Остров Крым. В поисках жанра. Золотая наша Железка - Василий Павлович Аксенов

В самом деле, какое сходство навыков у крымских и московских «коллег»: и еле заметные, но очень еле заметные улыбочки, и ошеломляющая искренность, сменяющаяся тут же неуловимыми, но все же уловимыми нотками угрозы, и вдруг появляющаяся усталость, некий вроде бы наплевизм – что, мол, делать, такова судьба, таков мой бизнес, но в человеческом плане вы можете полностью рассчитывать на мою симпатию.

– Сударыня, я вовсе не хочу вас ошеломить своим всезнайством, как это делается в дурных советских детективах, – продолжал Востоков, – да его и нет, этого всезнайства. Всезнайство разведки всегда преувеличивается самой разведкой.

«Вот появилось некоторое различие, – усмехнулась Таня. – Наши-то чекисты никогда не признаются в неполном всезнайстве».

– Однако, – продолжал Востоков, – причины вашей уверенности в себе мне известны. Их две. Во-первых, это Андрей Лучников, фигура на нашем Острове очень могущественная. Во-вторых, это, конечно, полковник Сергеев, – Востоков не удержался – сделал паузу, быстро глянул на Таню, но она только усмехнулась, – между прочим, очень компетентный специалист. Кстати, кланяйтесь ему, если встретите в близкое время. – Он замолчал, как бы давая возможность Тане переварить «ошеломляющую информацию».

– Браво, – сказала Таня. – Чего же прибедняетесь-то, маэстро Востоков? Такая сногсшибательная информация, а вы прибедняетесь.

– Нет-нет, не то слово, Татьяна Никитична, – улыбнулся Востоков. – Отнюдь я не прибедняюсь. Информация в наше время – это второстепенное, не ахти какое трудное дело. Гораздо важнее и гораздо труднее проникнуть в психологию изучаемого объекта. Мне, например, очень трудно понять причину вашей истерики в «Вилкинсоне, сыне вилки». Изучая вас в течение уже ряда лет, не могу думать о спонтанной дистонии, какой-либо вегетативной буре…

Да, господин Востоков на несколько очков опережает товарища Сергеева.

– В таком случае, Татьяна Никитична, не этот ли пустяк стал причиной вашего срыва?

Востоков вынул из кармана пиджака элегантнейшее портмоне и разбросал по столу несколько великолепных фотоснимков. Таня и Бакстер в мягком сумраке каюты, улыбаются друг другу с бокалами шампанского. Раздевание Тани и Бакстера. Голая Таня в руках старика. Искаженные лица с каплями пота на лбу. Выписывание чека. Отеческая улыбка Бакстера.

Снова все помутилось в ее голове, и крик скопился в глотке за какой-то прогибающейся на пределе мембраной. Темное море колыхалось в полусотне метров от них. Устремиться туда, исчезнуть, обернуться водной тварью без мыслей и чувств…

– …Я вам уже сказал, что соглядатайство не самое мерзкое дело, которым нам приходится заниматься, – стал долетать до нее голос Востокова. – Увы, то, что я предъявляю вам сейчас, – это просто шантаж, иначе и не назовешь. Могу вас только уверить, впрочем, это вряд ли важно для вас, что я занимаюсь своим грязным делом из идейных соображений. Я русский аристократ, Татьяна Никитична, и мы, Востоковы, прослеживаем свою линию вплоть до…

– Аристократ, – хрипло, словно в нее бес вселился, прорычала Таня. – Ты хоть бы бороду свою вшивую сбрил, подонок. Да я с таким аристократом, как ты… – в голову вдруг пришло московское «помоечное» выражение, – да я с таким, как ты, и срать рядом не сяду.

Она смахнула со стола плотненькие, будто бы поляроидные снимки, и они голубиной стайкой взлетели в черноморскую черноту, прежде чем опасть на пляжную гальку или улететь в тартарары, в казарму нечистой силы, где им место, прежде чем пропасть, растаять в черной сладкой ночи капиталистических джунглей, где и воздух сам – сплошная порнография. Она с силой сжала веки, чтобы не видеть ничего, и ладонями залепила уши, чтобы и не слышать ничего, в голове у нее мелькнула маленькая странная мыслишка, что в тот миг, когда она разлепит уши и раскроет глаза, мир изменится и начнется восход, над теплым и мирным морем встанет утро социализма, то лето в пионерском лагере на кавказском побережье, последнее лето ее девичества, за час до того, как ее лишил невинности тренер по гимнастике, такой же грудастый, похожий на полковника Востокова тип, только без древнеегипетской бороды.

Когда она открыла глаза и разлепила уши, полковника Востокова и в самом деле перед ней не было. Вместо него сидел костлявый мужлан с мокрым ртом, с бессмысленной улыбкой, открывающей не только длинные лошадиные зубы, но и бледные нездоровые десны, с распадающимися на два вороных крыла сальными волосами.

– Ты, сука чекистская, – отчетливо проговорил он, – ну-ка вставай! Сейчас мы покажем тебе и твоему хахалю, кремлевскому жополизу, что они еще рановато празднуют. Встать!

Три фигуры в темных куртках с накинутыми на головы башлыками возникли в проеме ниши и закрыли своими внушительными плечами море.

Она встала, лихорадочно обдумывая, что же делать, чтобы не даться этим типам живьем. Сейчас не вырываться. Нужно подчиниться, усыпить их бдительность, а потом броситься с парапета на камни или под колеса машины или вырвать у кого-нибудь из них нож, пистолет и… засадить себе в пузо…

– Выходи! – скомандовал главный с собачьей улыбкой и тоже накрыл голову башлыком.

Окруженная четырьмя замаскированными субъектами, Таня вышла из кафе. Краем глаза увидела, что хозяин и два официанта испуганно выглядывали из-за освещенной стойки. Краешком ума подумала, а вдруг и это какая-нибудь очередная съемка, в которую она случайно вляпалась, и сейчас послышится оглушительное:

– Stop! Thank you for shooting!

Увы, это была не съемка. На набережной стоял огромный черный «руссо-балт» с замутненными и, очевидно, непробиваемыми стеклами. Таню швырнули на заднее сиденье, туда же впрыгнули и три бандита, главный же поместился впереди рядом с шофером и снял с головы башлык. Машина мягко прошла по набережной и по завивающейся асфальтовой ленте мощно и бесшумно стала набирать высоту, уходя то ли к акведукам автострады, то ли в неизвестные горные улочки Ялты.

Бандиты залепили Тане рот плотной резиновой лентой. Потом один из них расстегнул ей платье и стал жать и сосать груди. Другой задрал ей юбку, ножом разрезал трусики и полез всей пятерней в промежность. Все делалось в полной тишине, без единого звука, только чуть-чуть всхлипывал от наслаждения сидящий впереди главарь. Таня поняла, что на этот раз ей совсем уж никуда не вырваться, что с ней происходит нечто совсем уже ужасное и, к сожалению, это не конец, а только начало.

Лимузин мощно шел по узкой улочке среди спящих домов, когда вдруг впереди из переулка на полной скорости выскочила военная пятнистая машина и встала перед «руссо-балтом» как вкопанная. Как всегда при автокатастрофах, первое время никто не мог сообразить, что произошло. Внутренности «руссо-балта» были обиты мягчайшей обивкой, поэтому ни Таня, ни ее насильники особенно не пострадали, подлетели только к потолку и рассыпались в разные стороны на мягкие подушки. Впереди стонал, едва