Место явки - стальная комната - Даль Орлов

Между собой шепчутся две женщины средних лет:

— К вам приходили из комитета помощи русским детям?

— Да, приходили: немного денег дала, игрушки…

— А я три пары носков связала… Шерсть достану — еще свяжу.

Зандерс слышит, о чем говорят в очереди.

— Шли бы напротив! Такая же лавка, — добродушно обращается он ко всем.

— Лавка такая, да мясо другое, — отвечают ему.

— Это верно. Там свиньи новой породы — гончие.

Люди улыбаются. И тут Зандерс видит, что в лавку вошел Эрвин Грюне.

— Извините. Мясо кончилось, — сообщает Зандерс. — После обеда подвезут…

Разочарованно загалдели покупатели.

Эрвин Грюне и Зандерс сидели в подсобке лавки, где один из мотоциклистов разделывал на колоде свиную тушу. Он делал это умело, но Зандерс, краем глаза наблюдавший за ним, судя по выражению лица, оставался недоволен.

— Не знаю, что делать, — сказал Эрвин Грюне. — Они продолжают. Взяли девочку на главную роль. Между прочим, девочка что надо! И, между прочим, дочь старшего инспектора уголовной полиции Акселя Хольма. Может быть, я, конечно, ошибаюсь, но этот Хольм, похоже, о чем-то начинает догадываться — плохо смотрит…

— А кто его вообще просит смотреть? — возмутился Зандерс. — Ему велели оставить это дело… А ты случано не наследил? — Зандерс подозрительно уставился на Грюне.

— Я уже свой у них. Роль дали.

— Ты помни о своей роли! Если премьера состоится, мы тебя… Понял? Придумай что-нибудь… Стрелять-то больше нельзя. Слишком много шума. Упрямые, значит… Может, дочкой займешься? Если у нее главная роль…

Эрвин Грюне задумался.

— Чего замолчал?

— Ее так просто не возьмешь, — неуверенно протянул Эрвин.

— Придумай что-нибудь, — сказал Зандерс и вдруг заорал на мотоциклиста:

— Как рубишь? Кости куда денем? Самого грызть заставлю! Дай сюда! — Зандерс отобрал топор.

— Может быть… Может, мне ей письмо написать? Так, мол, и так, вся моя жизнь у ваших ног, — размышлял вслух Грюне.

— Неплохая мысль, — Зандерс примеривался к туше.

— Может не получиться…

— Не получиться не может! — как отрубил Зандерс и начал с наслаждением разделывать тушу. — Помни о матери и сестре. Ты ведь хочешь, чтобы они оставались на свободе…

Грюне смотрел на Зандерса с испугом.

— Ладно, уже и в штаны наделал, — закончил рубить мясо Зандерс. — Возьми это, — он кивнул на сочные куски. — Подкорми артистов. Сытые сговорчивей голодных.

В театре шла репетиция. Карл стоял на сцене у кулисы, за его спиной, в глубине, пристроился со скрипкой Бруно Мильес. А Стен сидел в первом ряду партера. В середине зала расположились супруги Креппель, Эрна и Эрвин Грюне. Рядом с ним на сиденье — толстый портфель.

Все с восхищением следили за Карин, которая была одна на сцене.

Карин была озарена. То, как она держалась, говорила, двигалась, свидетельствовало о ее талантливости, доказывало, что роль по ней, что все у нее отлично получается. Она говорила радостно:

— Маман, Пьер Безухов нас отыскивает… (Карин посмотрела на Карла Монссона). Он мне обещал быть на бале и представить кавалеров… (Теперь она протянула руки в сторону Стена). Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама?.. Помните, он у нас ночевал в Отрадном…

В это время Эрна обратила внимание на портфель Эрвина и принюхалась:

— Принес? — шепнула она.

Эрвин кивнул.

— Даю реплику, — сказал Стен из первого ряда, — «однако на балу надо танцевать…»

Карин тут же откликнулась:

— Неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцевать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины?.. Нет, нет, это не может быть. Они должны же знать, как мне хочется танцевать, как я отлично танцую и как им весело будет танцевать со мною…

Бруно заиграл на скрипке, и Карин закружилась по сцене. Она танцевала, приостанавливалась и в паузах говорила текст Наташи Ростовой, как бы обращаясь через сцену к Экману — Болконскому:

— Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала… Но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами все это понимаем…

Пока Карин произносила свой монолог, Эрвин открыл портфель и стал передавать свертки с продуктами Креппелям и Эрне. Здесь было мясо, масло, кофе. Эрна с наслаждением обнюхала пакет с кофе. Креппели отдали деньги за мясо.

— Артист должен быть сытым, — шепнула Эрна, посылая Грюне воздушный поцелуй.

— Ты настоящая артистка, — возвратил Эрвин поцелуй.

Карин кружилась по сцене, а Стен одновременно говорил текст Болконского:

— Эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь и месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость… Если тур закончится возле меня, и она подойдет ко мне, то она будет моей женой…

Карин сделала последний изящный оборот и остановилась напротив Стена. Сияя, она сказала ему:

— Извините, нам совсем не дали поговорить.

Мелодия вальса, под который Карина танцевала на сцене, продолжает звучать, но теперь мы не можем сказать с точностью, какие именно инструменты рождают эти берущие за душу звуки. То ли голубое небо поет, то ли проплывающие в небе густозеленые, в синих тенях, кроны деревьев, а может быть, музыка эта звучит в сердцах Стена Экмана и Карин Хольм, которые едут на велосипедах по старому приморскому парку. Стен помолодел, будто свалился с плеч груз его нелегких забот, и сам себе — и нам тоже — кажется он сейчас совсем другим, открытым и восторженным.

— Вы чудо, Карин! Говорит Стен. — Когда вы с отцом, помните, подъехали на машине на Тегнера, я вдруг смотрю, нет, сначала я почувствовал — взгляд… Только взгляд. Смотрю: взгляд и больше ничего. Наташа Ростова прибыла к театру в полицейской машине. Разве не чудо!

— И вы тогда почувствовали?.. Я тоже. Я подумала: мы наверняка познакомимся. Так и вышло. Но если папа узнает, что с полицейской машины я пересела на велосипед, он задаст трепку!

Потом они ехали молча. Неподалеку о берег плескалось море, скрипел песок под колесами, мягко шумели деревья.

Редкие прохожие удивленно оглядывались на счастливую пару.

В маленьком кинотеатрике Карин и Стен, сидя рядом, смотрят на экран. Идет хроника: события на Восточном фронте. Немецкие солдаты вешают партизан. Выбиты ящики из под ног, тела качаются на веревках. Среди них одна — женщина.

Глаза Карин распахнуты от ужаса. Она невольно прижалась плечом к плечу Стена.

Потом на экране замелькали титры художественного фильма. Очаровательная Марика Рокк в расклешенной юбочке едет на велосипеде и поет песенку. Подружки ее на велосипедах поспешают рядом.

Стен и Карин пробираются между рядами к выходу, сопровождаемые недовольными взглядами других зрителей…

Идут по улице.

— Я столько видел в своей жизни, — тихо говорит Стен, — что мне иногда кажется, что я живу сто лет, не меньше. В Испании из моего отделения в живых остался я один, Все погибли, и все погибали на моих глазах. Какие были ребята!

Карин молча слушала, потом осторожно спросила:

— У вас есть семья?

— Жена? — уточнил Стен, — Она умерла при родах. Когда я вернулся, ее уже не было. Не уберегли. А может, просто судьба. У меня сын! — с гордостью сказал Стен. — Моя мать назвала его Оскаром.

— Помните, маленькая княгиня как раз умирала при родах, когда Болконский вернулся с войны. И остался сын, Николушка…

— Да-да, как вы сразу это подметили, — удивился Стен. — Даже Карл не обратил на это внимания.

— Вы дружите с Карлом?

— Ближе у меня человека нет.

— А сын?

— Он еще маленький. Мы пока только идем навстречу друг другу. Я не хотел бы умереть сейчас. Я хочу быть рядом с сыном, пока он не станет все понимать. Я хочу передать ему, что есть во мне…

— Я пришла, — сказала Карин, остановившись у подъезда своего дома.

— Быстро стемнело, — огорченно произнес Стен.

Он стоял перед девушкой: чуточку растерянный большой ребенок, совсем не похожий на упрямого, волевого и смелого человека, каким его знали в театре.

Карин на мгновение прижалась к нему и, поднявшись на носки, поцеловала в щеку.

— До завтра! — сказала она, махнув рукой из подъезда.

Стен идет по песку вдоль моря, а перед ним резвится маленький Оскар.

— Папа, — кричит мальчик, — а море было всегда?

— Всегда. И деревья были всегда, и небо.

— А мы поплывем на пароходе?

— Конечно, поплывем.

— А когда?

— Когда кончится война.

— А это скоро?

— Не знаю.

— Бабушка сказала, я еще буду маленьким, а война кончится. Ты сегодня снова уедешь? — спросил Оскар.

— Уеду, потом приеду. Пошли домой, бабушка волноваться будет.

— Возьми меня в город…

Стен прижал мальчика к себе: