Фонд последней надежды - Лиля Калаус

— Ростислав Андреевич…

Я обернулся. Это был Коршунов. Но, боже мой, как скверно он выглядел! Сгорбленный, землистое лицо трясётся от нервного тика… Его терзал страх — не чета моему, нет! Это был гибельный ужас затравленного, но ещё сильного и страдающего зверя…

Вина, стыд взметнулись в моей душе. Как мог я бросить его одного! Как мог столь эгоистично заниматься собственными мелкими делишками!

— Что случилось, Олег Юрьевич? Что с вами? — воскликнул я.

— Я спать не могу… Совсем… Дома тоже херня какая-то… В зеркале… И здесь, в номере… Тени в окне… — он отводил взгляд, говорил заторможенно.

Похоже, он на грани психоза. Ну что ж, такое бывает с сильными красивыми мачо. Это ничего. Это проходит.

Я крепко взял его под руку и сказал:

— Пойдёмте ко мне, Олег. Выпьем по стакану крепкого чаю, вы мне всё расскажете. И я всё расскажу вам. Видите ли, с тех пор, как мы с вами столь неудачно пообщались, в деле вскрылись новые…»

Что она делала, как провела это весёленькое воскресенье, Ася почти не помнила. На работу не пошла. Чтоб ни с кем не объясняться, выключила телефоны. Влад, как в прежние времена, стучал клавой в своем кабинете, Вера Ивановна просила пряничек… Ребяток, слава богу, не было.

Вроде бы, обед готовила… Мясо спалила. Посуду мыла? Кажется, трижды вымыла кастрюлю, а тарелки в раковине остались. Чудились опять какие-то взгляды, зябкие тени. Голова болела. Сильно. После обеда ушла к себе, проглотила аналгин, легла. Долго маялась. В мозгу всё время прокручивалось одно и то же — как она приходит в приёмную, протягивает Артёму заявление… Как прощается с фондовскими… Как произносит поддельно весёлым тоном: «Удачи вам, Олег Юрьевич»… Горький комок, как поршень, ходил в горле. Поплакать бы. Но слёз не было. Было так мерзко, словно она и не выздоровела от тараканьего гриппа, словно всё ещё валялась в бреду, одна, никому не нужная приблудная тварь… Незаметно она опустилась в глубокую и скользкую нефтяную скважину сна.

Проснулась Ася в два часа ночи. С ясной головой. Злая, как чёрт.

Вытащила заштопанную крокодилью сумку, покидала в неё свои пожитки, сунула в чехол казённый лэп-топ. Огляделась. Чужая комната. Чужая квартира. Чужая жизнь.

Не заботясь о тишине, вышла в коридор, натянула сапоги, надоевшее до жути пальтецо.

Первым делом куплю себе шубу. И пошли все в жопу.

Заспанный Влад выглянул в коридор, очумело спросил:

— Ася…Ты что? Куда?..

— Чтоб ты сдох, Пигмалион! — рявкнула Ася, топая, вышла на площадку и с чувством хлопнула железной дверью.

На улице она полной грудью вдохнула стылый воздух и огляделась. Куда податься? И тут кто-то будто шепнул ей в ухо: «…стьянский дом…». Она сама себе кивнула и двинула к проспекту.

Через пару кварталов рядом с ней остановилась раздолбанная «девятка». Водитель распахнул дверцу.

— Мне к гостинице «Луч Востока». Знаете? — строго спросила Ася.

— Ой бой, жаным, знаю, конечно, знаю, — залопотал водила. — Случилось что?! Штуку платишь? Ночной тариф!

— Заплачу! — Ася бестрепетно забралась в машину и добавила неизвестно зачем: — Только скорее! Там человеку плохо!

— Успокойся, жаным! Домчу, как ветерок!

И не соврал. Асе показалось, что прошло меньше пяти минут — и «девятка» уже с визгом тормозила перед входом в Крестьянский дом.

Она неспешно шла по гостиничному коридору. Ей было спокойно и радостно. Сейчас она постучится, он будет удивлён, конечно… А вдруг у него кто-то есть? Да нет, не может быть.

Они поговорят, как взрослые люди.

И всё, наконец, решится.

Вот четвёртый! Ася постучалась. Никто не открывает. Неужели домой свалил? Блин, а Майрушка говорила, он здесь ночует…

Куда же пойти?

А, собственно, чего тут думать? Надо снять номер на ночь, уж наверное координатору «Ласт хоуп» здесь не откажут. А утром…

В этот момент дверь четвёртого номера мягко распахнулась.

Ася вгляделась в темень за порогом:

— Олег? Это ты?

И, не дожидаясь ответа, шагнула внутрь.

Олег проснулся ровно в два ночи на полу стариковского номера (Ростислав Андреевич уступил ему пододеяльник и свой походный плед). То, что было именно два, он понял, случайно мазнув взглядом по светящемуся циферблату часов.

Но это всё было не главное. Главным было то, что Олег не мог дышать.

Когда он был маленьким мальчиком, кто-то в детском саду рассказал ему глупый анекдот: шёл по лесу ёжик, шёл-шёл, а потом забыл, как дышать, и умер.

Олег одной рукой схватился за горло, другой дёрнул стариково одеяло, свисающее с кровати… Ростислав во сне нежно шлёпнул губами и перевернулся на другой бок.

…Перед глазами вспыхнули две ракетницы… Невыносимая боль ввинчивалась в уши, вбивала рёбра в лёгкие, выдавливала глазные яблоки… Ма… Ма…

Олег извернулся, забился на полу, как рыбина…

Проснулся старик, испуганно заблеял, невраз вскочил. Находчиво плеснул Олегу в лицо водой из стакана с протезами. Аккуратно слепленные дойчланд-челюсти покатились под кровать.

А-а… Клапаны открылись, и долгожданный воздух раскалённым ножом пронзил дыхательные пути.

Олег кашлял, кашлял, кашлял…

— Ш-што… Што такое… — прошамкал Ростислав, дрожащими руками надевая очки.

— Не знаю… — прохрипел Олег, — Что-то с горлом…

Пока старик, по-кошачьи зевая и распространяя вокруг себя удушливые волны валерианового аромата, вновь укладывался опять, Олег долго пил воду в ванной, потом просто сидел на бортике, время от времени поглядывая в зеркало.

Всё было в порядке.

Наверное, мышечный спазм.

Чепуха.

Он вернулся в комнату, снова лёг.

Вдруг в тишине коридора раздались чьи-то неспешные шаги.

Сердечный ритм дал перебои.

Постоялец какой-нибудь возвращается. Только и всего.

Сердце захлебнулось. Паника залила уши. Олег вцепился скрюченными пальцами в пододеяльник, замер, вслушиваясь.

Шаги приблизились. Пауза (сердце нервно вякнуло трижды). Тихий стук.

Материя пододеяльника тревожно трещит. Горячий пузырь раздувается в груди.

Мама!!

Но это…

Это же в соседнюю дверь!

Волна облегчения. Мышцы расслабляются. Паника отступает. Пододеяльник в безопасности.

Кажется, я обмочился.

Тьфу ты…

В ту же секунду он слышит из коридора:

— Олег! Ты здесь?

И почти сразу — хлопанье двери проклятого четвёртого номера.

Ася входит.

Комната вспыхивает пронзительным светом газовой сварки.

С потолка льётся какая-то красная жижа. Пахнет бойней. Окно распахнуто, в проёме важно колышутся кружева занавесок. Сияющий паркет, пузатый секретер, какие-то пуфики и козетки.