Перси Джексон и похититель молний - Рик Риордан

Мертвецы выстроились в очереди вдоль трех линий, на двух была надпись: «ДЕЖУРНЫЙ ПЕРСОНАЛ», на третьей — «МЕРТВЫЕ». Очередь мертвых продвигалась довольно быстро. Две остальные еле ползли.

— Что ты об этом думаешь? — спросил я Аннабет.

— Быстрая очередь, должно быть, ведет прямо к Полям асфоделей,[21] — сказала она. — Протестовать никто не будет. Мертвые не захотят рисковать решением суда, которое может обернуться против них.

— А что, для мертвецов тоже есть суд?

— Да. Судей трое. Они занимают судейскую кафедру попеременно. Царь Минос, Томас Джефферсон, Шекспир. Иногда, взглянув на чью-нибудь жизнь, они решают, что этот человек достоин специальной награды — Элизиума.[22] В другой раз они решают, что он должен понести наказание. Но большинство людей просто жили. Ни хорошего, ни плохого о них сказать нельзя. Поэтому их отправляют на Поля асфоделей.

— И что это означает?

— Представь, что ты находишься на пшеничном поле в Канзасе, — сказал Гроувер. — Вечно.

— Сурово, — отозвался я.

— Не так сурово, как это. Гляди.

Парочка упырей в черном оттащила в сторону одну из душ и шмонала ее на специальном столе. Лицо покойника показалось мне смутно знакомым.

— Не тот ли это проповедник, который выступал в «новостях»? — спросил Гроувер.

— Да. — Теперь и я вспомнил.

Мы пару раз видели этого человека по телевизору в общежитии Йэнси. Это был тот самый занудный евангелист из-под Нью-Йорка, который собирал миллионы долларов для сирот, а потом попался на том, что тратил деньги на собственный особняк: облицованные золотом унитазы, домашняя площадка для гольфа и все такое. Он погиб во время полицейской погони, когда его «дарованный свыше „ламборджини“» сорвался со скалы.

— Что они с ним делают? — спросил я.

— Наказание, специально придуманное Аидом, — предположил Гроувер. — Он лично наблюдает за всеми очень плохими людьми сразу после их прибытия. Фур… дальние родственницы… определят для этого человека вечную муку.

При мысли о фуриях меня пробрала дрожь. Я понял, что теперь на их территории, так сказать, в гостях. Старая миссис Доддз, наверное, уже облизывается в предвкушении.

— Но если он христианин и верит в совершенно иной ад?.. — поинтересовался я.

— Кто говорит, что он видит это место таким, каким видим его мы? — пожал плечами Гроувер. — Люди видят то, что хотят. В этом отношении они очень упрямы… то есть настойчивы.

Мы подошли ближе к воротам. Вой стал таким громким, что земля тряслась у меня под ногами, но я все еще не мог догадаться, откуда он.

Затем футах в пятидесяти перед нами зеленая дымка озарилась мерцающим свечением. Как раз там, где тропа разветвлялась на три дорожки, застыло мрачное исполинское чудище.

Я не заметил его прежде, так как оно было наполовину прозрачным, как и мертвецы. Пока оно не сдвинулось с места, оно сливалось с тем, что находилось за ним. Только его глаза и зубы выглядели вполне осязаемыми. Чудовище вперило в меня свой взгляд.

Челюсть у меня отвисла. Единственное, что пришло мне в голову, это брякнуть:

— Это ротвейлер.

Я всегда представлял себе Цербера большим черным мастифом. Но это явно был чистокровный ротвейлер, только, разумеется, трехглавый, вдвое больше мамонта и в основном невидимый.

Мертвые шли прямо к нему, не выказывая ни малейшего страха. Очереди «ДЕЖУРНЫЙ ПЕРСОНАЛ» огибали монстра с обеих сторон. Души умерших следовали между его передними лапами и под брюхом, причем им даже не приходилось наклоняться.

— Теперь я вижу его лучше, — пробормотал я. — Почему?

— Я думаю… — Аннабет облизнула пересохшие губы. — Боюсь, это потому, что мы все ближе к мертвецам.

Средняя голова пса наклонилась к нам. Она обнюхала воздух и зарычала.

— Оно может учуять живых людей, — сказал я.

— Пустяки. — Гроувер, стоявший рядом со мной, дрожал как овечий хвост. — Главное, у нас есть план.

— Правильно, — поддержала его Аннабет. Я еще никогда не слышал, чтобы она говорила таким тоненьким голосом. — План.

Мы двинулись навстречу монстру.

Средняя голова Цербера злобно заворчала на нас, затем раздался такой громкий лай, что у меня все запрыгало перед глазами.

— Ты его понимаешь? — спросил я Гроувера.

— Да, — ответил он, — я его понимаю.

— Что он говорит?

— Думаю, у людей нет слова из четырех букв, которым можно было бы точно это перевести.

Я достал из рюкзака большую палку — столбик от кровати, который отломал от напольной модели «Сафари де люкс» Крусти. Я поднял ее повыше и постарался внушить Церберу мысли счастливого пса из рекламы: шустрые щенки, веселая игра. Я даже попытался улыбнуться, словно и не собирался умирать.

— Эй, здоровяк, — крикнул я. — Спорю, что они не часто с тобой играют.

— РРРРРРРР!

— Хороший мальчик, — слабым голосом произнес я.

Потом помахал палкой. Средняя голова пса следила за моими движениями. Две другие головы тоже уставились на меня, не обращая никакого внимания на души. Я целиком и полностью привлек к себе внимание Цербера. Впрочем, я не был уверен, хорошо ли это.

— Принеси! — хорошенько размахнувшись, я швырнул палку в полутьму.

Она громко плюхнулась в Стикс.

Цербер сверкнул на меня глазами. Моя уловка не произвела на него никакого впечатления.

Взгляд его оставался злобным и холодным.

Вот тебе и план!

Рычание Цербера стало тише, но теперь он рычал во все три глотки.

— Перси! — позвал Гроувер.

— Да?

— Я просто подумал, что тебе хотелось бы знать…

— Да?

— Цербер говорит, что у нас осталось десять секунд помолиться своему богу, по выбору. А потом… ну… он проголодался.

— Постойте! — крикнула Аннабет.

Она стала рыться в своем рюкзаке.

«Охо-хо», — подумал я.

— Пять секунд, — сказал Гроувер. — Может, пора дать деру?

Аннабет достала из рюкзака красный резиновый мячик величиной с грейпфрут. На нем была наклейка «Вотерлэнд, Денвер и К». Прежде чем я успел остановить ее, она подняла мячик и двинулась прямо на Цербера.

— Видишь мячик? Хочешь его, Цербер? Сидеть!

Цербер выглядел таким же ошеломленным, как и мы.

Все три его головы склонились набок. Шесть ноздрей усиленно втягивали воздух.

— Сидеть! — снова крикнула Аннабет.

Я не сомневался, что в любой момент она превратится в самую большую в мире мозговую косточку.

Однако вместо этого Цербер облизнул все свои губы, попятился и сел, ненароком раздавив дюжину душ из очереди «МЕРТВЫЕ», проходивших под ним. Исчезая, души издавали приглушенное шипение, как спущенные покрышки.