Ричард Длинные Руки — монарх - Гай Орловский

Кроссбринер сказал с ядовитой усмешкой:

— Соблаговолите пояснить вашу мысль.

Аширвуд и еще несколько священников, которым я как кость в горле, приободрились и начали смотреть, словно на кролика перед стаей волков.

— Он создавал их, — сказал я, — на законах справедливости. Но по законам справедливости, ничем их не нарушая, могут жить только камни, горы, реки, моря да еще облака. А все живое… Будучи молодым и полным жажды сделать вселенную лучше, он уничтожал такие миры и делал их более совершенными, но и там все приходилось рушить. Наконец начал допускать ту неправильность, которую называем милосердием. Это отклонение от справедливости, да, но, как оказалось, мир без нее существовать не может, на что справедливо указывал Богу еще Авраам.

Они переглянулись, я видел, как у многих уже формируются резкие возражения, и заговорил быстрее:

— Даже в нашем мире Господь постепенно сдвигается в сторону все большего милосердия!.. Сперва наслал потоп на прогневившее его человечество, потом уже только сжигал отдельные города, а затем наказывал лишь отдельных людей. Это вы заметили или у вас Библия на столах только для красивости? И для торжественных клятв их можно дать, даже не раскрывая Святое Писание. Теперь Господь и вовсе разрешил нам жить, как сами хотим… Это милосердие и понимание человеческих слабостей!

— Понимание, — резко сказал отец Ромуальд, — не значит прощение!

— Но значит, — возразил я, — снисхождение. Снисхождение к более слабым духом. Разве Устав вашего монастыря не учитывает, что не все вы подвижники?.. А подвижники разве все двадцать четыре часа подвижничают?.. И ни часа отдыха?

Аббат Бенедарий хлопнул ладонью по столу, все повернули к нему головы, я тоже послушно умолк.

— Вернемся к Темному Миру, — произнес он трезвым голосом. — Ты объясняешь свое нежелание очистить мир от этого зла… приступом милосердия?

Я помялся, все еще не зная, как это объяснить, сказал жалким голосом:

— Еще год назад я бы не колебался. Весь мир насилья мы разрушим! Потом как-то, взрослея, стал понимать, что все разрушить — это не весьма зело. Рушить и дурак может, а кто из нас в молодости не дурак?.. Но все равно даже сейчас я не стал бы особо колебаться, если бы надо было стереть с лица земли семью или пару семей оборотней или троллей. Но уничтожать целые племена и народы… и хотя это вроде бы правильно, но что-то в этом есть и неправильное. Как в высшей справедливости кроется огромная несправедливость!

Отец Аширвуд в нетерпении морщился, кривился, поглядывал по сторонам, наконец сказал резко:

— Давайте заканчивать! Мне кажется, все предельно ясно. Паладин, который должен был очистить мир от демонов и легко бы это сделал, вложил меч в ножны и вернулся, заявив, что делать этого не станет. Предлагаю лишить его сана паладина. Кто за это предложение, прошу поднять руки!

С помертвевшим сердцем я видел, что практически все разделяют мнение инквизитора. Руки начали подниматься одна за другой, я закрыл глаза и опустил голову…

…Яркий свет резанул даже сквозь веки, озарив мир в пурпурный цвет. Я поспешно распахнул глаза, между мною и столами с судьями полыхает столб огня первого дня творения, из такого сотворены ангелы, а затем сотворен и весь мир, теперь постепенно загаженный нами и потерявший блеск.

Я охнул, узнав неистового Тертуллиана, а он без преамбулы загремел с такой мощью, что у всех свечей заколебались язычки пламени, а стекла в окнах жалобно зазвенели:

— Да вы одурели все!.. Вроде бы абсолютно правы, но это старая правота!.. Церковь обязана постоянно реформироваться, Господь указал путь, а вы вцепились в старые догмы?

Я украдкой перевел дух. За столом остолбенели, а те под стенами вообще превратились в каменные изваяния. Сердце мое, уже стремительно падающее в бездонную пропасть, обрело крылышки и выпорхнуло обратно.

На лица судей я смотрел уже победно и с наслаждением, сейчас Тертуллиан их всех к ногтю, но с изумлением понял, что присутствующие в зале потрясены не столько появлением этого огненного гиганта, сколько его словами.

Отец Леклерк первым опомнился и возразил с достоинством:

— При всей симпатии к брату паладину, который выказывает верность идеям Христа, несмотря на детское бунтарство и якобы полное отрицание, должен признать с горечью и скорбью, что на этот раз он встал на сугубо неверный путь…

Отец Ромуальд прогудел мощным голосом:

— Его занесло. Как постоянно заносит то в одну сторону, то в другую.

— Молодой, зеленый, — поддержал их отец Велезариус.

Отец Кроссбринер произнес непримиримо:

— Его обычно заносит в ту, где всех убить и всех перевешать, а здесь кинуло, да еще как кинуло, в милосердие! И к кому? Он просто перешел на сторону Зла.

Глава 4

Тертуллиан качнулся в одну сторону, в другую, как огненный смерч, голос его прогрохотал с яростным напором:

— Вы что, ослепли? Он же проявил милосердие!

Главное качество истинно мудрого правителя! Это и есть высшая справедливость, что не может караться Высшим Судом Храма!

Аббат Бенедарий задвигался, все тотчас же умолкли и обратили взоры в его сторону.

— Разве? А как же Устав нашего Храма?

В его словах крылся некий намек, судьи вроде бы уловили и поняли, на лицах некоторых появились сдержанные улыбки, кто-то ухмылялся открыто.

Тертуллиан взревел:

— Когда я создавал этот Храм, мир был другим!.. Когда писал Устав, люди были еще не люди, а двуногие злобные, дикие и невежественные твари!.. Поступать с ними нужно было жестко!

Приор спросил резко:

— А не стали хуже?

— Нет, — отрезал он голосом, похожим на треск грома над головой, — не стали! Это все наша жажда, чтоб поскорее! Я сам нетерпеливее дальше некуда! Но чтоб увидеть, что люди стали лучше, нужно прожить столько, сколько живу я…

— К счастью, — сказал престарелый отец Хайгелорх, — мы не живем столько. Хотя тут есть и те, кто прожил дольше, но почему-то остались на прежних позициях? Так что скажу от имени… пусть не всех, но очень многих, мы уважаем мнение пресвитера Тертуллиана… однако мнение пресвитера Тертуллиана хоть и весьма весомо для нас, но не настолько, чтобы опрокинуть наше отношение к поступку брата паладина…

Я заметил, что он каждый раз делал нажим на слове «пресвитер», даже повторил дважды. То ли это слишком малый сан, то ли Тертуллиан для них всего лишь пресвитер.

Тертуллиан прогремел, рассыпая длинные причудливо изогнутые искры:

— Думал ли я, создавая этот монастырь, какого еще не было на свете, что он станет рассадником такой дремучести?.. Горе мне, не сумевшему создать вечное…