Записки рецидивиста - Виктор Пономарев

— Скажи этому человеку спасибо. Если бы не он, я бы тебя, сволочь, зарезал, — сказал Макс и рукояткой «кишкоправа» со всей масти врезал Мансуру по лысому чану.

Мансур упал на пол, из головы потекла кровь. Я наклонился к нему, сказал:

— Помни, тварь, не трогай молодых пацанов. Следующий раз ты у меня не сорвешься, на голову сделаю короче. Мало тебе, что ли, проституток лагерных: Катек и Манек, что под нарами «лазиют» и дают за сигарету, глоток чая или кусочек сахара?

Напоследок я пару раз пнул Мансура ногой, а Максу сказал:

— Все, Макс, съем, уходим.

Через полчаса в барак прибежали надзиратели и общественники, говорят мне:

— Пойдем, Пономарев.

Я оделся и под конвоем пошел в штаб. Здесь уже сидел Мансур с перевязанной головой и майор Корнев.

— Пономарев, вы когда прекратите режим нарушать и людей избивать? — спросил майор. — За что вы избили дневального?

— Пусть он сам расскажет, — ответил я.

Мансур исподлобья посмотрел на маня и выругался по-узбекски. Тут в штаб и Макса привели. Оказалось, что после нас в каптерку зашел завхоз отряда, увидел лежащего на полу Мансура в крови, побежал в штаб. И вот любезная компания снова в сборе. Макс честно рассказал все, что и мне рассказывал. В конце добавил:

— Гражданин начальник, я хотел зарезать мерзавца. Но этот человек заплатил за меня, и он отделался легким ушибом.

— Гражданин начальник, я во всем виноват. Пацан ни при чем. Меня наказывайте, — сказал я.

— Сейчас пойдем к начальнику лагеря. Как он решит, так и будет, — подвел майор резюме нашей дискуссии.

Нас отвели в кабинет к начальнику лагеря. Глянув на нас и выслушав майора, «хозяин» сказал:

— Выйдите все. А ты останься, — кивнул он в мою сторону.

Когда дверь кабинета захлопнулась, оставив нас двоих с глазу на глаз, подполковник сказал:

— Я уже не знаю, Пономарев, что с тобой делать. Ты уже не можешь, чтобы не отколоть какой-нибудь номер. Неужели ты совсем не думаешь о свободе?

— Ей-ей, начальник, еще как думаю. Ночи не сплю, все думаю. Все от дум этих вот и прет одна невезуха, — перебил я подполковника.

— По твоим «подвигам», Пономарев, об этом не скажешь. Вот смотри, — продолжал Щербаков. Открыл сейф, налил маленький стаканчик коньяку и выпил. — Видел? А сейчас я выйду за зону, меня там женщина ждет. Неужели тебе этого всего не хочется? Опомнись, парень. Подумай хоть раз: есть свобода, а всех не перебьешь. Это лагерь. Но больше тебя в зоне я держать не могу. Посидишь шесть месяцев в БУРе, подумаешь обо всем, что я тебе сказал. А еще заморю тебя вконец, может, тогда ты поймешь. А то вон какую морду отъел, как в санатории. И лично сам проконтролирую, как тебя кормить будут.

«Хозяин» нажал кнопку, вошел надзиратель.

— Увести. Сначала пятнадцать суток, потом в БУР перевести. А тому пятнадцать суток изолятора.

Меня и Макса увели в изолятор. Отсидели мы пятнадцать суток, и меня кинули в БУР, а Макс в зону ушел. А мне сказал:

— Дим Димыч, я буду «подогревать» тебя.

— Не надо, Макс. «Спалишься» и тоже будешь сидеть в БУРе со мной.

— С тобой, Дим Димыч, я уже ничего не боюсь. В общем, жди ночью.

— Ты лучше, Макс, Шведу скажи, пусть пойдет в «эмиграцию» без меня, мне еще полгода в «сейфе качаться», пусть не ждет. А я, как только вернусь на зону, сразу «уйду на траву».

В камеру через дежурного надзирателя я вызвал библиотекаря. Тот пришел, я выписал себе кучу хороших книг. И читал их запоем, так время быстрее проходило. И вообще установил себе жесткий режим. Утром поднимался и целый час делал физические упражнения; потом обтирания мокрым полотенцем. На час меня выводили на прогулку. В прогулочном дворике я бегал, прыгал. Придя потом в камеру, я ложился на телогрейку и читал. Матрац на день надзиратели выносили в коридор. Обычно заключенные, побывавшие в этом бетонном мешке на «обезжиривании», через полгода превращаются в мумий и редко кто еще ноги таскает.

Как-то ночью сквозь сон слышу тихий голос:

— Дим Димыч.

Решетка в камере высоко расположена. Поднял глаза вверх, на «решке» Макс висит. Я даже опешил как-то. Не представляю, как он смог добраться до моей решетки. Сзади БУРа находился прогулочный дворик с высокой бетонной стеной, примерно на метр отстоящей от стенки БУРа. А сверху до решетки моей камеры было метра три. Чтобы добраться до нее, надо было раскорячить ноги и, упираясь в стены, спускаться вниз. Не каждому циркачу такая задача под силу. Да еще, прежде чем добраться до стены и вскарабкаться на нее, надо было из зоны пролезть в предзонник, что в любую секунду мог заметить солдат на вышке. Все преодолел этот отчаянный парень.

— Ну, Макс. Ну, молодец. Здесь же змее не проползти, орлу не пролететь. Как ты умудрился? — спросил я.

— Все на мази, Дим Димыч. Как у тебя дела?

— У меня ништяк пока.

— Держи «грев», — сказал Макс и передал мне сахар, чай и пряники. — Ребята сильно скучают без тебя, шлют привет. А Швед сказал, что тебя будет ждать. Без тебя из зоны «на траву» не пойдет. Дим Димыч, возьмите и меня с собой в «эмиграцию», я тоже буду ждать тебя.

— Ладно, Макс. Беру тебя в свой кагал. Уйдем втроем из зоны, а пока «точите копыта», — сказал я и через решетку пожал запястье правой руки Макса. Пальцы обеих его рук крепко сжимали прутья стальной решетки. — А сейчас, Макс, «сыпь», руки сильно устанут висеть на решетке, а тебе вон сколько еще карабкаться наверх. Ребятам привет. Будь осторожен, Макс, с Богом.

По двум стенам Макс не спеша пополз вверх. А я лег на таганку, «волчье солнышко» тускло пробивалось через маленькое окошко моей камеры. Лежал я и думал. Сколько можно мне еще сидеть по тюрьмам и колониям? Век свободы мне теперь, что ли, не видать? И так уже пятнадцать лет пайку хаваю. И еще надо «петра» тащить. Так вся жизнь и пройдет за колючей проволокой под дулом автомата. Подогнало «идти менять судьбу». Пока молодой, хоть немного на воле побыть. Кончится мой БУР, так и «уйду на траву» с Серегой и Максом. Хорошие ребята, а тоже оставляют молодые годы на «кичмане». Сам уйду и их уведу «за красные флажки». Хотя, если подумать с другой стороны, что хорошего ждет меня на воле, когда менты пристрелят где-нибудь? Родных у меня нет, никто меня не ждет. А может быть, ждет кто? Может, Зойка-воровка, любовь моя тюремная, по расчетам, свою катушку она уже размотала. Или эти проститутки с «бана» Райка Кочерга и Верка Мотыга ждут меня? Нужен я им, когда у меня бабки колом стоят в кармане. А как на голяке, так и смотреть в мою сторону не станут.

Так размышлял я, «впав в распятие». Не знал я еще, что моим планам не суждено будет сбыться. Не знал я еще, какие испытания выпадут на мою долю, какие зигзаги и гримасы готовит мне судьба.

А пока предстояло долгих шесть месяцев выживать в каменном мешке БУРа. Спасибо, зона БУР не забывала, и Макс, рискуя жизнью, таскал мне «гревы».

Часть четвертая

СОЛНЦЕ ВСХОДИТ И ЗАХОДИТ

Глава 1

ЛАГЕРЯ, ЭТАПЫ, ЛАГЕРЯ

В БУР из зоны передали ксиву. Узнал новости: в зону этапом пришел Каюм, друг мой, вместе сидели в «крытой» на тюремном режиме и в БУРе в Бухаре. Молдаванин Кирюша Хамурар, которому за карточный долг Равилю из Ангрена я отрубил ступню, вышел из больницы. Натолкает в сапог ваты, и почти незаметно, что хромает. У него «катушка на размотке», передал мне свой адрес молдавский, просил заехать, если и мне «засветит солнце» (освобожусь).

Ночью из зоны приполз Макс, передал «подогрев» от Каюма: колбасу, чеснок, сало, пряники. У Каюма был «личняк» (свидание).

Раз в месяц приходил «хозяин», заставлял меня раздеться и все удивлялся, говорил своим помощникам:

— Смотрите, он не худеет здесь нисколько. Посмотрите на его морду, да на нем пахать можно. А у тебя, Пономарев, жалобы есть какие?

— Нету, гражданин начальник, все нормально. «Компот» (жидкая тюремная пища) жирный и вкусный, на воле такого не ел. Спасибо за заботу, — отвечал я с сарказмом.

Кончился мой БУР, я вышел в зону. Но моим планам «уйти на траву» сбыться не было суждено. Начали собирать большой этап, говорили, повезут в Каракалпакию в новую зону Мурунтау. И вот нас, первую партию в двести человек, кидают на этап и везут в пересыльную тюрьму. В ней я уже так примелькался надзирателям, что один узбек, увидев меня снова в тюрьме, сказал:

— Ты что это все время сидишь, Дим Димыч, постоянно сюда приезжаешь. Ты думаешь освобождаться? Тебе можно уже в тюрьме памятник ставить.

— Да мне здесь лучше, я уже привык. Здесь веселей, все везут куда-то, а на свободе скучно и тоскливо, — ответил я, смеясь.

Ночью нас погрузили в вагонзак. Набили битком, не то что лежать, сесть негде. В пути, пока конвой водил всех на оправку, с ума можно было сойти от шума и гама. Потом зекам дали жеванину: по булке хлеба на рыло, суточную пайку сахара и по двести граммов кильки. Когда поели, немного успокоились. Проехали Хорезм, а утром уже были в Ургенче. Здесь нас поджидали открытые машины и конвой на них, по три солдата с автоматами и собакой. Нас погрузили на машины и повезли. Но не через Амударью на пароме — это был самый близкий путь до зоны, километров сорок, а вокруг, это не менее ста пятидесяти километров. После того как проехали столицу Каракалпакии город Нукус, дорога стала очень узкой и извилистой между высоких черных гор. Подъехали к зоне уже к вечеру. За колючей проволокой стояли четыре барака из черного камня, столовая и БУР с изоляторами.