Чингисхан - Василий Ян

– Чан Чуньцзы – человек высокого совершенства. Этот старец давно уже владеет даром быть в обществе облаков, летая к ним на журавлях, и умеет превращаться в другие существа. Отказываясь от всех земных благ, вместе с другими мудрецами он живет в горах, отыскивая философский камень «дань», приносящий человеку долголетие и бессмертие. Погруженный в думы, он то сидит, как труп, то стоит целые дни неподвижно, как дерево, то говорит, как гром, то ходит легко, как ветер. Он много видел, много слышал, и нет книги, которую б он не прочел.

Для отыскания этого необычайного старика Чингисхан приказал немедленно отправить своего испытанного китайского сановника Лю Чжунлю. Он дал ему золотую пайцзу с изображением разъяренного тигра с надписью: «Предоставляется полновластно распоряжаться, как если бы мы сами путешествовали».

В руки Лю Чжунлю было, как высшая драгоценность, передано именное письмо от Чингисхана к мудрецу Чан Чуню, записанное со слов неграмотного великого кагана его советником Елю Чуцаем. В письме говорилось следующее:

«Небо отвергло Китай за его чрезмерную роскошь и надменность. Я же, обитатель северных степей, не имею распутных наклонностей. Я люблю простоту и чистоту нравов, отвергаю роскошь и следую умеренности. У меня всегда единственное холщовое платье и одинаковая пища. На мне такие же лохмотья, как на конюхах, и я ем так же просто, как корова.

В семь лет я совершил великие дела, и во всех странах света я утвердил мою власть. Такого царства еще не было с древнейших времен, когда мир завоевали наши предки, кочевые племена хунну.[173]

Звание мое великое, и обязанности важны. Но я боюсь, что в управлении моем чего-то недостает. Если строят судно, то приготовляют и весла для того, чтобы с их помощью можно было переплыть реки. Подобно этому приглашают и мудрецов и выбирают помощников для покорения и управления вселенной.

Я узнал, что ты, учитель, сроднился с истиной и действуешь всегда по высоким правилам. Многоученый и опытный, ты глубоко изучил законы. Издавна ты пребываешь в скалистых ущельях и скрыл себя от мира.

Но что мне делать? За обширностью разделяющих нас гор я не могу повстречаться с тобой. Поэтому я выбрал моего приближенного сановника Лю Чжунлю, приготовил проворных всадников и почтовую повозку и прошу тебя, учитель, не страшась многих тысяч ли,[174] направиться ко мне.

Не думай о дальности и размерах песчаных степей, а пожалей мой народ. Или же, из милости ко мне, сообщи мне средство для продления жизни.

Надеюсь, что ты, познав сущность великого «дао»,[175] сочувствуешь всему доброму и не будешь противиться моему желанию. Посему настоящее наше повеление должно быть тебе вполне ясно».

С таким письмом в руках Лю Чжунлю отправился в далекий путь через степи в горы. Он мчался, торопясь выполнить каганскую волю, быстро меняя на станциях[176] лошадей. Наконец, прибыв в Китай, он добрался до высоких гор, где в глухом ущелье разыскал престарелого мудреца, изможденного и едва прикрытого ветхим рубищем. Это был знаменитый Чан Чунь. Прочтя письмо Чингисхана, он сперва наотрез отказался поехать к нему.

Затем он написал ответ, который Лю Чжунлю отослал с нарочным гонцом к великому кагану, сам же остался возле отшельника, боясь гнева кагана и еще надеясь убедить Чан Чуня. Вот что писал китайский мудрец:

«Стремившийся к „дао“, смиренный житель гор Чан Чунь получил недавно высочайшее повеление, прибывшее издалека. Да, весь бездарный приморский народ китайцев из-за своей надменности неразумен. Представляя себе, что в делах жизни я туп, в отношении изучения „дао“ я нисколько не преуспел, всевозможными способами трудился, не умер, а состарился, и что хотя слава обо мне распространилась по разным государствам, но по святости я ничуть не лучше обыкновенных людей, – то от всего этого я только мучаюсь стыдом. Тайные мысли ведь кто ведает?

Сперва, получив необычайное письмо, я хотел скрыться в горах или уйти на море, но потом решил не противиться твоему повелению и счел необходимым отправиться в путь и бороться со снегами, чтобы представиться государю, которого небо одарило мужеством и мудростью и превосходящему всех, кто был в древности, так что и ученые китайцы, и дикие варвары все покоряются ему.

В путешествии ветер и пыль беспрерывны, небо омрачено тучами, а я стар и слаб, не могу выдержать больших трудностей и боюсь, что до тебя по такому длинному пути я не доеду.

Если же я и прибуду к тебе, владыке народов, то решать военные и государственные дела в моих ли силах? Поэтому прошу милостиво указать: должно ли мне ехать или нет? Вид мой высохший, тело истощенное.

Ожидаю решения.

В год Дракона, в 3-ю луну».

Когда Чингисхан получил это письмо, он весьма обрадовался, щедро наградил гонца и ответил новым письмом:

«Кто приходит под мою руку, тот со мной. Кто уходит от меня, тот против меня. Я применяю воинскую силу, чтобы со временем после больших трудов достигнуть продолжительного покоя. Я остановлюсь только тогда, когда все сердца вселенной покорятся мне. С этой целью я проявляю грозное величие, находясь всегда в походе среди непобедимых воинов. Я знаю, что ты можешь легко отправиться в путь и прилететь ко мне на журавле. Хотя равнины и беспредельны, но уже недолго мне ждать, чтобы увидеть посох твой. Поэтому я отвечаю на твое послание, чтобы тебе были видны мои мысли. О прочем не распространяюсь».

Глава третья

Сделай меня бессмертным

Получив от великого кагана второе письмо, китайский мудрец согласился отправиться в далекий путь. Он наотрез отказался ехать в караване вместе с прекрасными дворцовыми певцами и танцовщиками, которых одновременно посылали из Китая Чингисхану. Поэтому ему была дана особая охрана из тысячи пехотинцев и трехсот всадников. Чан Чунь взял с собой двенадцать своих учеников; из них один писал подробный дневник, занося в него изречения и стихотворения учителя.[177]

Чан Чунь ехал не спеша и всюду в городах останавливался. Монгольские начальники городов (даруги) устраивали ему торжественные приемы и предлагали обильные угощения, от которых мудрец отказывался, питаясь только рисовой кашей и плодами.

В пути Чан Чунь постоянно писал стихи. Когда он проезжал монгольские степи, он изложил свои мысли в таких строках:

Куда б ни метнулся взор,Не видно конца горам…Потоки стремятся с гор,И всюду – простор ветрам!

И думы мои поют:«От первых земли временЗачем проходили тутСтада кочевых племен?

Как в древние дни, едятОни заповедный скот,[178]Не наш их чудный наряд,Не наш и обычай, не тот!

Не знают письмен они,Как дети, просты душой…Беспечно текут их дни,Довольны они судьбой!»

Дорога равниной пустынной шла,И труден был каждый шаг.Озера синели, как из стекла,Поблескивал солончак.

Не встретишь здесь путника целый день,Меж этих бугров немых…Спеша пронесется раз в год, как тень,Наездник из стран чужих.

Ни гор, ни деревьев не встретит взор,Покрыты травой холмы…Из меха племен кочевых уборВ дни лета, как в дни зимы.

Здесь рис не родится, и весь народПитается молоком,И весело каждый с собой везетИз войлока утлый дом.

Через два года со дня выезда Чан Чунь прибыл к реке Джейхун и близ Термеза переправился на другую сторону. Там его встретил личный лекарь Чингисхана. Мудрец подарил ему стихи, написанные по поводу окончания долгой дороги, и сказал:

– Я, горный дикарь, прибыл в военный лагерь великого кагана только для того, чтобы ему сказать важные слова. От их исполнения станет счастливой вселенная.

Стихи Чан Чуня были следующие:

Издревле прославлена светомВосьмая луна![179]Рассеялись тучи,Стих ветер,И ночь ясна.Через весь небосводПерекинут серебряный мост,На югеДраконыВзыграли от блеска звезд!И с башен высокихДоносится радостный звон:Все праздник справляют,Как то повелел закон!И льется вино,И поет свои песни певец…А берегом тихимУсталый бредет мудрец…К могучему хануБесстрашно направил он путь,Чтоб демонСмирился кровавыйИ дал вздохнуть![180]

Проехав через опустошенный город Балх, где был слышен только лай собак, так как жители разбежались, Чан Чунь через четыре дня дороги по горам прибыл в лагерь Чингисхана, к его желтому шатру, стоявшему над крутым обрывом.