Живущие в ночи. Чрезвычайное положение - Питер Абрахамс

— Он думает, раз он образованный, значит, ему все можно.

— Все же он ничего. И умный парень.

— Чихать я на это хотел.

Они смотрели, как по улице шествует приходский священник. Он аккуратно подбирал полы сутаны, чтобы не испачкать их о тротуар. Под мышкой он держал Библию с золотым обрезом и молитвенник. Амааи глядел на него недоброжелательно.

— Не люблю попов.

— А я не люблю этого, — сказал Джонга со значением. — Я о нем кое-что слышал…

— Что именно?

— Всякие гадости.

— Да?

— Мне говорили Хонгер и Тана.

— Не верю.

— Это правда!

— Вранье это!

— Клянусь богом!

— А где доказательства?

— Спроси Хонгера и Тану.

— Этот Тана врет как сивый мерин!

— Как твои на и ма.

— Не трогай их!

— Да отвались ты!

Толпа стала подниматься по лестнице вслед за священником. Появилась Аннет в модном облегающем черном платье; с двух сторон ее поддерживали муж ч сын Мервин. Она то и дело подносила к носу флакон с нюхательной солью. На балкон вышел Джеймс, поискал кого-то глазами и тотчас скрылся. Амааи снова перевел разговор на Эндрю.

— Говорят, он не хотел куда-то пойти вместо матери.

— В тот день он как раз был с нами.

— Она вышла в такую паршивую погоду, и ее хватил удар.

— И он стукнул твою ма?

— Кто?

— Эндрю.

— Да, стукнул.

— Вот до чего доводит образование!

— Экзамены, латинский язык и вся эта дребедень. Чересчур много ума набрался.

— Из-за него ее и хватил удар?

— Как пить дать.

— А от этого умирают?

— Еще бы! Умереть от чего хочешь можно.

— А как насчет матери Хонгера?

— А что насчет нее?

— Она померла от вина.

— Выпила вина бутылку.

— Завалилась на подстилку.

— Кверху ноги задрала.

— И померла.

Они покатились по теплому цементу, крепко обхватив друг друга и визжа от смеха.

— Да ты, оказывается, поэт.

— Надо послать это в «Аргус».

— Выпила вина — и померла.

Они сели в изнеможении. Броертджи подавился, и это послужило поводом для нового взрыва веселья. Собравшиеся на похороны смотрели на них с ужасом, шокированные таким неприличием.

— Эй, вы, заткнитесь! — скомандовал Джонга, пытаясь сохранить невозмутимость. — У людей горе, а вы гогочете.

— Хорошо, больше не будем.

— Ведите себя как следует, черти!

Они пытались сдержать смех. Броертджи смотрел на Амааи, кусая губы.

— Выпила вина — и померла.

Оба опять покатились по цементному полу веранды.

— А ну перестаньте. Сюда идет брат Эндрю, — предупредил Джонга.

Джеймс был одет в черный костюм. Он недавно выбрился, но, видимо, второпях — на шее торчала щетина. Парни думали, что он хочет их отчитать. Они смотрели, как он прошел сквозь толпу у дверей и затем стал пересекать улицу, направляясь к веранде.

— Не запретит же он нам смеяться, — сказал Броертджи, как бы оправдываясь. — Захочу — и буду!

— Пошлем его ко всем чертям, — предложил Амааи с наигранной смелостью. — Нечего ему корчить из себя белого!

— Говорят, он очень здоровый, дьявол.

Джеймс подошел к тому месту, где они сидели, немного помолчал, затем прочистил горло. Заметно было, что ему трудно заставить себя говорить с юнцами.

— Вы друзья Эндрю? — спросил он.

— Чьи друзья?

— Моего брата Эндрю.

— Конечно.

— Конечно, мы знаем его.

— А вы не знаете, где он сейчас?

— Нет.

— Он ушел три ночи тому назад.

— Вот черт!

— И с тех пор не возвращался.

— Ну?

— Через час похороны.

— И вы хотите, чтобы мы его нашли?

— Да. Вот вам полкроны. Попробуйте его отыскать. Он отвернулся, смущенный, и зашагал обратно через улицу. Броертджи и Амааи во все глаза смотрели на полкроны, зажатые в руке у Джонги.

— Вот черт!

— Ну и ну!

— Где же он может быть?

— Не в кино?

— Нет.

— Может, в библиотеке?

— Нет.

— Или в бассейне?

— Нет.

— Как же мы его разыщем?

— Где же он шляется?

— А по мне, так пропади он пропадом. Он ударил мою ма.

— Двинул в бок, что было силы.

— А она заголосила.

— Кверху ноги задрала.

— Выпила вина — и померла.

Глава пятнадцатая

В тот самый вечер, только попозже, через три дня после ухода из дому, Эндрю медленно брел но Гановер-стрит, направляясь на Найл-стрит, к Мириам. Он весь зарос грязью, был голоден и умирал от желания спать. Над Столовой бухтой висела желтая вангоговская луна, что-то недоброе чувствовалось в наэлектризованном ночном воздухе. Любопытно, что скажет его сестра? С Мириам всегда легче ладить, чем с Ан-нет. Она почти такая же смуглая, как и он, спокойная и отрешенная от всего. А вообще-то говоря, он ее плохо знает. Эндрю было всего восемь, когда она вышла замуж и переехала в Уолмер-Эстейт; с тех пор она редко появлялась в Шестом квартале.

Ему хорошо запомнился день ее свадьбы. Прежде чем наряжаться самой, она выкупала его в жестяной ванне. В такси он сидел рядом с матерью, выпрямившись и чувствуя себя ужасно неудобно в своем новом темно-синем костюме и лакированных туфлях; его волосы лоснились от кокосового масла. Свадебная церемония состоялась в соборе св. Марка, затем все поехали в Кирстенбос фотографироваться и, наконец, — банкет в Фиделити-Холл. Музыканты играли свадебный марш из мендельсоновской увертюры к «Сну в летнюю ночь», и он очень смутился, когда его познакомили с крестной сестрой — цветочницей. Что же все-таки скажет Мириам? Будет ли упрекать его за то, что он не был на похоронах? Неужели и она думает, будто он виноват в смерти матери?

Он прошел Шеппард-стрит и заметил, уже приближаясь к Зоннеблуму, что дома стали не такие убогие и мрачные. Приятно было смотреть на эти добротные строения с аккуратными газонами и садиками, с электричеством и ванными… Он свернул на Найл-стрит и остановился у ворот дома Мириам. В прихожей горел свет, и он вдруг заколебался, не зная, как будет встречено его внезапное появление. Всего два раза был он здесь после ее свадьбы — два раза за восемь лет. Он всегда завидовал людям, живущим в Уолмер-Эстейт, их удобствам и житейской опытности. Это были состоятельные цветные, в домах у них — электрические камины, холодильники, на окнах жалюзи-. Едва какая-нибудь семья выбивалась из бедности, как тотчас переезжала в Уолмер-Эстейт с твердым намерением забыть прошлое.

Он нерешительно прошел по садовой аллее и позвонил. Никто не открывал. Эндрю не знал, дома ли муж сестры Кеннет. Может быть, уйти, пока не поздно? Но куда ему деваться? Вернуться к Джеймсу? Он снова нажал кнопку, и на этот раз за дверью послышался какой-то шорох.

— Кто там? — шепнула в скважину Мириам.

— Это я. Эндрю.

Она немного помолчала, затем, повозившись с ключом, открыла дверь.

— Заходи.

Она провела его по узкому коридору на кухню.

— Ты чего-нибудь ел?

— Нет.

— Сейчас посмотрю, что у нас есть. А ты пока вымойся в ванной. Гам должно быть чистое полотенце.

Она хлопотала на кухне, готовя кофе, нарезая хлеб и поджаривая яичницу с беконом. Мириам была легкого сложения и красивая — в мать, тридцать лет почти не наложили на нее отпечатка. Эндрю еще ничего не ел с тех пор, как ушел из дому, и даже не вспоминал о еде. Но теперь он почувствовал волчий аппетит.

Мириам стала накрывать на стол.

— Извини, у меня только бекон и яйца.

— Ну и хорошо, спасибо.

— Я готовлю только на Кеннета и себя, а мы уже поели.

— А где же Кеннет? — спросил он.

— Работает в ночную смену. Он теперь шофер, водит автобус, но ты этого не знаешь, потому что давно у нас не был.

Эндрю молча принял этот мягкий упрек. Конечно, его можно обвинить в необщительности, но ведь и она в кои-то веки бывает на Каледон-стрит. Он догадывался, что она намеренно обходит события последних дней. Должно быть, обо всем уже знает и, разумеется, заметила, что его не было на похоронах.

— Ужин готов, Эндрю.

Она пошла за вязаньем. Когда она вернулась, он торопливо глотал яичницу, не смея поднять глаз. Чтобы избежать ее взгляда, он уткнулся носом в тарелку. Покончив с ужином, нервным движением бросил нож и вилку на стол.

— Наелся?

— Да, спасибо.

— Хочешь сыру с хлебом?

— Нет, спасибо.

— Джем?

— Нет, спасибо. Я сыт.

— Правда?

— Правда.

— Тогда выпей кофе.

Она налила две чашки и подсела к столу. Наступило неловкое молчание. Мириам взяла в руки вязанье и, деловито щелкая спицами, принялась вязать свитер для Кеннета; глаза ее были устремлены на образец в «Журнале для женщин». Эндрю понял, что должен что-то сказать, должен объясниться.