоумении. Ему казалось, что того снедает затаенная боль, которая неожиданно выплеснулась наружу.

— Это ты из-за того, что я приют для сироток построил и учителей им нанял? — насмешливо продолжал Нармин. — Решил, что я детей люблю и о душах их пекусь, о чистоте нравственной?

— Я и сейчас того же мнения, — сказал Сафир, понимая, что Армаока заставляет все это говорить стремление к самобичеванию. Ему было жаль друга и хотелось ему помочь, но он не знал, как. Нармин был из тех людей, что не торопятся раскрыть душу даже перед теми, кто готов выслушать их.

— Неужто? — Нармин как будто обрадовался на мгновение, но быстро отвернулся. — Впрочем, отчего же мне и не любить их? — добавил он тише. — Ведь многие умеют совершать жестокости и в то же время творить добро и не чувствуют никакого противоречия, да и есть ли оно?

— Противоречия нет, это ты верно подметил. Только ты вот сейчас произнес слово «умеют», и мне подумалось, что не в умении тут дело, потому что нет в таких людях искусственности. Они и добро и зло творят искренне.

— Тут ты прав, конечно, — согласился Нармин. — Это я неудачно выразился. Только почему ты жестокость сразу записал в зло? Я не говорил ничего такого.

— Как же, ты полагаешь, может быть добро в жестокости? — удивился Сафир, но тут же, будто спохватившись, добавил: — А ведь верно. Случается, что и во имя блага приходится быть жестоким!

— Кто же знает, что такое благо? — усмехнулся Нармин, поглядев на Сафира так, словно тот произнес веселую шутку.

— Император знает, — тихо, но твердо ответил Сафир.

— На этом и покончим, — лицо Нармина стало вдруг серьезным. — Об этих материях нам уже не следует рассуждать.

— И я так думаю, — согласился Сафир. Он понял — его друг пожалел, что дал себе волю, и замкнулся. С тех пор они никогда не говорили о случившемся.

Почему ему вспомнился теперь этот эпизод, Сафир не знал, только чувствовал, что ошибался тогда и император не может всегда быть прав. А иначе… иначе все, что он любил и во что верил, полетит кувырком и разлетится на тысячи осколков.

Когда стемнело, ящер начал снижаться на берег небольшого озера. Он отпустил Сафира у самой земли, и тот благополучно встал на ноги, правда, тут же покачнувшись — то ли оттого, что долго болтался в воздухе, то ли от голода.

Посол спустился со спины дракона и задумчиво посмотрел на плывущую в облаках луну. Сафир взял меч на изготовку, приготовившись к нападению, однако Дьяк скользнул по нему спокойным взглядом и, едва усмехнувшись, сказал что-то ящеру, который тотчас же начал уменьшаться, пока не превратился в ленивца, вразвалку отправившегося собирать хворост, — видимо для костра.

— Простите, что позволил себе похитить вас, лорд, — произнес посол совсем не извиняющимся тоном, — но я подумал, что участь, которая вас ждет после того, что вы устроили в Цирке, слишком незавидна, — он покачал головой. — Зачем вы напали на своего императора?

— Были причины, — отозвался Сафир после паузы. Он не был уверен, что должен объяснять что-то послу только потому, что тот якобы решил помочь ему. — Хотите сказать, будто погубили свою миссию ради того, чтобы спасти мне жизнь? — он недоверчиво ухмыльнулся. — Не смешите!

Дьяк пожал плечами:

— Мы с вами успели сойтись за то время, что вы сопровождали меня. Ваша судьба стала мне небезразлична.

— Больше, чем успешное завершение посольской миссии?

— С ней ничего не случится, — отозвался Дьяк, небрежно махнув рукой. — Все эти дипломатические встречи — всего лишь формальности. Только власть предержащие решают, что им делать и с кем воевать. Если император Камаэль не захочет начинать войну с Казантаром, то и не начнет. Вы могли бы это знать.

Сафир невольно улыбнулся. Для него, конечно, не было секретом истинное положение вещей, хотя он и понимал, что поступок посла мог послужить поводом для императора Урдисабана обвинить Казантар в вероломстве. Но причину всегда можно найти, если в этом есть необходимость, и чьи-либо действия не имеют для этого никакого значения. Тут посол был совершенно прав.

— Значит, вы поступили совершенно бескорыстно? — поинтересовался Сафир, продолжая держать меч наготове.

Дьяк неопределенно улыбнулся.

— А сами вы как полагаете? — спросил он. — Похож я на человека, делающего что-то бескорыстно?

— Не очень, — признался Сафир.

— Почему бы вам не убрать оружие? — предложил посол, взглянув на обнаженный клинок. — Если бы я хотел причинить вам вред, эта железка не помогла бы вам. — С этими словами Дьяк щелкнул пальцами, лезвие окутало зеленоватое пламя, и рукоять мгновенно раскалилась так, что Сафир был вынужден разжать ладонь, а меч упал на землю. — Нужны еще демонстрации?

Сафир отрицательно покачал головой.

— Очень убедительно, — проговорил он, потирая обожженную руку. — Что теперь?

— Можете взять его. Он уже остыл, — сказал Дьяк.

Сафир подобрал меч и с удивлением обнаружил, что посол прав: рукоять оказалась холодной. Он убрал оружие в ножны и сложил руки на груди, вопросительно уставившись на своего «спасителя».

— Так-то лучше, — кивнул посол, — между людьми не должно быть преград, особенно таких острых, как ваш меч. — Он улыбнулся. — Иначе как мы можем доверять друг другу?

— А мы сможем? — Сафир приподнял брови.

— Почему нет? У вас есть причины не верить мне?

— Целое море!

— Ну, пусть так, — легко согласился посол, примирительно поднимая руку. — И все же мне бы хотелось, чтобы мы с вами, лорд, поработали какое-то время вместе.

— Вот как? — проговорил Сафир без выражения.

В это время ленивец принес охапку хвороста и положил на землю перед Дьяком. Посол сел на кочку и, проведя ладонью над хворостом, поджег его.

— Вы колдун, — скорее утвердительно, чем вопросительно, сказан Сафир.

— Наблюдательность — прекрасное качество, — улыбнулся Дьяк.

Сафир нахмурился. Он ясно увидел в тоне и словах казантарца насмешку, а спускать подобное не привык.