Обреченная на корону - Джин Плейди

Король обнял Ричарда.

— Брат. Дорогой брат. Покарай меня Бог, если я когда-нибудь забуду, чем тебе обязан! Добро пожаловать. Мы так редко видимся. Анна, Анна, дорогая сестра. Мы украсим румянцем эти щечки; мы побудим тебя танцевать всю ночь напролет; мы нарастим мяса на эти косточки. Ричард, ты плохо заботишься об этом милом создании. Надо будет поговорить с тобой на эту тему.

— Я вполне здорова, милорд.— У нас ты станешь еще здоровее. А, мой племянник... добро пожаловать, достойный сэр. Мы очень рады твоему приезду. Двоюродным братьям и сестрам не терпится познакомиться с тобой.

Эдуард источал доброту и благожелательность, полагаю, они были искренними. Он любил людей и хотел, чтобы люди любили его. Невозможно было не поддаться обаянию этого человека.

Мы не представляли, что вскоре нас ждет удар судьбы.

Когда пришли новости, Ричард находился вместе с Эдуардом. Он был рад этому.

— Приехали гонцы из Бургундии, — рассказывал Ричард. — Я видел, что брату не хотелось их принимать. Он всегда был таким. Терпеть не мог дурных вестей и стремился отдалить их получение хоть ненадолго. А тут думал о Рождестве и празднествах. Ты же знаешь, он любит веселье. Видимо, у него появилось какое-то предчувствие. «Как думаешь, какие вести могли прийти из Бургундии?» — спросил он. «Наверняка, Максимилиан опять попрошайничает, — ответил я. — Что теперь будет с ним? Он слишком слаб, чтобы противостоять Людовику». — «Он достаточно энергичен, — сказал Эдуард. — Ему нужны только люди и оружие. Без них воевать нельзя». Эдуард задумался, было видно, что он слегка обеспокоен. Я сказал: «Может, пригласим гонцов? Узнаем, с чем они приехали». Брат посмотрел на меня в упор. «Ты, как всегда, говоришь дело, Дикон, — сказал он, назвав меня моим детским именем. — Сейчас пригласим».

— И что, когда они явились? — спросила я.

— Я ни разу не видел Эдуарда таким взволнованным. Те люди привезли письма от Маргариты, Брат прочел их, и кровь бросилась ему в лицо, глаза, казалось, вылезут из орбит. Я спросил: «Эдуард, что такое? Ты должен мне доверять». Он беспомощно протянул руку, я ее ухватил. Ноги, казалось, не держали его, лицо побагровело от ярости. Я подвел Эдуарда к креслу и усадил. Его била дрожь. Он сунул письмо мне в руку и сказал: «Прочти».

Я прочел письмо и не поверил своим глазам. Максимилиан, будучи не в силах обходиться без помощи, сдался и заключил с Людовиком мирный договор. Дочь Марии, маленькая Маргарита, должна выйти замуж за дофина; приданым ее являются Бургундия и Артуа.

— Письма выпали у меня из рук, — продолжал Ричард. — Я был ошеломлен не меньше Эдуарда. Моя первая мысль была о племяннице Елизавете, которую весь двор называет «мадам ля дофин». Теперь этот титул достанется другой. Мне был понятен гнев брата. Союз между Францией и Бургундией избавит Людовика от необходимости сохранять мир с Англией.

— И субсидии королю из Франции прекратятся? — спросила я.

— На мой взгляд, Эдуарда это больше всего расстроило. Анна, я очень за него испугался. Таким я его еще не видел. Обычно он отмахивался от неприятностей. Держался бодро... даже в самые худшие времена. Потом... Эдуард подался вперед, лицо его внезапно налилось кровью. Я расстегнул ему рубашку на горле, и он стал ловить ртом воздух. Я позвал на помощь. Когда прибежали люди, брат сполз на пол. Выглядел он совершенно беспомощным, непохожим на себя.

Ричард прикрыл глаза рукой.

— Я люблю его, Анна, — негромко произнес он. — Эдуард всегда был мне замечательным братом. Большим, сильным... могущественным. Больно было видеть его в таком состоянии.

Я попыталась утешить мужа.

— Ричард, это не может быть... концом.

— Врачи не покидают его. Говорят, что апоплексический удар. Брат цепляется за жизнь. Он знает, что не должен покидать нас.

Я молилась за Эдуарда, и мы ждали вестей о его самочувствии.

Королю стало лучше. Он позвал к себе Ричарда, и я в тревоге ждала его возвращения. Увидя вернувшегося мужа, я с облегчением поняла, что новости хорошие.

Ричард улыбался.

— Все прекрасно, — сказал он. — Эдуард выглядит почти прежним. Говорит, рождественские празднества должны продолжаться, хочет, чтобы они были более пышными, чем когда-либо.

— Значит, окончательно поправился?

— Как будто. Но меня насторожил его серьезный тон. Брат сказал: «Мой Эдуард еще ребенок. Ему двенадцать лет. Он слишком мал, чтобы принять бремя власти». Я ответил: «Скоро повзрослеет». «Да-да», — сказал брат. Но я видел, что глаза его затуманены. Он заговорил медленно, задумчиво: «Дикон, у меня был удар. Его называют предупредительным. Нет, я не хочу сказать, что умру завтра. У меня впереди еще годы. Я должен их прожить... потому что Эдуард очень мал».

Я стал говорить, что он непременно поправится полностью. Что он силен, как бык. Что нам не обойтись без него — ни Эдуарду, ни Англии. Брат взял меня за руку и стиснул ее. Сказал, что всю жизнь, довольно беспокойную, не сомневался, что может положиться на меня. Я ни разу его не подвел. Кое-кто подводил, и он искренне жалеет об их участи. «Некогда добрые друзья, — задумчиво проговорил он, — Уорик, Георг меня предали. Но ты, Дикон, всегда оставался верен». Меня глубоко тронули эти слова. Я сказал, что неизменно любил его и восхищался им. Что он как был для меня полубогом в детстве, так и остался.

Мы долго сидели в молчании. Дотом Эдуард сказал: «Обещай мне вот что. Если меня хватит еще один удар, и тогда уже...» Я покачал головой со словами: «Этого не будет». Он пропустил мои слова мимо ушей и продолжал: «Заботься об Эдуарде. Наставляй его... ты будешь лордом-протектором Англии, пока он не подрастет настолько, чтобы править. И потом будь рядом с ним». Я заверил брата, что исполню его желания. Он как будто успокоился. Я сказал: «Эдуард, но ты проживешь еще много лет». — «Не меньше двадцати»,— пошутил он по своему обыкновению. И, казалось, слегка развеселился сам.

— Он, должно быть, опасается за свое здоровье.

— Да... принялся говорить о своих достижениях, словно бы оправдывался.

— Возможно, — сказал я, — его слегка мучит совесть, так как он отнял трон у законного короля, Генриха.

— Пожалуй. Эдуард правильно поступил, приняв корону ради Англии... но, как ты говоришь, прямым наследником являлся Генрих. О нем Эдуард не говорил. Все подчеркивал улучшения, которые принес стране. Торговля при нем возросла. «Я всегда питал симпатию к торговцам, — сказал он. Потом добавил: — И к некоторым их женам», словно пытаясь внести в разговор веселую нотку. Я заметил в том же тоне: «Надеюсь, Джейн Шор еще ее не лишилась».

— Может, напрасно, раз Эдуард говорил о своих добродетелях.