Мешок с шариками - Жозеф Жоффо

а сами они подвергались насилию или были убиты. В 1905 году в Одессе безжалостно подавили народное восстание против самодержавия – именно в этом городе произошло знаменитое восстание моряков на «Потёмкине», – и ей удалось уплыть из страны, сев на «Констанцу». Она прибыла в Турцию, где надеялась воссоединиться с некоторыми членами своей семьи. Так и произошло, и они образовали семейный цыганский оркестр, который пересёк Европу начала века: побывав в Константинополе, Вене, Варшаве, Будапеште, Берлине, они в конце концов добрались до Парижа. Необходимо учитывать всё это, чтобы понять, почему позже в Оккупации она приняла такое решение, видя, что евреев ожидают новые преследования. Мама пережила то же, что и мы потом, или как минимум нечто очень похожее. Она по опыту знала, что в десять или двенадцать лет с таким испытанием можно справиться в одиночку, если другого выхода нет. Что такое настоящая беда, мама знала не понаслышке. Разумеется, она отпускала нас, горюя и с тяжёлым сердцем. Но такова борьба за выживание.

Добавлю – меня спрашивали и об этом, – что, повторись такое сейчас, я бы поступил в точности, как мама. Мы все смотрели эти фильмы, где герои, спасаясь от погони, разделяются, чтобы запутать своих преследователей и сбить их со следа. Мы стремились к тому же: если кому-то из нас суждено было попасть в сети, то, по крайне мере, остальные имели бы шанс избежать этой участи.

Ещё один герой моей книги крайне интригует читателей – тот священник, которого мы встретили в поезде и который, поняв, что документов у нас нет, заявил немцам, что мы едем с ним. «А он знал, что вы евреи?» – спрашивают меня.

У меня нет ответа на этот вопрос. Но я более чем уверен, что для него это не имело никакого значения. Он увидел двух несчастных детей, которые вот-вот должны были столкнуться с немецкими фельджандармами, и ни минуты не колебался. Один-единственный жест и фраза «Дети со мной!» – ясная, чёткая, лаконичная. По моему убеждению, это был святой человек, которому не хватало лишь нимба над головой, и я не могу вспоминать о нём без волнения.

Чуть ниже я ещё вернусь к неожиданной помощи, которую нам несколько раз посчастливилось получить и которой мы были обязаны своей жизнью. Но, раз уж я заговорил об этом кюре, то хочу подчеркнуть, что он ничем не напоминал священника из фильма режиссёра Жака Дуайона[71], в основу которого легла моя книга. В этой картине Морис и Жо вынуждены упрашивать священнослужителя сказать немцам, что они едут с ним. Наконец, после долгих колебаний, он снисходит до того, чтобы спросить у них: «Но где же ваши родители? И с какой стати я должен говорить, что вы едете со мной?» Возможно, господин Дуайон хотел таким образом пощекотать нервы зрителей. В любом случае этот персонаж не имеет ничего общего с человеком, который нам повстречался.

Та же проблема касается и образа моего отца, которого г-н Дуайон изобразил находящимся на краю нервного срыва и толком не понимающим, как ему защитить своих детей. Насколько же это непохоже на моего отца, который умел сохранять хладнокровие в любых обстоятельствах и с самого начала войны чётко знал, как реагировать на эту угрозу.

Я множество раз говорил об этих расхождениях своим слушателям, и каждый раз меня спрашивали, почему же я позволил снять такой фильм. На это я отвечу, что у меня просто-напросто не было в то время ни малейшего опыта переноса текста на экран и что я не участвовал в написании сценария. И когда после многочисленных запросов мне, наконец, удалось увидеть так называемые рабочие позитивы, было уже слишком поздно и фильм был практически готов.

* * *

Но это всё вопросы второстепенные. Гораздо сильнее моих юных читателей волнует вполне конкретный вопрос: «Вам было страшно?». А ещё вот этот: «Считаете ли вы себя героем?»

Страх – явление непростое. В начале моего приключения у меня было чувство, что всё происходящее является каким-то гигантским розыгрышем. Это было не всерьёз. Я уезжал с братом, постоянным спутником всех моих проказ. Мне казалось, что мы просто поиграем в полицейских и воров и как бы проживём один из комиксов, которые мы тогда читали. Он будет называться «Биби Фрикотен[72] против СС»! С беззаботностью, присущей своему возрасту, я не осознавал значение происходящего и даже вообразить не мог, что нас ожидало. Только представьте себе, что вы едете куда-то вместе со своим лучшим другом, имея небольшую сумму на расходы и… с полного одобрения родителей. Это казалось мне приключением, новым шагом в познании мира, а капелька опасности лишь придавала этому дополнительную прелесть. Всё это, в общем, было так увлекательно.

В конце концов, страх, настоящий страх пришёл в тот момент, когда я меньше всего его ждал и уже и не помышлял о нём, – в Ницце, когда я угодил в ловушку, расставленную СС на улице Де Рюси. Когда на меня наставили пулемёт, мне стало ясно, что теперь-то игры закончились и уже не получится воображать себя героем какого-нибудь кинофильма. Подобный опыт не имеет ничего общего со сценой, которую вы можете увидеть по телевизору, сколь бы жестокой она ни была. Всё вихрем проносится у вас в голове. Вы тут же понимаете, что типу напротив достаточно лишь нажать на курок, чтобы отправить вас в тот из миров, который некоторые считают «лучшим», не приводя тому никаких доказательств.

Честно могу вам сказать, что, наверное, никогда не смогу забыть тот страх. В то же время, как ни удивительно, но мы привыкаем к тому, что пугает нас. Благодаря своей способности к адаптации человек способен справляться с невыносимыми ситуациями. Перебирая свои мрачные воспоминания, я констатирую, что уже через несколько дней после заключения в «Эксельсиоре» свыкся с тем, что постоянно натыкаюсь на кого-то из СС или гестапо в коридорах отеля. В конечном итоге, каким бы странным это ни показалось, меня куда меньше страшили наши палачи, чем слёзы моих друзей. С гестапо и СС мы вели ежедневную схватку, нам нужно было во что бы то ни стало бороться и выстоять. А вот сетования и слёзы их жертв, напротив, лишали меня сил и приводили в отчаяние. С печалью должен признаться вам: их страдания меня тяготили и мучили. Я, разумеется, прекрасно понимал их, но выносить это мне было тяжело.

В моей жизни были другие страхи: страх зубного врача, страх физической боли (я немного занимался боксом), страх попасть