Психотерапевт - Бернадетт Энн Пэрис

объяснив, что приехал домой в отпуск и хочет построить родителям террасу, о которой они всегда мечтали. Три недели он допоздна работал, а потом вдруг уехал так же внезапно, как и появился, забрав родительскую машину, а свою оставив им.

После того как Лорна дала показания в полиции, террасу в их бывшем доме снесли и обнаружили под ними человеческие останки. Позже в них опознали труп Джастин Бартли.

— Вы не догадывались, зачем Том... — Я спохватилась: — Джон — зачем он строил террасу? — спросила я у Лорны.

Она яростно замотала головой:

— Мы понимали: что-то здесь не так, но ничего подобного и близко предположить не могли. Все время, пока Джон жил у нас, он будто чего-то опасался, не чувствовал себя в безопасности. Стал агрессивным, все время угрожал нам, и мы его боялись. Мы говорили себе, что это последствия службы в Ираке, но в глубине души понимали, что ни в какой армии он не был, а темнота в его душе взялась откуда-то еще. Когда он уехал, мы вздохнули с облегчением, но опасались, что он вернется, и решили перебраться куда-нибудь, где он не сможет нас найти.

Она коснулась рукой нитки жемчуга на шее, и я была рада этому жесту из прежней жизни, свидетельствующему о том, что хоть что-то в ней остается как раньше.

— Мы сообщили соседям, что переезжаем в Девон, а сами отправились в Лондон. На новом месте всем сказали, что наш сын погиб в Ираке. Я знаю, это ужасно — вот так отречься от родного сына, но... — Она осеклась. — И вот как-то утром мы проснулись и обнаружили, что он дожидается нас на заднем дворе.

— И с тех пор вы стали его пленниками?

Она кивнула и повторила ту же историю, которую рассказывала, когда я сидела, привязанная к креслу.

— Он почти всегда находился в спальнях в дальней части дома, и по ночам мы слышали, как он там бродит. Казалось, он вообще никогда не спит. Но часто он будил нас в шесть утра и запирал в комнате на первом этаже, а выпускал только в обед — так мы поняли, что вот в это-то время он и спит. — Она замолчала, словно собираясь с мыслями: — Меня он из дома не выпускал совсем, а Эдварду разрешал выносить мусор и иногда работать в саду, чтобы ни у кого не возникло подозрений. Он обхватывал мою шею руками, сжимал, пока я не начинала задыхаться, и говорил Эдварду, что задушит меня, если тот вздумает рассказать кому-нибудь о том, что происходит. Нам разрешалось отвечать на звонки в дверь, но он всегда стоял у нас за спиной и слышал каждое слово.

Ее руки опустились на розовое лоскутное одеяло, лежавшее на коленях, и принялись теребить ткань.

— В тот день, когда вы пришли и стали спрашивать про Нину, он все слышал. Я пыталась вас предупредить, пыталась сказать, чтобы вы ему не доверяли, но не могла назвать имени, потому что знала, что он наверняка представился вам не Джоном. Я знала, что он приходил к вам на вечеринку, увидел приглашение в соседском чате. И после того, что он сделал с бедняжкой Ниной, я очень за вас боялась.

По ее щекам покатились слезы, и она поспешно вынула из рукава салфетку.

— Мне показалось, вы сказали, чтобы я никому не доверяла, — проговорила я.

Она промокнула салфеткой глаза.

— Нет, я сказала «Не доверяйте ему». Но он понял, что я вам что-то шепнула, и ужасно разозлился. Я клялась, что ничего вам не говорила, но потом он узнал, что я все-таки что-то сказала, и ударил меня.

— Это он от меня узнал, — сказала я, потрясенная тем, что стала причиной такой жестокости. — Я сказала ему, что вы посоветовали мне никому не доверять. Но, Лорна, по-прежнему есть кое-что, чего я никак не могу понять. Когда я сказала вам и Эдварду, что к нам на вечеринку явился какой-то неизвестный человек, зачем вы сказали, что это вы впустили его в «Круг»? Не лучше ли было отрицать свое знакомство с ним?

— Я так и собиралась сделать, но потом вы сказали, что Лео собирается в полицию, и я запаниковала. Джон стоял рядом и слушал, и я испугалась: если явятся полицейские и начнут всех расспрашивать, он убьет нас за то, что мы его выдали.

Оставалась еще одна загадка, которая не давала мне покоя, но я не была уверена, что Лорна сможет мне ответить.

— Не понимаю, с чего он решил притворяться частным сыщиком, расследующим преступление, которое сам и совершил. По-моему, это ужасно рискованная затея.

— Думаю, ему казалось, что это единственный способ вас зацепить: рассказать вам, что он расследует судебную ошибку, и попросить вас о помощи. Он понятия не имел, что в один прекрасный день вы докопаетесь до истины. Поэтому и решил рискнуть.

— Ну а если бы я всем про него рассказала?

— Видимо, он понимал, что вы этого не сделаете, — сказала она, и я почувствовала, что краснею: ведь он действительно прочитал меня, будто книгу. — И даже если бы вы рассказали, это бы все равно ничего не изменило. Частный сыщик просто исчез бы бесследно. А он нашел бы другой способ добраться до вас, — добавила она.

И я задумалась о том, как он добрался до Нины — возможно, подсунул под дверь карточку, рекламирующую услуги психотерапевта, работающего с психотерапевтами.

— Для него это была игра — манипулировать людьми, заставляя принимать его за того, кем он на самом деле не был. Например, перед нашими соседями в Борн­муте он притворился идеальным сыном, а то, что долгие годы не навещал нас, объяснил тем, что каждый отпуск использовал, чтобы помогать военным сиротам. Он умел очаровывать, и все ему верили. Даже мы с Эдвардом первое время принимали на веру все, что он говорил. — Она помолчала. — Возможно, несмотря на страх перед ним, нам очень не хотелось признавать, что в нашем сыне не осталось ничего хорошего. Но мы не представляли себе, что он способен творить настоящее зло, — пока он не рассказал нам, что убил Нину. Я ненавижу себя за то, что лгала ради него и сказала полиции, будто слышала, как Нина и Оливер ругаются, и будто бы Нина сама призналась мне, что у нее есть любовник. Он грозился убить Эдварда, если я так не сделаю. И к тому же он все равно оставался моим сыном. — У нее задрожали руки. — Не могу поверить в то, что я сделала. Не могу поверить, что убила его.

Я взяла ее руки в свои, чтобы хоть немного утешить.

— Вы спасли мне жизнь, — напомнила я ей. — Вот что вы сделали. Вы спасли мне жизнь. — Я нагнулась и поцеловала ее. — Спасибо вам.

Похоже, этого было недостаточно. Но что можно сказать матери, которая убила родного сына? Которая раз и навсегда перерезала связывающую их пуповину ради того, чтобы спасти жизнь чужому человеку?

Лорна вдруг оживилась и даже выпрямилась.

— Раз я спасла вам жизнь, не могли бы и вы сделать кое-что для меня? — спросила она. — Для меня и для Эдварда, потому что он бы тоже этого хотел.

— Конечно, — ответила я. — Что угодно.

— Живите, — сказала она и, когда я посмотрела на нее с недоумением, объяснила: — Живите ту жизнь, которая вам дана. Последние двадцать лет вы жили прошлым. А теперь впереди у вас целая жизнь. Не позволяйте чувству вины поглотить вас без остатка. Людям свойственно ошибаться.

Да, но ошибки некоторых гораздо страшнее. Я могу придумывать себе сколько угодно оправданий. Несмотря на психотерапию, я так и не смогла оправиться после того, как убила родителей и сестру. Я умоляла дать мне тюремный срок, но суд этого не сделал, лишив меня возможности отбыть наказание, которого я так жаждала. С тех пор я стала наказывать себя сама. В Харлстоне все знали мою историю и объединились, чтобы не позволить мне погрузиться в бездну отчаяния. Уехав оттуда, я осталась без «группы поддержки». Зато теперь у меня был Лео, единственный человек, которому я верила