Время жить. Сопряжение миров - Мила и Виктор Тарнавские

– Константин, у меня к тебе вопрос!

Марк Брайтон снял очки-инфор, демонстративно перевел вирт в режим «не беспокоить» и внимательно осмотрел меня долгим изучающим взглядом с высоты своего почти двухметрового роста.

– Что с тобой происходит в последнее время?

Хотя я уже давно ждал чего-то подобного, слова Марка грянули как гром среди ясного неба.

Ну, что я мог ему ответить?!

«Ничего особенного, Марк! Просто хорошо знакомый тебе Константин сейчас прогрессует (или прогрессирует?) в начале двадцать первого века, а я тут обживаю его место».

Так, что ли?

Самое интересное, что со мной и после такого откровения, скорее всего, ничего бы не сделали. Ну, кто бы решился менять пилота или снимать весь экипаж за полмесяца до старта? Тем более, я успел заметить, что Марк больше других желает, чтобы экспедиция отправилась вовремя и в полном составе. Будто спешит куда-то, честное слово…

Однако так рисковать я все-таки не решился.

– Мне сложно сказать, Марк, – промямлил прежде, чем молчание стало гнетущим. – Я ничего особенного не замечаю. Со стороны всегда легче судить… Может, это потому, что старт приближается? Ты ведь в последнее время тоже нервничаешь…

Марк бросил на меня еще один подозрительный взгляд.

– Ты изменился! – заявил он, проигнорировав мою попытку «перевести стрелки». – Ты по-иному ведешь себя во время вводных. Ты перестал доверять кораблю!

– Что?!

Оценка Марка стала для меня неожиданностью. Мое поведение в последнее время действительно изменилось – в этом я отдавал себе отчет.

Прошел месяц с момента моего попадания в двадцать третий век, и период адаптации, когда было просто интересно изучать новый для меня мир, неожиданно сменился депрессией. Прежнее ощущение, будто я нахожусь в командировке в странном и необычном месте, ушло. Я полностью осознал, что попал в этот мир не на месяц, не на год, а навсегда, и от этого мне было тяжело и некомфортно.

Не помогала даже личность Константина – маска, полностью сросшаяся с кожей. Я все больше ощущал себя чужаком, а необходимость постоянно контролировать каждое слово и тщательно скрывать свои переживания откровенно угнетала меня. Неоднократно мне приходилось замечать, что я становлюсь нервным и раздражительным, от чего еще сильнее замыкаюсь в себе.

Как ни странно, лучше всего я чувствовал себя во время вводных. Решение задач, пусть даже не настоящих, а имитированных, отвлекало от привычных проблем и позволяло реально применять свои новые знания. В этой области мое слияние с личностью Константина прошло наиболее гладко и даже приносило мне подлинное удовлетворение. Поэтому слова Марка меня откровенно удивили.

– Ты не доверяешь! – повторил он с нажимом. – И это нерационально. Человеческий мозг просто физически не способен воспринять и осмыслить информацию быстрее, чем автоматика. Прежде чем ты успеешь что-то понять, она не только примет решение, но и выполнит его!

– М-м-м… Марк… Мне это известно, – осторожно произнес я.

– Тогда почему ты постоянно ставишь все под сомнение?! Пытаешься действовать сам вопреки тому, что делает корабль? Устраиваешь эти странные проверки и перепроверки?!

И в самом деле, почему? За последний месяц мне неоднократно предоставлялась возможность убедиться в потрясающей эффективности и надежности здешней автоматики. Иначе, наверное, и быть не могло – ведь как тогда управлять миллионными стадами бильчиков и почти без участия человека организовывать поставки продуктов в тысячи домов?

Но я-то был родом из другого времени! И для меня полнейшее, исключительное, слепое доверие, которое питали к компьютерной и дистанционно управляемой технике местные жители, слегка напрягало. К месту и не к месту постоянно вспоминался эпизод из «Полдня», когда служба доставки перепутала двух адресатов. Очевидно, именно поэтому я всегда старался, по возможности, проверить любое решение автоматики и убедиться, что в нем нет ляпов. В конце концов, во время полета от этого будет зависеть судьба всей экспедиции!

Вот так жизнь и напоминает, что заваливаются всегда на мелочах.

– Понимаешь, Марк, тот… м-м-м… инцидент со мной в прошлом месяце показал, что нельзя полностью доверять технике, – я говорил совершенно серьезно. – Поэтому я и начал подстраховываться… на всякий случай. А насчет доверия… Знаешь, Марк, был у вас в двадцатом веке один президент, так его любимой поговоркой было: «Доверяй, но проверяй», – последние слова я произнес по-русски.

– Константин, прекращай свои отговорки! – Марк продолжал сверлить меня взглядом. – Скажи, что тебя действительно беспокоит? Не держи все в себе! Мы же один экипаж, мы должны помогать друг другу. И я надеюсь, что я не только твой босс, но и твой друг!

Я непроизвольно опустил взгляд. Интонации Марка были совершенно искренними. Кажется, он был действительно огорчен и очень хотел помочь мне, облегчить мое бремя, разделить мои проблемы. Вот только это Константин, а не я, провел бок о бок с ним четыре с лишним года отбора и подготовки. Это Константин мог назвать его своим другом, а я – нет. Будь на его месте кэп, возможно, у меня получилось бы прислушаться к его словам. Но я категорически не мог заставить себя доверять американцу!

К тому же, Марк напоминал мне одного давнего знакомого – тоже из Штатов. Мы с ним повстречались и даже немного сдружились на одном семинаре для восточноевропейских журналистов в Праге году этак в девяносто седьмом. Потом он в качестве представителя некой международной конторы приезжал к нам, я несколько дней устраивал ему экскурсии по городу, мы много общались, обсуждая самые разнообразные проблемы.

Тогда я был еще правоверным демократом, но имел свою, весьма отличную от общепринятой, точку зрения на события в Югославии и первую чеченскую войну. Об этом я как-то поведал приятелю-американцу. Мы немного поспорили, ни в чем не убедили друг друга и, как ни в чем не бывало, продолжили наше дружеское общение.

Потом американец уехал, а через пару недель моя запланированная стажировка в США вдруг накрылась одним местом. А затем меня перестали приглашать на различные мероприятия под эгидой всяких заморских организаций. Как мне намекнули в одном месте, меня посчитали недостаточно политически благонадежным.

Наверное, и к лучшему. А то стал бы еще грантоедом…

Так или иначе, эта история научила меня тому, что американцы могут быть сколь угодно славными парнями, но служебные отношения они всегда очень четко отделяют от личных. Поэтому слова