Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты - Себастьян Маллаби

такое благотворительное учреждение, как Rockefeller Foundation26. Но не в последний раз в истории хеджевых фондов конек продаж был обманчивым. Аскин утверждал, что его фонды были «нейтральными по отношению к рынку» — они делали деньги независимо от того, находились ли рынки облигаций на подъеме или спаде, но правда состояла в том, что он имел весьма слабое представление о том, как его хитроумные инвестиционные инструменты поведут себя во время кризиса27. Он утверждал, что применял изощренную модель для анализа рисков досрочных выплат по кредитам, говоря о том, что на его компьютере установлено его собственное программное обеспечение. Но такой модели на самом деле не существовало28.

Когда в феврале Федеральный резерв снизил процентные ставки, капитал Аскина начал дешеветь. Повышение долгосрочных процентных ставок увеличило стоимость ипотеки и лишило владельцев домов стимула к изменению условий займов. Досрочные выплаты по кредитам снизились, а их длительность растянулась, словно жевательная резинка. Несмотря на свои заявления о «нейтральности по отношению к рынкам», Аскин оказался сильно подвержен влиянию этих изменений в длительности кредитов. В действительности при любом повышении долгосрочных процентных ставок стоимость его портфеля падала в пять раз по сравнению с любой простой облигацией. Сначала Аскин тщательно скрывал это открытие, давая лживые отчеты о результатах своей деятельности. Но протест внутри его фирмы заставил его объясниться, и в пятницу 25 марта он признался, что его капитал уменьшился на 20 % в феврале29. Кроме того, убийство кандидата на пост президента Мексики 23 марта породило панику на рынке облигаций. Инвесторы отреагировали на это убийство тем, что начали избавляться от мексиканских облигаций, затем стали сбрасывать все облигации развивающихся рынков, затем «сливать» облигации «богатого мира», так как они боролись за то, чтобы вернуть равновесие своим портфелям. Для Аскина это было последней каплей, переполнившей чашу. Новое повышение процентных ставок гарантировало, что для него результаты марта будут ужасными.

В понедельник утром 28 марта брокеры начали запрашивать у Аскина маржу. Bear Stearns просили 20 миллионов долларов добавочного капитала, Kidder Peabody желал получить 41 миллион долларов, и к полудню текущего дня Bear поднял сумму запрашиваемой маржи до 50 миллионов долларов. На следующий день с той же проблемой появились Salomon Brothers, Lehman

Brothers и множество других кредиторов, и вскоре Аскину стало понятно, что ему придется продать большую часть своего портфеля, чтобы удовлетворить запросы своих кредиторов. Команда торговцев ипотечными ценными бумагами Kidder явилась к Аскину без приглашения и потребовала просмотреть его отчетность. Всю ночь они работали, имея целью выработать честную цену для большого количества фондов Аскина, но вскоре они столкнулись с одной проблемой. Если бы Аскин был единственным владельцем портфеля, Kidder мог бы делать предложение о покупке, предоставив Аскину наличные, чтобы оттеснить других его кредиторов. Но владения Аскина были переданы в залог в качестве обеспечения кредита десятку кредиторов, с чьими требованиями нельзя было с легкостью разобраться. Это был еще один урок в отношении левериджа, который настойчиво преследовал хеджевые фонды на протяжении многих лет в будущем. Он не только мог развалить фонд. Он мог осложнить его похороны.

В среду 30 марта акулы продолжали кружить. Брокеры выдвинули еще большие требования относительно маржи, отчаянно желая заполучить наличные Аскина, опередив других кредиторов. Швейцарская фирма инвестиционного менеджмента под названием Unigestion, которая являлась владельцем одного субфонда Аскина, предложила ему ликвидировать свои позиции. Аскин связался с восемнадцатью дилерами, но большинство предложенных цен были такими низкими, что, по сути, были бесполезными. Две позиции Аскина, состоящие из умопомрачительного «форвардного обратного IO», вообще не привлекли никаких предложений. В предвестии будущих неурядиц огромная сложность этих инструментов сделала их продажу невозможной. Никто на Уолл-стрит не знал, как их оценить30.

В 15:45 в среду Bear Stearns предложили выкупить достаточно большую часть портфеля Аскина за мизерную сумму 5 миллионов долларов. Будто желая прикончить жертву одним махом, Bear потребовал от Аскина ответ «да» или «нет» в течение 15 минут. Аскин уклонился от прямого ответа, потребовал дополнительную четверть часа, и в конечном итоге отказался. Он не собирался облегчать хищниками жизнь, снимая с себя последнюю рубашку. Брокеры теперь потеряли надежду на переговоры по поводу продажи активов и начали забирать то, что принадлежало им по залогу, хеджируя свои новые активы за счет сбрасывания облигаций казначейства. Рынок облигаций снова пошатнулся, когда остатки фонда Аскина были разделены на части.

Паника на рынке облигаций, которая перекинулась из Соединенных Штатов на зарубежные рынки и от бумаг казначейства на ипотечные облигации, достигла теперь высших эшелонов власти. Утром 31 марта 1994 года, когда брокеры Аскина продавали остатки рынка бумаг казначейства, Билл Клинтон прервал свой отпуск в Калифорнии. Его советники научили его смотреть на рынок облигаций с благоговейным трепетом. За год до этого он поднял налоги, опираясь на теорию о том, что меньший дефицит бюджета поможет снизить потребности правительства в капитале, что, в свою очередь, снизит ставки по облигациям. Клинтону не нравился такой аргумент, его первой реакцией было осуждение чрезмерной власти «группировки чертовых биржевиков, торгующих облигациями»31. Но его советники оказывали на него сильное давление, и так как повышение Клинтоном налогов повлекло за собой падение процентных ставок, допуская раздутие пузыря облигаций в 1993 году, его советники нашли оправдание. Крах рынка облигаций в начале 1994 года был суровым потрясением. Процентные ставки снова подскочили, и «клинтономика» не выглядела такой блестящей.

Клинтон позвонил Роберту Рубину, бывшему шефу Goldman Sachs, который служил ведущим советником по экономическим вопросам в Белом доме. Рубин больше других убеждал Клинтона поверить в то, что повышение налогов положительно скажется на рынке облигаций. Теперь президент желал знать, в чем дело.

Около получаса Рубин пытался объяснить, почему долгосрочные ставки устремились ввысь. Тенденции роста или инфляции не могли предоставить ответа на этот вопрос, признался он. Рынок облигаций вел себя новым образом. Перемены на Уолл-стрит произошли быстрее, чем кто-либо успел заметить. Федеральный резерв поднял ставки лишь дважды — на 25 базисных пунктов в начале февраля и затем на такое же количество пунктов в марте, — и все же облигации «рухнули в пропасть». Это был самый резкий спад более чем за 10 лет. Никто, казалось, четко не понимал происходящее, ни председатель совета управляющих Федеральной резервной системы, ни гуру хеджевых фондов, такие как Майкл Стейнхардт, ни даже Рубин.

Президент окончил свою беседу по телефону и вышел, чтобы встретиться с толпой корреспондентов, которые всегда тенью следовали за ним. «Никто не